Я стояла в прихожей, держа в руках обручальное кольцо. Всего неделю назад оно казалось символом счастья, а теперь жгло пальцы нестерпимым холодом. Как я могла быть такой слепой? И главное — как мне хватило смелости всё-таки уйти?
— Аня, ты правда готова всё разрушить из-за какой-то глупой переписки? — голос Алексея за спиной звучал надломленно. — Мама просто так шутит, ты не понимаешь!
Я медленно повернулась. Передо мной стоял мужчина, которого я еще вчера считала любовью всей своей жизни. Высокий, с теплыми карими глазами и обезоруживающей улыбкой. Только теперь я видела в нем совсем другое — испуганного мальчика, прячущегося за маминой юбкой.
— Я все поняла, Лёша. И про шутки, и про твой выбор, — положила кольцо на тумбочку. — Передай Валентине Ивановне, что фату я верну в химчистке. Она же так переживала, что я её испорчу.
Всё началось весной 2005 года. «Стабильность» — так называли это время в новостях. Для меня, двадцатипятилетней с дипломом менеджера, эта стабильность означала съемную квартиру, работу в торговой компании и карьерный рост вместо личной жизни.
— Анька, ну нельзя же только работой жить, — постоянно ворчала моя подруга Маша. — Вон, Петровы вечеринку устраивают в субботу. Пойдешь со мной?
— У меня отчет… — начала я привычную отговорку.
— Отчет подождет! — Маша решительно захлопнула мой ежедневник. — Тебе двадцать пять, а не пятьдесят пять. Имеешь право на личную жизнь.
Я сдалась. В конце концов, один вечер ничего не решит.
Квартира Петровых гудела голосами, музыкой и звоном бокалов. Я чувствовала себя неуютно среди малознакомых людей и уже искала взглядом Машу, чтобы попрощаться, когда кто-то случайно толкнул меня в спину.
— Простите! — я развернулась и увидела его — высокого парня с непослушной челкой и застенчивой улыбкой.
— Это я должен извиняться, — он протянул руку. — Алексей.
— Анна, — ответила я, удивляясь тому, как легко и спокойно мне стало рядом с ним.
Он оказался техником на заводе, любил фантастику и играл на гитаре. Мы проговорили весь вечер, забыв о вечеринке. Через три месяца он предложил познакомить меня с матерью.
— Мама у меня строгая, но справедливая, — говорил Алексей, нервно поправляя воротник рубашки. — Просто она привыкла говорить прямо, что думает. Не обижайся, если что.
Валентина Ивановна жила в трехкомнатной квартире в сталинке, обставленной тяжелой мебелью. Невысокая женщина с идеальной укладкой и внимательными глазами встретила нас в прихожей.
— Наконец-то, — она мельком взглянула на меня. — Проходите, чай стынет.
За столом разговор не клеился. Валентина Ивановна задавала вопросы, будто проводила допрос: где работаю, сколько зарабатываю, почему до сих пор не замужем. Алексей сидел с натянутой улыбкой, не вмешиваясь.
— А родители кем работают? — спросила она, разливая чай.
— Папа инженер на пенсии, мама учительница.
— Учительница? — Валентина Ивановна поджала губы. — И как же вы собираетесь семью обеспечивать с такими доходами?
— Мама! — наконец вмешался Алексей.
— Что «мама»? Я забочусь о твоем будущем, — она повернулась ко мне. — Анна, вы ведь понимаете, что в наше время идеализм — это роскошь?
По дороге домой Алексей извинялся:
— Она не со зла, просто беспокоится. Отца похоронила десять лет назад, я у нее единственный.
Я кивала, не желая начинать ссору. В конце концов, у всех свои недостатки.
— Думаешь, он стоит таких нервов? — Маша помешивала кофе, наблюдая, как я листаю каталог свадебных платьев.
Мы сидели в маленькой кофейне недалеко от работы. Я только что рассказала ей о новой выходке Валентины Ивановны — она «случайно» забыла пригласить моих родителей на предсвадебный ужин.
— Лёша не виноват, что его мать такая, — вздохнула я. — Я ведь его люблю, а не ее.
— Ты уверена, что он любит тебя так же? — Маша отложила ложку. — Почему ты должна всё терпеть?
— А почему ты постоянно лезешь в мои отношения? — неожиданно для себя вспылила я. — Сама-то много добилась? Из дома на работу, с работы домой, только и разговоров, что о муже!
Маша резко побледнела. Потом молча собрала вещи и вышла из кафе.
Я тут же пожалела о своих словах, но было поздно. Эта размолвка еще больше сблизила нас с Алексеем — у меня осталась только его поддержка.
В июле он сделал предложение. Я согласилась, не раздумывая. Свадьбу назначили на сентябрь.
— Какие кружева! Совсем как у Зинки Кругловой в 78-м! — воскликнула Валентина Ивановна, рассматривая фату, привезенную мамой. — Хотя, конечно, свадебная мода всегда запаздывает…
Я сжала зубы, стараясь не реагировать. Моя мама грустно улыбнулась:
— Может быть, вы предложите свой вариант, Валентина Ивановна?
— Конечно! У меня есть знакомая в салоне, она нам со скидкой всё устроит. Алёша, ты согласен?
Алексей кивнул, не глядя на меня. После их ухода я расплакалась от бессилия.
— Аня, может, стоит всё отложить? — осторожно спросила мама. — Вы ведь не обязаны жениться прямо сейчас.
— Всё нормально, мам. Просто нервы.
Приготовления продолжались. Валентина Ивановна решительно взяла всё в свои руки: заказала ресторан («У Алёши там друг работает»), выбрала цветы («У меня аллергия на лилии»), даже определила количество гостей («В наше время больше ста — это вульгарно»).
Алексей не спорил, каждый раз уверяя меня, что «надо уступать в мелочах». Да и стоила ли наша любовь этих бытовых перепалок?
Однажды, когда я зашла к ним домой за документами для загса, Валентина Ивановна была в больнице — плановый осмотр. Алексей срочно отъехал по работе, оставив мне ключи.
В шкафу с документами я случайно наткнулась на старый фотоальбом в потёртой кожаной обложке. Открыв его, увидела молодую Валентину Ивановну — красивую девушку с открытой улыбкой и без тени той желчности, что отравляла нам жизнь сейчас.
На следующих страницах были фотографии с мужчиной, видимо, отцом Алексея. Сначала они выглядели счастливыми, но с каждым снимком его взгляд становился всё более отстраненным, а ее — напряженным. Последняя фотография была датирована 1994 годом — за год до его смерти. На ней Валентина Ивановна стояла одна, с застывшей улыбкой и пустыми глазами.
На обороте была надпись: «После больницы. Николай снова не пришел».
Я аккуратно вернула альбом на место, но эти фотографии не шли из головы. Теперь я лучше понимала Валентину Ивановну — за ее жесткостью скрывалась боль и страх одиночества. Может, она просто боялась, что я причиню такую же боль ее сыну?
За неделю до свадьбы у меня сломался телефон. Алексей оставил свой, пока я была на работе, а сам поехал в сервисный центр с моим.
Сообщение от «Мама» пришло, когда я готовила ужин. Не думая, я открыла его — вдруг что-то срочное?
«Сынок, надеюсь, ты подумал над моими словами. Эта девочка совершенно тебе не подходит. Ни манер, ни воспитания. И родители у нее… Хорошо, что ты всё понимаешь. Как ты вчера сказал — главное дотерпеть до свадьбы, а потом она будет знать свое место. Правильно, дай ей иллюзию победы».
Похолодевшими пальцами я открыла предыдущие сообщения. От каждой строчки внутри что-то обрывалось. Алексей соглашался с матерью, подшучивал над моей «наивностью», обещал «держать ситуацию под контролем». Последним ударом стало сообщение, отправленное после нашей размолвки с Машей: «Молодец, что поссорил их. Эта Машка слишком много о себе думает».
Когда Алексей вернулся домой, я молча протянула ему телефон.
— Это не то, что ты думаешь, — начал он бледнея. — Я просто успокаиваю маму, ты же знаешь, какая она…
— Какая — она или какой — ты? — тихо спросила я. — «Дотерпеть до свадьбы»? «Поссорил их»? Ты специально настраивал меня против Маши?
— Аня, послушай…
— Нет, это ты послушай, — я вдруг почувствовала необыкновенное спокойствие. — Я не выйду за тебя замуж. Никогда.
— Ты не перегрелась? — встревоженно спросила Маша, когда я позвонила ей спустя час. — Сейчас приеду.
Она примчалась с бутылкой вина и пачкой салфеток. Я рассказала ей всё, размазывая слезы по лицу.
— Господи, что за семейка! — возмутилась она. — И ты ведь чуть не согласилась стать частью этого дурдома!
— Как я могла не видеть? — я отпила вино. — Он же всё время играл на два фронта.
— Анька, вот только не начинай себя винить! — Маша налила себе вина. — Лучше поздно, чем никогда. Знаешь, сколько женщин живут всю жизнь с мужьями-маменькиными сынками и их ядовитыми мамашами?
— Ты ведь с самого начала его раскусила, да? Поэтому и предупреждала?
Маша помолчала, потом тихо произнесла:
— Я просто знаю, как это бывает. Мой Олег… — она запнулась. — Мой муж тоже такой. Только я поняла это после свадьбы. Три года живем будто втроем — я, он и его мама. Я не хотела, чтобы ты наступила на те же грабли.
— Машка, ты почему молчала?! — я даже привстала от неожиданности. — А я тебя еще попрекала!
— Да брось, — она махнула рукой. — Главное, что ты вовремя остановилась. Через пять лет такого брака гораздо труднее уйти.
— Лучше поздно, чем никогда, — повторила я ее слова. — Знаешь, иногда мне кажется, что если бы не тот альбом…
— Альбом?
Я рассказала ей о найденных фотографиях, о моих попытках понять Валентину Ивановну.
— Аня, это и есть их главное оружие! — воскликнула Маша. — Они заставляют тебя жалеть их, входить в положение. А ты доверчивая, добрая. На это и расчёт.
Мы проговорили всю ночь. Утром я отправилась на работу с опухшими от слез глазами, но с твердой решимостью начать всё заново.
Алексей пытался вернуть меня. Караулил у подъезда, засыпал сообщениями, даже привлек общих знакомых. Однажды явился вместе с матерью — Валентина Ивановна стояла рядом с ним, бледная и непривычно тихая.
— Анечка, детка, — начала она непривычно ласковым тоном. — Я знаю, вы с Алёшей поссорились. Но ведь это такая мелочь! Все семьи через это проходят.
— Ты не понимаешь, что теряешь! — Алексей нетерпеливо перебил мать. — Где ты еще найдешь такого, как я? В твоем-то возрасте!
Я молча смотрела на них — такие разные внешне, но такие одинаковые по сути. Он — её продолжение, её творение. Мне стало почти физически дурно от мысли, что я могла связать с ними свою жизнь.
— Спасибо, что пришли, — сказала я спокойно. — Теперь я точно уверена в своем решении.
Алексей дернулся, как от пощечины:
— Ты пожалеешь об этом! — выплюнул он. — Думаешь, ты особенная? Да такие, как ты, никому не нужны!
Валентина Ивановна удивленно посмотрела на сына, потом перевела взгляд на меня. В ее глазах промелькнуло что-то похожее на понимание.
— Пойдем, Алёша, — она взяла его за руку. — Нас здесь не ждут.
Прошло полгода. Я сменила работу, переехала в новую квартиру и наконец-то взялась за давно откладываемый английский. Маша подала на развод — наш разговор придал ей смелости.
Однажды, возвращаясь с курсов, я встретила Валентину Ивановну у супермаркета. Она постарела за эти месяцы, осунулась.
— Здравствуйте, Анна, — сказала она тихо. — Можно вас на минуту?
Мы зашли в ближайшее кафе. Валентина Ивановна долго молчала, потом заговорила:
— Я хотела извиниться перед вами. Вы были правы… насчет всего. — Она помешивала чай, не глядя на меня. — Алексей… он встречается с новой девушкой. И я вижу, как история повторяется.
— Мне жаль, — сказала я искренне.
— Не стоит. Вы заставили меня задуматься. Может, я и правда делала что-то не так всю жизнь… — она впервые подняла на меня глаза. — Знаете, когда мой муж умер, я поклялась, что мой сын никогда не станет таким, как он. А вышло… вышло еще хуже.
Я не знала, что ответить. Валентина Ивановна допила чай и встала:
— Я просто хотела сказать, что вы правильно поступили. И… спасибо вам.
Иногда я думаю о том старом альбоме, о фотографиях, которые помогли мне увидеть человека за маской властной свекрови. Он не оправдывал Валентину Ивановну, но помог понять ее.
А понимание — это первый шаг к тому, чтобы не повторять чужих ошибок.
Я не винила себя за излишнюю доверчивость. В конце концов, лучше полюбить и разочароваться, чем провести жизнь в страхе боли. Главное — вовремя найти силы уйти.
Маша сидела напротив меня в том же кафе, где мы когда-то поссорились.
— Ань, а чему нас вообще учили мамы? — задумчиво спросила она. — «Терпи, все так живут»? «Мужчину надо перевоспитать»? Почему мы вообще решили, что должны кого-то спасать?
— Не знаю, — я пожала плечами. — Наверное, нас так воспитали. Но мы-то теперь знаем лучше, правда?
— Правда, — Маша улыбнулась. — Кстати, ты помнишь Игоря с пятого этажа? Инженер, недавно развелся…
— Машка! — я шутливо замахнулась на нее салфеткой. — Только развелась, а ты уже…
— А что? — она невинно захлопала ресницами. — Тебе двадцать пять, а не пятьдесят пять. Имеешь право на личную жизнь!
Мы рассмеялись, и я подумала, что иногда потеря открывает дорогу к чему-то гораздо более ценному. Например, к себе настоящей.
