— Миша, я больше не могу, — Анна поставила кастрюлю на стол так резко, что часть супа выплеснулась на скатерть. — Опять твоя мать переставила все в шкафу. Я полчаса не могла найти крупу!
Михаил поморщился и машинально вытер пролитое полотенцем. Разговор, который начинался примерно одинаково каждый вечер последних трех месяцев, уже набил оскомину.
— Аня, это ее квартира. Она привыкла, что вещи лежат определенным образом, — устало произнес он, избегая смотреть жене в глаза.
— Но мы же договаривались! — в голосе Анны звучало неприкрытое отчаяние. — Когда переезжали, она обещала не вмешиваться. А теперь я даже Димку не могу покормить, не выслушав лекцию о том, что современные матери ничего не понимают в воспитании!
Их разговор прервал резкий звук открывающейся входной двери. Елена Петровна вернулась с прогулки и, судя по выражению лица, была не в лучшем настроении.
— О чем шум? — поджав губы, спросила она, снимая пальто. — Опять Аня недовольна? Я, между прочим, гречку переложила, потому что в верхнем шкафу ей самое место. Крупы должны храниться подальше от плиты, там температура стабильнее.
Анна закрыла глаза и медленно выдохнула, пытаясь сдержаться. Ей было двадцать пять, сыну недавно исполнился год, и вместо радостного материнства она оказалась зажата между мужем, который не смел перечить матери, и свекровью, чье представление о совместном проживании сводилось к беспрекословному подчинению ее правилам.
Шесть месяцев назад эта идея казалась разумной. Съемная квартира съедала половину зарплаты Михаила, а им так хотелось накопить на первоначальный взнос по ипотеке. Когда Елена Петровна предложила пожить у нее, Анна даже обрадовалась — можно немного сэкономить, да и Димке будет полезно общение с бабушкой.
Первый месяц прошел относительно спокойно. А потом Елена Петровна завела разговор о ремонте.
— Молодые, вы же не просто так живете у меня, — сказала она за ужином, отодвигая тарелку с едой. — Квартире уже пятнадцать лет как ремонт требуется. Раз уж вы тут обосновались, могли бы и обновить все. Я помогу, у меня кое-какие сбережения есть.
Михаил сразу согласился. Анна сомневалась — они копили на свое жилье, а не на ремонт чужого. Но свекровь так красочно описывала, как им будет приятно жить в обновленной квартире, что Анна сдалась.
Ремонт поглотил все их сбережения. «Кое-какие сбережения» Елены Петровны оказались суммой, которой едва хватило на плитку для ванной. Остальное — новые обои, напольное покрытие, сантехника — легло на плечи молодой семьи. Михаил брал дополнительные заказы по выходным, Анна экономила на всем, даже на детском питании для Димы.
Но хуже всего стало после ремонта. Словно щелкнул какой-то переключатель, и Елена Петровна превратилась в настоящего тирана.
— Вы мою квартиру испортили, — заявила она, осматривая свежеоклеенную гостиную. — Обои какие-то безликие, ни уюта, ни характера.
— Вы же сами их выбирали, — растерянно ответила Анна.
— Я выбирала, но вы должны были меня отговорить! — парировала свекровь.
С тех пор каждый день превращался в испытание. Елена Петровна контролировала все: как Анна готовит, как убирает, как воспитывает сына.
— Ты ему слишком много внимания уделяешь, — говорила она, когда Анна брала плачущего Димку на руки. — Избалуешь, потом не справишься.
Или:
— Что за каша? Детям нельзя с маслом давать, желудок испортишь!
Анна терпела. Ради мужа, ради экономии, ради мифической ипотеки, которая теперь отодвинулась на неопределенный срок.
Но сегодня что-то надломилось.
— Елена Петровна, — Анна старалась говорить спокойно, — мы уже обсуждали это. У меня своя система хранения продуктов. Я не трогаю ваши вещи, не трогайте, пожалуйста, мои.
Свекровь фыркнула:
— «Система хранения» — как громко звучит! А что у тебя за система такая? Раскидывать все где попало? Вон, у Ольги Степановны дочь — так у нее в шкафах порядок, загляденье! А ты…
— Мам, — вмешался Михаил, — давай не будем…
— А ты молчи! — резко прервала его Елена Петровна. — Жену свою защищаешь, а о матери подумал? Я вас приютила, ремонт затеяла, а благодарности никакой!
— Какой «приютила»? — не выдержала Анна. — Вы же сами предложили! И ремонт тоже ваша идея была! Мы потратили все наши сбережения на вашу квартиру!
— На мою квартиру? — глаза Елены Петровны сузились. — А где вы живете? На улице? Или, может, квартиру снимаете? Нет, вы живете здесь, бесплатно! И имейте совесть это ценить!
Из детской донесся плач — Дима проснулся. Анна направилась к нему, но Елена Петровна успела первой.
— Я сама, — отрезала она, — а то ты его опять закормишь своими непонятными смесями.
Это была последняя капля.
— Нет, — твердо сказала Анна, отстраняя свекровь. — Это мой ребенок. Я сама решу, чем и когда его кормить.
Вечером, уложив Диму, Анна тихо плакала на кухне. Михаил сидел рядом, бессильно глядя на жену.
— Мы не можем так жить дальше, — прошептала она.
— Знаю, — вздохнул он. — Но съемные квартиры сейчас стоят еще дороже, чем полгода назад. А у нас ничего не осталось после ремонта.
— Значит, придется занять, — Анна вытерла слезы. — Или я уеду к родителям. Но здесь я больше не останусь.
Михаил молчал. Он любил жену, но привык уступать матери. Всю жизнь уступать — с тех пор, как отец ушел, оставив их вдвоем. Елена Петровна растила его одна, и это давало ей негласное право решать, как ему жить.
Следующее утро началось с новой ссоры. Анна достала из холодильника блендер — подарок ее родителей, чтобы готовить пюре для Димы.
— Опять эта штуковина? — скривилась Елена Петровна. — Только электричество тратит. В мое время детям просто вилкой картошку разминали, и ничего, выросли здоровыми.
— Это мой блендер, — устало ответила Анна. — Он удобный и экономит время.
— Да ты просто ленишься! — отрезала свекровь. — Современные матери все ищут, как бы попроще!
Анна промолчала и начала готовить завтрак для сына. Когда она отвернулась к плите, Елена Петровна схватила блендер и решительно направилась к двери.
— Куда вы? — опешила Анна.
— Выброшу эту бесполезную трату электричества, — ответила свекровь. — Все равно от него только шум и грязь.
— Отдайте! — Анна бросилась за ней. — Это мой блендер! Вы не имеете права!
— Не указывай мне, что я имею право делать в своей квартире! — Елена Петровна уже открыла входную дверь.
На шум прибежал Михаил.
— Что происходит?
— Твоя мать выбрасывает мои вещи! — крикнула Анна. — Останови ее!
Михаил посмотрел на мать, на жену, и нерешительно произнес:
— Мам, может, не надо…
— И ты против меня? — Елена Петровна театрально всплеснула руками. — Я столько для вас сделала, а вы…
Анна не выдержала. Она бросилась в детскую, схватила сонного Диму, быстро накинула на него комбинезон и начала собирать сумку.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил Михаил.
— Ухожу, — ответила Анна, запихивая в сумку подгузники и бутылочки. — К родителям. Извини, но я больше не могу так жить.
— Аня, постой, давай все обсудим…
— Обсуждать больше нечего, Миш. Полгода обсуждаем. Ничего не меняется.
Елена Петровна смотрела на сборы невестки с плохо скрываемым торжеством.
— Скатертью дорога, — процедила она. — Видно, не так уж ты и любишь моего сына, раз готова все бросить из-за какой-то кухонной техники.
Анна развернулась к свекрови:
— Дело не в блендере, Елена Петровна. Дело в неуважении. Вы не уважаете меня как мать, как взрослого человека, как личность. С этим я не могу и не хочу мириться.
Она повернулась к мужу:
— Миша, решай сам. Я буду у родителей. Позвони, когда определишься, что для тебя важнее — угодить матери или сохранить семью.
С этими словами она вышла из квартиры, прижимая к себе удивленного Диму.
Вечером Михаил сидел в опустевшей детской, глядя на разбросанные игрушки. Мать ходила по квартире, бормоча что-то о неблагодарности и современной молодежи. Он впервые по-настоящему увидел, какой она стала — одинокой, ожесточенной женщиной, чей мир сузился до контроля над окружающими.
Он достал телефон и открыл приложение с объявлениями об аренде квартир. Цены действительно выросли, но выбор был. Позвонив по нескольким адресам, он нашел небольшую однушку на окраине — не бог весть что, но чистая и с нормальным собственником.
— Что ты делаешь? — спросила Елена Петровна, заглянув в комнату.
— Ищу нам квартиру, — спокойно ответил Михаил.
— Нам? — переспросила она. — Ты что, тоже уходишь?
— Да, мам. Мы уходим. Я, Аня и Дима.
Лицо Елены Петровны исказилось:
— После всего, что я для тебя сделала? Я одна тебя растила, на ноги поставила! А ты меня бросаешь из-за какой-то…
— Мам, — твердо перебил ее Михаил. — Аня — моя жена. Дима — мой сын. Это моя семья. И я должен быть с ними.
— А я? Я тебе не семья?
— Ты — моя мама. И я тебя люблю. Но я не могу позволить тебе разрушить мой брак.
Впервые за много лет Михаил почувствовал, что принимает решение самостоятельно, не оглядываясь на мать. Это было больно и страшно, но правильно.
На следующий день он снял квартиру, взяв деньги в долг у друга. Приехал к тестю и теще, забрал Анну и Диму. Они молча собрали остальные вещи из квартиры Елены Петровны и уехали, несмотря на ее слезы и обвинения.
Их новое жилье было маленьким и неуютным. Но оно было их. Без контроля, без упреков, без постоянного напряжения.
— Как мы теперь будем копить на ипотеку? — грустно спросила Анна, разбирая вещи в съемной квартире.
— Не знаю, — честно ответил Михаил. — Но мы что-нибудь придумаем. Главное, что мы вместе.
Он обнял жену и сына, впервые за долгое время чувствуя, что поступил правильно.
А Елена Петровна осталась одна в свежеотремонтированной квартире, среди идеально расставленных вещей и безукоризненного порядка. Она смотрела на пустую детскую и думала о том, что идеальный порядок оказался важнее отношений с сыном и его семьей. Теперь ей предстояло жить с этой мыслью.
Ремонт, который должен был стать шагом к лучшей жизни для всех, превратился в символ разрушенных отношений. И никакие новые обои не могли скрыть трещины, которые появились в их семье.
Через месяц после переезда Михаилу позвонила мать. Голос ее звучал непривычно тихо:
— Как вы там? Как Димочка?
— Нормально, мам, — сдержанно ответил он. — Привыкаем.
— Может… может, зайдете? Я пирог испеку. Димочка любит с яблоками…
Михаил переглянулся с Анной, которая слышала разговор.
— Не знаю, мам. Нам нужно время.
— Я понимаю, — в голосе Елены Петровны звучала непривычная неуверенность. — Просто… я скучаю.
После звонка они долго сидели молча. Потом Анна сказала:
— Может, дадим ей шанс? По-новому начать. Но только на наших условиях.
Михаил кивнул. Он знал, что отношения с матерью уже никогда не будут прежними. Но, возможно, они смогут выстроить новые — с уважением и четкими границами. И может быть, когда-нибудь они вновь смогут разговаривать без горечи и обиды.
А пока они были вдвоем — нет, втроем — в своем маленьком мире, который сами для себя создали. И несмотря на все трудности, этот мир был настоящим, их собственным.
