❝Я думала, бабушка оставила мне просто старую тетрадь. Оказалось — она оставила мне жизнь.❞
— И это всё? Какая-то потрёпанная тетрадь? — Антон презрительно бросил дневник на стол. — А мне квартира в центре!
Я молча смотрела на обложку из потрескавшейся коричневой кожи. Бабушкин почерк на титульном листе, выцветшие чернила. «Дневник Веры Соколовой, 1970-2015».
— Маш, ты хоть понимаешь? Это же несправедливо! — брат всё не унимался. — Тебе — старая макулатура, мне — трёхкомнатная в сталинке. Даже мама говорит, что бабуля немного… того была в последнее время.
Мама стояла у окна, отвернувшись. Её плечи едва заметно вздрагивали. Сегодня исполнялся ровно год со дня смерти бабушки Веры. Нотариус зачитал завещание, и теперь мы все были в растерянности. Особенно я.
— Знаешь, Антон, — медленно произнесла я, поглаживая пальцами кожаную обложку, — может быть, это значит больше, чем ты думаешь.
— Ой, только не начинай свои философские рассуждения! — фыркнул он, пряча ключи от новой квартиры в карман. — Давай будем реалистами. Я получил актив, который могу продать за несколько миллионов. А ты — старую книжку с каракулями. Не вижу повода для дискуссии.
Мама наконец повернулась. На её глазах блестели слёзы.
— Дети, пожалуйста. Сегодня не лучший день для споров. Ваша бабушка была мудрой женщиной. Если она распорядилась так… значит, у неё были причины.
— Да-да, — закатил глаза Антон. — Таинственные причины, о которых знала только она. Мистика какая-то.
Он всегда был таким — практичным до цинизма. В свои 24 года уже управлял отделом в крупной компании. Никаких сантиментов, только голый расчёт. Мы с ним были разные, хотя разница в возрасте составляла всего два года.
— Я пойду, — он поднялся, натягивая модное пальто. — Нужно оценить состояние квартиры, вызвать риелтора. Хочу продать её до конца месяца.
Когда за ним захлопнулась дверь, мама тяжело опустилась в кресло.
— Не обижайся на него, Машенька. Он просто… не понимает.
— А что понимать? — я пожала плечами. — Я привыкла быть на вторых ролях. Всегда. Антон — золотой мальчик, а я так, приложение к семье.
— Не говори так! — мамин голос дрогнул. — Ты же знаешь, что это не так.
— Знаю? — я усмехнулась. — С детства только и слышала: «Антон такой способный, Антон такой целеустремлённый». А я? Обо мне вспоминали, только когда нужно было кого-то отругать.
— Маша…
— Всё в порядке, мам. Я не обижаюсь. Просто констатирую факт. Мне 26 лет, я работаю в бухгалтерии за копейки, снимаю комнату в коммуналке. А брат уже имеет всё. И вот теперь ещё квартира бабушки…
Мама смотрела на меня с болью и виной в глазах.
— Прочти дневник, — тихо произнесла она. — Просто прочти.
Той ночью я не могла уснуть. Дневник лежал на тумбочке, словно молчаливый свидетель моей обиды и разочарования. В час ночи я сдалась и включила настольную лампу.
«17 мая 1970 года. Сегодня я сделала это. Открыла своё ателье. Крошечное, всего 15 квадратных метров в полуподвале. Отец назвал меня сумасшедшей. «Девушка в 20 лет должна замуж выходить, а не в предпринимательство играть», — сказал он. Может, он и прав. Но я чувствую — это моё. Я знаю, на что способна. А ещё я знаю, что никогда не прощу себе, если не попробую».
Я перевернула страницу. Почерк бабушки был чётким, уверенным. Я всегда помнила её сильной, несмотря на маленький рост и хрупкое телосложение. Даже в 70 лет, незадолго до смерти, она оставалась стержнем нашей семьи.
«3 октября 1970 года. Сегодня впервые за полгода я смогла заплатить аренду вовремя и даже купить новую швейную машинку. Клиенток всё больше. Моя идея с индивидуальным подходом работает — каждая женщина хочет чувствовать себя особенной. Конечно, приходится трудиться по 14 часов, но я счастлива. Отец по-прежнему считает моё занятие блажью, но уже не так категоричен. А мама тайком приносит пирожки — боится, что я голодаю, вкладывая все деньги в дело».
Я продолжала читать, перескакивая через несколько страниц, потом возвращаясь назад. История бабушки захватила меня. Как она, молодая девушка в начале 70-х, решилась пойти против всех правил и открыть собственное дело. Как встретила дедушку — молодого инженера, который поддержал её мечту. Как постепенно из крошечного ателье вырос настоящий Дом моды.
«12 января 1978 года. Мы наконец расширились! Теперь у нас целый первый этаж в центре города. Восемь швей, заказы расписаны на месяцы вперед. Пётр шутит, что я построила империю из иголки и нитки. Может, это и громко сказано, но я действительно горжусь тем, что создала. Особенно когда вспоминаю своё «ателье» в полуподвале. Анночке уже три года, она любит играть с лоскутами ткани. Интересно, унаследует ли она мою страсть к шитью?»
Мама… В дневнике бабушка часто писала о ней с нежностью и надеждой. О том, как учила её первым стежкам, как радовалась её успехам и огорчалась, когда та теряла интерес.
«5 марта 1985 года. Тяжёлые времена. Я едва не потеряла бизнес. Трое крупных заказчиков отказались от контрактов одновременно. Пришлось уволить четырёх сотрудниц — самое болезненное решение в моей жизни. Анна плакала, когда узнала, что её любимая «тётя Зина» больше не будет приходить. Как объяснить десятилетнему ребёнку законы выживания бизнеса? Пётр предлагает продать дачу, чтобы мы могли держаться на плаву. Я отказалась. Справимся как-нибудь иначе. Всегда есть выход».
И она нашла его. В следующих записях бабушка рассказывала, как переориентировала бизнес, начала работать с театрами, как придумала собственную линию одежды. Её энергия и упорство поражали меня. Почему я никогда не знала эту сторону её жизни? Почему мама никогда не рассказывала?
«17 декабря 1995 года. Сегодня я стала бабушкой! У Анны родилась девочка — Машенька. Такая крохотная, но уже с характером. Когда врач взял её на руки, она так возмущённо закричала, что все рассмеялись. Я узнаю в ней себя. Такая же решительная. Чувствую, у нас с ней будет особая связь».
Я отложила дневник, вытирая слезы. Бабушка верила в меня с самого моего рождения. А я… я так и не оправдала её надежд. Не стала решительной, не нашла своего пути.
Я продолжила чтение. Бабушка подробно описывала, как рос её бизнес, как менялась мода, как появлялись новые технологии. Часто писала обо мне и Антоне, который родился через два года после меня.
«3 июня 1997 года. У Анны родился сын. Антон — крепкий здоровый мальчик. Маша ревнует, конечно. Ей всего два годика, она привыкла быть в центре внимания. Я стараюсь уделять ей больше времени. Вчера мы вместе перебирали пуговицы — такое простое занятие, а сколько радости! У неё уже сейчас отличное чувство цвета и формы. Кто знает, может, она продолжит моё дело?»
Перевернув ещё несколько страниц, я наткнулась на запись, которая заставила меня замереть.
«15 августа 2010 года. Сегодня я официально передала управление бизнесом Анне. Шестьдесят лет — достаточный возраст, чтобы немного отдохнуть. Хотя какой там отдых — буду консультировать, конечно. Переживаю немного. Анна прекрасный дизайнер, но в бизнесе часто проявляет нерешительность. Маше сейчас 15, она так похожа на меня в её возрасте — та же страсть, то же упрямство. А вот Антон весь в своего отца — практичный, расчётливый. Ему 13, а он уже рассуждает как взрослый мужчина. Интересно, как сложатся их судьбы? Что выберет Маша? Чувствую, что ей предстоит нелёгкий путь самоопределения».
Следующие страницы были заполнены тревожными записями. Дела в ателье шли всё хуже. Мама действительно оказалась не готова к управлению бизнесом в новых экономических условиях. Конкуренция росла, появлялись крупные сети магазинов с дешёвой одеждой массового производства.
«2 февраля 2015 года. Пришлось закрыть ателье. Сорок пять лет моей жизни — и всё кончено. Анна плачет, винит себя. Я не виню её — времена изменились, нужно было меняться быстрее. В 65 лет начинать заново я уже не готова. Может, это и к лучшему. Продали помещение за хорошие деньги — хватит и нам с Петром на спокойную старость, и детям поможем. Маша поступила в экономический — не то, о чём я мечтала для неё, но пусть идёт своим путём. Антон делает успехи в бизнес-школе, весь в цифрах и графиках. Иногда я смотрю на внуков и думаю: кто из них по-настоящему счастлив?»
Последние записи были сделаны незадолго до смерти бабушки.
«10 января 2020 года. Чувствую, что моё время подходит к концу. Пётр ушёл три года назад, и с тех пор я словно существую вполсилы. Пересматриваю старые фотографии, перечитываю дневники. Какая всё-таки удивительная была жизнь! Столько всего создано этими руками. Думаю о своём наследстве. Деньги, конечно, разделю между детьми и внуками. Квартиру оставлю Антону — ему нужна стабильность, материальная опора. А вот Маше… Маше я оставлю самое ценное — мои дневники. Она поймёт. Она всегда была похожа на меня больше всех. Просто ещё не осознала этого. В ней живёт та же искра, тот же огонь, что когда-то толкнул меня в никому не понятное предпринимательство. Только она пока не видит этого в себе. Надеюсь, мои записи помогут ей найти свой путь».
Это была последняя запись. Я закрыла дневник и долго сидела в тишине. За окном начинало светать. Новый день. Новая жизнь?
Прошло два месяца. Антон продал бабушкину квартиру и вложил деньги в какой-то перспективный стартап. Мама всё чаще уезжала на дачу, говорила, что городская жизнь утомляет её. А я… Я уволилась из бухгалтерии.
— Ты с ума сошла! — кричал Антон, когда узнал. — У тебя стабильная работа, карьерные перспективы!
— Перспективы? — я рассмеялась. — Сидеть в офисе до пенсии за те же деньги? Нет, спасибо.
— И что ты будешь делать? — он скептически смотрел на меня. — Только не говори, что эта старая тетрадка так повлияла на тебя.
— Не тетрадка, — покачала я головой. — Бабушка. Её жизнь. Её выбор.
— И каков же твой великий план?
Я улыбнулась.
— Помнишь дом бабушки в пригороде? Тот самый, где она жила после дедушкиной смерти?
— Старая развалюха на окраине? Конечно. Мама хотела продать его, но никто не берёт — слишком далеко от центра.
— Я выкупила его. На свои сбережения и часть наследства.
Антон уставился на меня как на сумасшедшую.
— Зачем?!
— Открою там ателье. Нет, не просто ателье — творческую мастерскую. Будем делать индивидуальный пошив, реставрировать винтажную одежду, проводить мастер-классы.
— Ты ничего не понимаешь в пошиве!
— Бабушка понимала. Её записи, лекала, эскизы — всё сохранилось. А что не знаю — научусь.
— Это безумие, — он покачал головой. — Ты разоришься за полгода.
— Может быть, — я пожала плечами. — А может, и нет. В любом случае, я должна попробовать.
Прошло два года. Моя мастерская «Вера» (в честь бабушки, конечно) постепенно набирала обороты. Начинала я с малого — реставрации старых вещей, подгонки готовой одежды. Потом стала предлагать индивидуальный пошив. Нашла в бабушкиных записях уникальные техники, которые сейчас почти никто не использует. Создала инстаграм, где рассказывала историю каждой вещи, историю бабушкиного дела.
Антон заехал ко мне в первый раз за всё это время. Стоял посреди мастерской, оглядываясь по сторонам с нескрываемым удивлением.
— Я думал, тут будет… не знаю… унылое захолустье с парой швейных машинок.
— Разочарован? — улыбнулась я, протягивая ему чашку чая.
— Скорее, впечатлён, — он осторожно присел на диван. — Сколько у тебя сотрудников?
— Пятеро. Две швеи, дизайнер, администратор и мастер по ручной вышивке. Ещё трое приходящих — они ведут мастер-классы.
— И… получается? В финансовом плане, я имею в виду.
— Первый год был тяжёлым, — призналась я. — Но сейчас мы вышли в ноль, а скоро начнём получать прибыль. У нас уже есть постоянные клиенты. Знаешь, люди устали от масс-маркета. Они хотят уникальных вещей, с историей, с душой.
Антон кивнул, разглядывая винтажное платье на манекене.
— Это бабушкин дизайн?
— Да, из коллекции 1978 года. Я адаптировала его к современным тенденциям.
— Знаешь, — он помолчал, — я, наверное, был неправ тогда, насчёт наследства. Думал, тебе досталась просто старая тетрадь.
— А мне досталась целая жизнь, — я улыбнулась. — И моя собственная — тоже.
Мы сидели в старом бабушкином доме, который теперь наполнился новой жизнью. Пили чай из её любимого сервиза. За окном шумели те же яблони, что и пятьдесят лет назад, когда молодая двадцатилетняя женщина решилась пойти против всех правил.
— Ты очень похожа на неё, — вдруг сказал Антон. — Теперь я это вижу.
Я не ответила. Просто смотрела на фотографию бабушки на стене — молодой, улыбающейся, с той самой искрой в глазах, которую теперь всё чаще замечала в собственном отражении.
Он получил бетон. Я — голос бабушки. И себя настоящую.
