– Мам, а почему ты всегда плачешь, когда бабушка Тоня приезжает?
Марина вздрогнула. В руках дрожала старинная скатерть – льняная, с вышитыми синими птицами по краям. Бабушкино приданое.
– Что ты, солнышко, это от радости! – попыталась улыбнуться она, но восьмилетняя дочка смотрела так внимательно, что врать было бесполезно.
– Странная у тебя радость, мам. Как у Маши из нашего класса, когда ее дразнят.
Звонок телефона спас от неудобных объяснений. Павел, конечно.
– Мама уже в электричке, будет через час. Ты готова? И не забудь – она любит, когда все идеально.
Марина прикусила губу. Три года замужем, и каждый визит свекрови – как экзамен, который невозможно сдать.
Антонина Петровна ворвалась в квартиру как ураган:
– Лифт опять не работает! Третий этаж пешком в мои годы! Паша, я же говорила – переезжайте! А это что за пыль? – палец свекрови прочертил линию по полке. – Марина, у тебя что, руки не оттуда растут?
– Здравствуйте, Антонина Петровна, – Марина приняла пальто, стараясь не реагировать на выпад.
– Бабуля! – Лиза бросилась обнимать, но свекровь отстранилась:
– Фу, Лиза, ты вся в краске! Опять рисовала? В твоем возрасте пора серьезными вещами заниматься!
За обедом Марина достала бабушкину скатерть. Накрывала стол, вспоминая, как маленькой сидела рядом с бабушкой Катей за точно такой же скатертью.
«Смотри, Маринушка, – говорила бабушка, показывая на вышивку, – птицы-то не простые. Это синие птицы счастья. Но счастье, внученька, само не прилетит. За него бороться надо. И помни – в доме ты хозяйка, а не прислуга. Уважай других, но и себя в обиду не давай.»
– Фу, что за тряпка? – Антонина Петровна брезгливо отодвинула тарелку. – Сколько микробов в этом старье!
– Это семейная реликвия…
– Да какая реликвия! Выброси немедленно! Я привезла нормальную скатерть – синтетическую, практичную!
– Антонина Петровна, это память о бабушке…
– Вот и поминай ее по-другому! А за столом у моего сына должно быть все современное! Кстати, записывай план на неделю!
Свекровь достала блокнот, облизнула палец, перелистывая страницы:
– Понедельник – генеральная уборка. Ты моешь полы неправильно, покажу как надо. Вторник – едем на рынок, научу выбирать продукты. Среда – большая стирка. Четверг…
– Бабушка Тоня, – робко вклинилась Лиза, – а можно я с мамой в зоопарк схожу? Она обещала на выходных…
– Какой зоопарк? Твоя мать дом запустила! Сначала порядок, потом развлечения!
Ночью Марина лежала, уставившись в потолок. Рядом Павел что-то бормотал во сне. На комоде лежала аккуратно сложенная скатерть.
«Прости, бабуля, – мысленно шептала Марина. – Я слабая. Не умею за себя постоять.»
В шесть утра в дверь постучали:
– Марина! Проспала? В приличных семьях хозяйка встает в пять! Вставай, лентяйка!
День превратился в ад. Антонина Петровна стояла над душой каждую минуту:
– Не так держишь швабру! Тряпку не так выжимаешь! Господи, неужели мать ничему не научила?
К обеду у Марины болела спина и тряслись руки. Она присела на табурет передохнуть.
– Устала? – в голосе свекрови звучало презрение. – Вот я, когда Пашеньку растила, с утра до ночи крутилась! И муж придирчивый был, и денег не хватало. А я не ныла!
Раздался звонок. Соседка Валентина Ивановна – божий одуванчик, как говорила про нее Лиза.
– Мариночка, лекарство принесла Павлику, он вчера просил…
– Спасибо большое! Чаю не хотите?
– Нет-нет, вижу – убираетесь. Ты это… – старушка понизила голос, – бледная что-то. Не хвораешь?
– Все хорошо, правда…
Валентина Ивановна покачала головой:
– Эх, молодежь… Ладно, беги. Если что – стучись, пирожков напекла.
Марина вернулась к уборке. А вечером случилось страшное – она разбила мамину вазу свекрови.
– Криворукая! – заорала Антонина Петровна. – Это же богемское стекло! Знаешь, сколько стоит?
– Простите, я нечаянно…
– Нечаянно! Паша, ты видел? Твоя женушка мне назло делает!
Павел вышел из кабинета:
– Мам, ну что ты, Марина не специально…
– Защищаешь? Правильно, она же тебе детей родит! Может родит, если научится хоть что-то делать руками!
Лиза, услышав крики, выглянула из комнаты. В руках держала новый рисунок.
– Мамочка, смотри, я тебя нарисовала!
Марина взглянула – на листке была женщина с опущенными плечами и печальными глазами. Сердце сжалось.
Три дня пролетели как один кошмар. Марина едва держалась на ногах, но список дел только рос. А Павел… Павел делал вид, что ничего не происходит. Уходил рано, приходил поздно.
На четвертый день, когда Марина драила ванную, в голове вдруг всплыло воспоминание. Ей восемь лет, она помогает бабушке месить тесто.
«Бабуль, а почему тетя Нина всегда тебя ругает?» – спрашивает маленькая Марина про бабушкину невестку.
«А потому, внученька, что я ей позволяю. Сама виновата – приучила, что можно. А переучивать ой как трудно! Ты запомни – как к себе относишься, так и люди будут. Не давай на шею садиться!»
– Марина! Ты там уснула? Еще кухня не мыта!
Марина встала, посмотрела на свое отражение в зеркале. Усталое, измученное лицо. Как у мамы из Лизиного рисунка.
День пятый. Кульминация унижения. Антонина Петровна пригласила подруг – бывших коллег по школе, где она завучем работала.
– Проходите, дорогие! Погостила у сына – ужас что творится! Невестка, – она понизила голос театрально, – из простых. Готовить не умеет, убирать – тоже. Я вот приехала наводить порядок. Если бы не я, сын бы в грязи жил!
Женщины сочувственно охали. Марина несла чай, изо всех сил удерживая поднос в дрожащих руках.
– А дочка-то хоть умненькая? – спросила одна из гостий.
– Куда там! Только и знает, что каракули рисовать. Никаких кружков, никакого развития!
Тут Марина не выдержала. Руки дрогнули сильнее, чашка качнулась и опрокинулась. Горячий чай полился прямо на бабушкину скатерть, которую она все-таки постелила для гостей.
– Идиотка! – взвизгнула свекровь. – Я же говорила выбросить эту рвань! Все, теперь точно на помойку! И руки у тебя не оттуда растут, и голова не работает!
Гости смущенно молчали. Кто-то кашлянул. Одна дама тихо сказала:
– Тоня, может, не стоит так…
– А как стоит? Нянчиться с ней?
Марина молча вытирала лужу. В глазах стояли слезы, но она их сдерживала. Только бы не при чужих людях.
Вечером, когда все разошлись, она сидела над скатертью с пятновыводителем. Слезы капали на ткань, размазывая пятно еще больше.
Тихий стук в дверь. Валентина Ивановна с кастрюлькой:
– Борщ принесла, сварила много. А ты чего, милая?
И тут Марина не выдержала. Рассказала все – про унижения, про молчание мужа, про свою беспомощность.
Старушка слушала, кивала, потом взяла ее за руку:
– Эх, деточка… Знаешь, я пятьдесят лет прожила с мужем. Хороший был, царство небесное, но свекровь – ой-ей-ей! Первые годы я тоже терпела, плакала тихонько. А потом мой Василий сказал: «Валя, что ж ты себя не уважаешь? Как собака побитая ходишь!» И правда – пока сама себя за человека не держишь, другие и подавно не будут.
– Но она же старше… мать мужа…
– И что? Старше – не значит, что можно унижать! Ты погляди на дочку – хочешь, чтоб она так же терпела потом? Чтоб за человека себя не считала?
– Но что я могу…
– А ты попробуй для начала «нет» сказать. Одно маленькое «нет». Увидишь – мир не рухнет!
Старушка ушла. Марина смотрела на скатерть. Пятно причудливо расплылось – похоже на птицу с расправленными крыльями.
Ночью она долго не могла уснуть. Вспоминала бабушку, ее слова, Лизин рисунок с грустной мамой. И слова соседки: «Одно маленькое нет…»
Утро шестого дня.
– Марина! Подъем! Живо! Сегодня едем на рынок, потом в магазин! Оденься прилично хоть раз! Эти твои тряпки – позор!
Марина медленно встала. Посмотрела на спящую дочь. Потом на себя в зеркало. Расправила плечи.
На кухне Антонина Петровна уже гремела посудой:
– Опять проспала! Быстро завтрак и поехали! И переоденься, кому говорю!
– Я никуда не поеду, – тихо сказала Марина.
– Что? Повтори!
– Я устала. Мне нужно отдохнуть. Поезжайте с Павлом, если хотите.
– Да ты… да ты обнаглела! Паша! Иди сюда немедленно!
Павел вышел, протирая глаза:
– Что случилось?
– Твоя жена взбунтовалась! Отказывается ехать со мной!
– Марин, ну что ты, правда… Съезди с мамой…
– Нет, Паша. Я пять дней как белка в колесе. Хочу один выходной провести спокойно.
– Ты… ты как разговариваешь! Я тебе покажу! – Антонина Петровна шагнула к Марине.
– Стоп! – вдруг раздался звонкий голосок. Лиза стояла в дверях в пижаме. – Бабушка, не надо кричать на маму! Она хорошая! Она устала просто!
– Лиза, марш в комнату!
– Нет! – девочка подбежала к маме, обняла. – Ты злая, бабушка! Мама всегда плачет, когда ты приезжаешь!
Повисла тишина. Антонина Петровна открывала и закрывала рот как рыба.
– Паша, – наконец выдавила она, – твой ребенок…
– Мой ребенок права, – вдруг сказал Павел. Марина не поверила ушам. – Мам, ты правда перегибаешь. Марина не служанка.
– Как ты смеешь! Я тебя растила!
– И я благодарен. Но это не дает права унижать мою жену. Извини, мам, но если ты не можешь вести себя уважительно, то…
– То что? Выгоните родную мать?
– Никто не выгоняет, – Марина обрела голос. – Вы можете остаться. Но давайте договоримся – я не прислуга. Я хозяйка в своем доме. Буду рада помочь, но не по приказу, а по доброй воле.
– Я… я этого так не оставлю! – Антонина Петровна бросилась в комнату.
Через час такси увозило разъяренную свекровь.
– Жалеете еще! Сами справляйтесь!
Хлопок двери. Тишина.
– Мамочка, ты молодец! – Лиза повисла на шее. – Как в сказке про Золушку! Только ты сама себя спасла!
Вечером семья сидела за столом. Бабушкина скатерть с пятном-птицей создавала уют. Марина приготовила простой ужин – макароны с котлетами. Но почему-то было особенно вкусно.
– Прости, – Павел взял ее руку. – Я трус. Должен был давно заступиться.
– Мы оба учились. Я – говорить «нет», ты – меня защищать.
– Знаешь, мама всегда была властной. Отец под каблуком всю жизнь. Я думал – это нормально…
– Мам, смотри! – Лиза протянула новый рисунок.
Та же женщина, но теперь с улыбкой и прямой спиной. А над головой – синие птицы.
Постучали. Валентина Ивановна с пирогом:
– Ну что, воюешь?
– Отвоевалась уже, – улыбнулась Марина. – Спасибо вам за науку.
– Какая наука, милая! Ты сама поняла. Я только подтолкнула. Ой, а пятнышко на скатерти – точно птица!
– Это моя птица счастья, – засмеялась Марина. – Которая научилась летать.
Прошел год. Воскресенье. Солнечное утро, запах блинов. Лиза рисует за столом, Павел читает газету, Марина колдует у плиты.
Звонок в дверь.
– Я открою! – Лиза побежала, вернулась удивленная. – Мам, пап, это бабушка Тоня!
Марина и Павел переглянулись. В дверях стояла Антонина Петровна. Но какая-то другая – без привычной властности в осанке.
– Можно войти? Я… я с пирогом. Сама пекла.
– Конечно, проходите, – Марина улыбнулась. – Лиза, накрывай на стол. Бабушка к нам в гости пришла.
Антонина Петровна села за стол, погладила скатерть:
– Все та же… с птицами. И пятно…
– Это тоже птица, – спокойно ответила Марина. – Мне оно теперь даже нравится. Как напоминание.
– О чем?
– О том, что у каждого должны быть крылья. И право летать.
Свекровь кивнула:
– Я… я много думала. Ты права была. Я всю жизнь командовала – мужем, сыном, на работе. Думала – это сила. А оказалось… оказалось, осталась одна. Даже подруги отвернулись – устали от моих поучений.
– Никогда не поздно измениться.
– Ты… вы простите меня? Я была несправедлива. Особенно к тебе, Марина.
– Что было, то прошло. Давайте начнем сначала? По-новому?
– Бабушка, смотри, что я нарисовала! – Лиза притащила альбом. – Это наша семья!
На рисунке были все – мама, папа, Лиза и бабушка. И все улыбались. А в небе летели синие птицы.
– Красиво, – Антонина Петровна погладила внучку по голове. – Ты талантливая девочка. В кого такая?
– В маму! Она у нас самая лучшая!
За чаем говорили о простом – о школе, о планах на лето, о новом Лизином увлечении – она записалась в художественную студию.
– Может, съездим все вместе на дачу? – предложила вдруг Антонина Петровна. – Я бы внучке показала, как пирожки лепить. Если вы не против…
– Отличная идея! Правда, Паш?
Когда свекровь уходила, обняла Марину:
– Спасибо, доченька. За урок. И за терпение.
– Мы все учимся, Антонина Петровна. Жить, любить, уважать друг друга.
Марина закрыла дверь и вернулась на кухню. Села за стол, погладила скатерть. Пятно-птица словно готовилась взлететь.
– Спасибо, бабуля, – прошептала она. – Ты была права. За счастье бороться надо. Но оно того стоит.
За окном щебетали птицы. Обычное воскресное утро в обычной семье, где все научились главному – уважать друг друга и себя. И летать – каждый в своем небе, но всегда возвращаясь домой.
