Виталина накрутила прядь волос на палец и уставилась в окно поезда. Мелькающие за стеклом пейзажи сливались в размытое пятно. Три года. Целых три года она не была дома. Не звонила. Почти не писала.
Наверное, я плохая дочь.
Мысль уколола, но не так сильно, как раньше. Время притупляет даже самую острую боль. А боли в их последнем разговоре с отцом было предостаточно.
— Ты выбираешь этого… этого… парня вместо собственной семьи? — кричал тогда отец, размахивая руками. — Мы столько в тебя вложили, а ты…
Она тогда не дослушала. Хлопнула дверью. Уехала. Начала новую жизнь в новом городе.
А теперь возвращалась. Без предупреждения. Без звонка. Просто потому, что устала бежать от прошлого. Потому что не могла больше носить в себе эту тяжесть.
Поезд замедлил ход. Станция. Маленький провинциальный городок, где она выросла. Ничего не изменилось — те же облупленные стены вокзала, те же старушки, продающие пирожки, та же пыль, висящая в воздухе.
Виталина вздохнула и потянулась за чемоданом.
Я справлюсь. Это просто еще один шаг.
Родительский дом встретил ее тишиной. Обычно в это время мама возилась на кухне, готовя ужин, а отец смотрел новости, громко комментируя происходящее на экране. Но сейчас было тихо. Слишком тихо.
Виталина достала запасной ключ из тайника под камнем в саду — детская привычка, которая неожиданно пригодилась. Дверь открылась с тихим скрипом.
— Мама? Папа? Это я, Виталина.
Тишина в ответ. Только часы на стене отсчитывали секунды с монотонным упорством.
Виталина прошла в гостиную. Все было так же, как и три года назад, но в то же время совсем иначе. Новый диван. Другие шторы. Фотографии на стене — но ее там нет. Ни одной. Словно Виталины никогда и не существовало в этом доме.
Она медленно опустилась на диван. Новый, незнакомый. Чужой.
Что я ожидала? Что они оставят все как было? Что будут три года смотреть на мои фотографии и плакать?
Саркастическая усмешка исказила ее лицо. А потом исчезла, когда взгляд упал на стопку бумаг на журнальном столике. Счета. Квитанции. И…
Документы на продажу дома.
Виталина схватила бумаги, пробежала глазами по строчкам. Дата. Подписи. Все официально.
Они продают дом. Продают и никому не сказали. Даже ей.
Горечь поднялась к горлу. Не то чтобы она рассчитывала на какое-то наследство, но дом… Это был ее дом тоже. Здесь прошло ее детство. Здесь она…
Звук открывающейся двери заставил ее вздрогнуть. Голоса — мамин, звонкий, и чей-то незнакомый, мужской.
— …и тогда я сказала ей, что мы не можем больше ждать. Либо она берет на себя ответственность, либо…
Мама замолчала на полуслове, увидев Виталину в гостиной. Застыла, выронив пакеты с продуктами. За ее спиной возвышался незнакомый мужчина — высокий, седоватый, с внимательными глазами.
— Виталина? — прошептала мать. — Ты… ты что здесь делаешь?
Вопрос прозвучал не как «рада тебя видеть», а скорее как «почему ты вторглась в мой дом». Виталина почувствовала, как что-то сжимается внутри.
— Я решила приехать. Навестить вас, — ее голос звучал странно, словно чужой. — А это кто?
Мужчина за спиной матери сделал шаг вперед, протягивая руку:
— Александр. Рад познакомиться, Виталина. Наслышан о тебе.
Наслышан? От кого? И что именно?
Мать присела рядом с пакетами, начала нервно собирать рассыпавшиеся продукты.
— Александр помогает мне… нам… с продажей дома, — пробормотала она, не глядя на дочь.
— Вот как, — Виталина подняла документы. — И когда вы собирались мне об этом сообщить? После того, как я приеду на пепелище?
Мать наконец подняла на нее глаза. В них читалась усталость. И что-то еще — то ли обида, то ли разочарование.
— А когда ты собиралась сообщить нам, что приедешь? — тихо спросила она. — За три года ни одного звонка. Только сухие сообщения на праздники. «С днем рождения, мама». «С Новым годом». Даже без подписи.
Виталина почувствовала, как к щекам приливает кровь.
— Я… У меня была сложная ситуация.
— У нас у всех были сложные ситуации, — мать встала, расправив плечи. Она казалась меньше, чем в воспоминаниях Виталины. Старше. Хрупче. — Александр, не мог бы ты…
— Конечно, — мужчина кивнул. — Я заеду завтра. Рад был познакомиться, Виталина.
Когда за ним закрылась дверь, в комнате воцарилась тяжелая тишина.
— Где папа? — наконец спросила Виталина.
Мать отвернулась к окну.
— Он уехал. Два года назад.
— Что?
— Мы развелись, Виталина. После твоего ухода… все стало сыпаться. Он винил меня за то, что я не удержала тебя. Я винила его за то, что он давил на тебя. Мы просто… перестали быть семьей.
Виталина опустилась на диван. В голове не укладывалось. Родители… развелись? Отец уехал? Дом продают?
— Но… почему ты мне ничего не сказала?
Мать горько усмехнулась:
— А ты бы услышала? Ты бы приехала? Или просто отправила бы сообщение: «Сочувствую, мама»?
Слова били наотмашь, оставляя невидимые раны. Потому что в них была правда. Виталина бы не приехала тогда. Она была слишком занята строительством своей новой жизни. Жизни, в которой не было места для прошлого.
— Кто этот Александр? — спросила она, меняя тему.
Мать замялась, и это было настолько нехарактерно для нее, что Виталина сразу все поняла.
— Вы встречаетесь? Серьезно?
— Мне сорок восемь лет, Виталина, а не восемьдесят, — в голосе матери проскользнула сталь. — Да, мы встречаемся. Уже больше года. Он… добрый. Заботливый. Он помог мне, когда я осталась одна. С документами, с ремонтом, с…
— С продажей дома? — Виталина снова подняла бумаги. — И куда ты собираешься после?
— Мы с Александром купили квартиру в городе. Поближе к цивилизации, — мать начала разбирать продукты, демонстративно не глядя на дочь. — Этот дом слишком большой для одной меня. И слишком… полон воспоминаний.
Слишком полон меня, — поняла Виталина. Она огляделась. Ни одной ее фотографии. Ни одной ее вещи. Словно ее стерли из этого дома. Из этой жизни.
— Ты могла бы позвонить, — тихо сказала она.
Мать замерла, сжимая в руках пачку макарон.
— ТЫ могла бы позвонить, — сказала она, и в ее голосе было столько боли, что Виталина физически ощутила ее. — ТЫ уехала. ТЫ хлопнула дверью. ТЫ решила начать новую жизнь. Без нас.
— Я не…
— Не что? Не хотела причинить боль? Или не думала, что нам будет больно? — мать наконец повернулась к ней, и Виталина увидела слезы в ее глазах. — Ты была нашим миром, Виталина. Всем, ради чего мы жили. А потом ты просто… исчезла. Из-за какой-то ссоры. Из-за какого-то парня, который, я уверена, давно уже не с тобой.
Виталина опустила глаза. Ваня действительно ушел от нее через полгода после переезда. Нашел другую. Более покладистую. Менее проблемную.
— Мне жаль, — прошептала она.
— Мне тоже, — мать вытерла слезы. — Мне тоже очень жаль. Но прошлого не вернуть. Я собираюсь начать новую жизнь. Без этого дома. Без… прошлого.
Без меня, — мысленно закончила Виталина.
— Я… я могу остаться на пару дней? — спросила она, чувствуя себя просительницей в собственном доме. В доме, который скоро перестанет быть ей домом.
Мать кивнула:
— Твоя комната… там теперь кабинет. Но ты можешь остаться в гостевой.
Гостевой. Потому что теперь я гость.
— Спасибо, — Виталина встала, подхватывая чемодан. — Я… разберу вещи.
Гостевая комната была безликой. Бежевые стены, светлая мебель, никаких личных вещей. Комната для гостей, которых тут, судя по слою пыли на тумбочке, давно не было.
Виталина села на кровать, не разбирая чемодан. Зачем? Она все равно скоро уедет. Снова.
Планшет в сумке мигнул новым сообщением. Шеф. Спрашивает, когда она вернется. Проект не ждет. Клиенты нервничают. Все срочно. Все важно.
А что важно для меня?
Вопрос застал ее врасплох. Последние три года она жила работой. Проектами. Дедлайнами. Пыталась доказать — себе, родителям, миру — что она чего-то стоит. Что она может справиться сама.
И что она получила? Пустоту. Одиночество. И родительский дом, в котором она теперь чужая.
Виталина отложила планшет, не ответив на сообщение. Встала. Подошла к двери. И замерла, услышав голоса с кухни.
— …не ожидала ее увидеть, — голос матери. — Думала, она давно забыла дорогу домой.
— Может, это к лучшему? — голос Александра. — Вы сможете поговорить. Все прояснить перед отъездом.
— Что тут прояснять? Она сделала свой выбор три года назад. Я делаю свой сейчас.
— Надя, она твоя дочь.
— Дочь, которая не нашла времени позвонить, когда я попала в больницу. Которая даже не знала, что мы с отцом развелись.
Больница? Какая больница?
— Ты же сама не хотела ей говорить.
— Потому что не хотела видеть ее жалость! Или, что еще хуже, безразличие. Я справилась сама. Без нее. И сейчас справлюсь.
Виталина отступила от двери. В груди было тесно. Больно.
Мама была в больнице. А я даже не знала.
Она вернулась к кровати. Села. Достала телефон и, повинуясь внезапному порыву, открыла галерею. Старые фотографии. Те, что она не стала удалять тогда, в порыве обиды.
Вот они втроем на море. Вот выпускной. Вот день рождения — ей шестнадцать, и мама испекла огромный торт, а папа подарил ноутбук. Они улыбаются. Они счастливы.
Когда все изменилось? Когда они перестали понимать друг друга? Когда в их семье появилась эта трещина, которая теперь превратилась в пропасть?
После ссоры с отцом. После моего ухода. После того, как я решила, что лучше начать с чистого листа, чем пытаться склеить разбитое.
Виталина не заметила, как наступил вечер. За окном стемнело, а она все сидела, листая фотографии, погружаясь в воспоминания, которые так старательно гнала от себя все эти годы.
— Я думала, ты уже спишь, — мать вздрогнула, увидев Виталину на кухне. — Уже поздно.
— Не спится, — Виталина крутила в руках чашку с давно остывшим чаем. — Александр ушел?
— Да, у него завтра рано на работу, — мать села напротив. — Он… хороший человек, Виталина.
— Я рада за тебя.
Мать вздохнула:
— Нет, не рада. Ты думаешь, что я предала отца. Или вашу память. Или что-то еще.
— Я ничего такого не думаю, — возразила Виталина. — Просто странно видеть… все эти изменения.
— Жизнь не стоит на месте, — мать пожала плечами. — Ты уехала. Отец уехал. Я осталась одна. Что мне оставалось делать? Носить траур по ушедшей семье?
— А где сейчас отец?
— В Москве. Он… у него новая семья. Молодая жена. Скоро будет ребенок.
Виталина почувствовала, как внутри все сжимается.
— У меня будет сводный брат или сестра?
— Сестра, насколько я знаю.
Виталина отвернулась к окну. В темноте мало что можно было разглядеть — только смутные очертания деревьев да отражение кухни в стекле. Две женщины за столом. Такие похожие внешне. И такие чужие друг другу.
— Почему ты мне не рассказала про больницу? — спросила Виталина, все еще глядя в окно.
Мать замолчала. Потом вздохнула:
— Александр рассказал?
— Я случайно услышала ваш разговор. Что случилось?
— Сердце. Ничего серьезного. Из-за стресса, сказали врачи. Две недели в больнице, потом еще месяц дома. Все в порядке.
— Когда это было?
— В прошлом году. Летом.
В то время, когда я отдыхала на Бали. Выкладывала фотографии в соцсети. Наслаждалась жизнью.
— Прости, — прошептала Виталина. — Я должна была быть рядом.
Мать покачала головой:
— Ты не могла знать.
— Потому что я не звонила. Не спрашивала, как у вас дела. Не интересовалась.
— Да, — просто сказала мать, и эта простота была хуже любых обвинений. — Не интересовалась.
Виталина наконец повернулась к ней:
— Я думала, вы злитесь на меня. За то, что я уехала так… внезапно. За ссору с отцом.
— Мы злились. Потом переживали. Потом… смирились.
Смирились. Как с потерей. Как с тем, что нельзя изменить.
— И решили продать дом.
Мать кивнула:
— Слишком много воспоминаний. И содержать его одной сложно. Александр помог найти покупателей. Хорошая семья, с детьми. Им нужен большой дом.
— А тебе?
— А мне нужно двигаться дальше, — мать встала, подошла к раковине, начала мыть чашку, хотя та была чистой. — Новый этап. Новая жизнь.
— Без меня, — тихо сказала Виталина.
Мать замерла. Потом медленно повернулась:
— А ты хочешь быть в моей жизни, Виталина? Не просто формально числиться дочерью, а быть? Звонить. Приезжать. Рассказывать о своих проблемах. Слушать о моих? Ты этого хочешь?
Виталина открыла рот, чтобы ответить — и поняла, что не знает ответа. Хочет ли она? Или просто чувствует, что должна? Из чувства долга. Из чувства вины.
— Я не знаю, — честно призналась она. — Я… запуталась.
— Вот и я тоже, — мать вернулась к столу. — Знаешь, после того, как ты уехала, я каждый день проверяла телефон. Ждала звонка. Сообщения. Чего угодно. Плакала ночами. Ругалась с отцом — винила его за то, что он тебя оттолкнул. Потом… перестала. Поняла, что нельзя жить прошлым. Нельзя цепляться за то, чего уже нет.
— Меня нет? — севшим голосом спросила Виталина.
— Той Виталины, которую я знала — нет. Той девочки, которая делилась со мной секретами. Которая звонила по пять раз на дню, чтобы рассказать какую-нибудь ерунду. Которая была частью этого дома, этой семьи.
— А кто есть?
Мать пожала плечами:
— Не знаю. Взрослая женщина, которая приехала без предупреждения спустя три года молчания. Которая возмущается тем, что ее не поставили в известность о продаже дома, но сама даже не сообщила о приезде. Незнакомка. Чужой человек.
Слова больно резанули. Но в них была правда. Виталина действительно стала чужой. Сама сделала этот выбор три года назад.
— Я хотела начать с чистого листа, — прошептала она. — Доказать, что могу справиться сама. Без вашей помощи. Без ваших советов. Без…
— Без нас, — закончила мать. — Что ж, у тебя получилось. Поздравляю.
Горечь. Столько горечи в ее голосе. И боли. Застарелой, но все еще острой.
— Что мне сделать? — спросила Виталина. — Как… исправить?
Мать долго смотрела на нее. Потом покачала головой:
— Не знаю, Виталина. Честно — не знаю. Может быть, уже ничего нельзя исправить. Может быть, мы слишком изменились. Стали слишком… чужими.
Она встала, поправила халат:
— Я иду спать. Завтра рано вставать — риэлтор приведет потенциальных покупателей. Если хочешь остаться подольше, можешь. Но… не жди, что все будет как раньше. Ничего уже не будет как раньше.
Утро встретило Виталину шумом голосов. Она выглянула в окно — у ворот стояла машина, рядом толпились люди. Покупатели? Так скоро?
Виталина быстро оделась и спустилась вниз. В гостиной мать о чем-то оживленно беседовала с молодой парой. Рядом крутился мальчик лет пяти, с любопытством разглядывая все вокруг.
— А это моя дочь, Виталина, — представила мать, когда Виталина вошла. — Виталина, это Дмитрий и Наталья. Они… интересуются домом.
Интересуются. Какое мягкое слово для «собираются купить ваш дом и стереть из него все следы вашего существования».
— Здравствуйте, — Виталина натянуто улыбнулась. — Извините, я…
Она выскользнула на кухню, налила себе воды. Руки дрожали. Надо уезжать. Сегодня же. Здесь ей больше нечего делать.
Телефон в кармане зажужжал. Сообщение от шефа: «Когда вернешься? Все на нервах. Клиент требует правки. Срочно».
Виталина отложила телефон, не ответив. Подошла к окну. Из кухни был виден старый яблоневый сад — когда-то они с отцом посадили эти деревья. Теперь они высокие, раскидистые, усыпанные яблоками. Кто будет собирать их теперь? Этот мальчик, который сейчас с любопытством изучает гостиную?
Все меняется. Все проходит. Ничего нельзя удержать.
— Они хотят купить, — голос матери заставил ее вздрогнуть. — Предлагают хорошую цену. И готовы подождать, пока я перееду. Хорошие люди.
— Я рада, — Виталина старалась, чтобы голос звучал ровно. — Когда сделка?
— На следующей неделе подписываем документы. Ты… останешься до завтра?
Виталина покачала головой:
— Нет, я уеду сегодня. Работа… дедлайны…
— Понимаю, — мать кивнула. — Что ж, тогда… до свидания, Виталина.
До свидания. Не «пока». Не «созвонимся». Именно «до свидания». Словно мы прощаемся навсегда.
Может быть, так и есть.
— Мама, — Виталина повернулась к ней. — Я… я хочу попробовать. Исправить. Наладить связь. Если ты позволишь.
Мать долго смотрела на нее. Потом медленно покачала головой:
— Не нужно, Виталина. Не нужно делать это из чувства вины или долга. Я… справлюсь. У меня теперь другая жизнь. У тебя — своя. Мы можем просто… отпустить друг друга.
— А если я не хочу отпускать?
— Тогда тебе придется доказать это. Не словами — действиями. Потому что словам я больше не верю.
Она развернулась и пошла обратно в гостиную, к будущим владельцам их дома. А Виталина осталась стоять у окна, глядя на яблони, на небо, на облака — и чувствуя, как внутри что-то медленно, но неотвратимо меняется.
Поезд увозил ее обратно в город. Туда, где ждала работа, квартира, жизнь, которую она строила последние три года. Жизнь, в которой не было ни матери, ни отца, ни прошлого.
Но теперь она знала, что это была неполная жизнь. Жизнь, в которой она намеренно создала пустоту. И теперь эта пустота грозила поглотить ее целиком.
Виталина достала телефон, открыла контакты. Нашла номер отца — тот самый, старый, по которому она ни разу не звонила за эти три года. Набрала сообщение: «Привет, папа. Это Виталина. Я хотела бы поговорить, если ты не против».
Палец завис над кнопкой «отправить». Страх сдавил горло. А что, если он не ответит? Что, если он уже давно забыл о ней, погруженный в новую жизнь, с новой женой, в ожидании новой дочери? Что, если она ему больше не нужна?
А что, если нужна?
Виталина глубоко вдохнула и нажала «отправить». Потом открыла почту, начала печатать заявление об увольнении. Три года она бежала от себя, пытаясь доказать что-то. Пора остановиться. Пора вернуться.
Телефон звякнул. Сообщение от отца: «Привет, дочка. Я очень рад, что ты написала. Конечно, давай поговорим. Я скучал по тебе».
Виталина улыбнулась сквозь слезы, глядя на экран телефона. Простое сообщение, но оно запустило что-то внутри. Чувство, которое она так долго прятала глубоко в сердце.
Он скучал. Он не забыл.
За окном мелькали поля, деревья, города — чем дальше увозил ее поезд от родного дома, тем яснее становилось: настоящий дом не в стенах, не в вещах. Дом — это связь. Память. Люди, которые тебя любят.
***
Три месяца спустя Виталина стояла перед дверью небольшой квартиры на окраине города. Дверь распахнулась до того, как она успела постучать.
— Я увидела тебя из окна, — мать улыбнулась. Она выглядела иначе — помолодевшей, отдохнувшей. Счастливой.
— Я принесла твой любимый пирог, — Виталина протянула коробку. — Помнишь, как ты учила меня его печь?
— Помню, конечно, — мать отступила, пропуская дочь в квартиру. Небольшую, но уютную. Светлые шторы, новая мебель. И на стене — фотографии. Среди них и несколько с Виталиной — новые, сделанные за последние месяцы.
— Александр еще на работе? — спросила Виталина, проходя на кухню.
— Да, будет через час. Он очень рад, что ты заедешь.
Виталина улыбнулась. Александр оказался хорошим человеком. Заботливым, внимательным. Он любил мать, делал ее счастливой. И, что удивительно, искренне хотел наладить отношения с Виталиной.
— Вчера звонил папа, — сказала Виталина, помогая матери нарезать овощи для салата. — Приглашает на новоселье. Они с Кларой купили дом за городом.
— И как она? — спросила мать без привычной когда-то горечи. Время лечит, если позволить.
— Нервничает из-за родов. Осталось всего пара недель.
— Передавай ей… мои наилучшие пожелания.
Виталина кивнула. Эти слова дорогого стоили. Первый шаг к примирению. К принятию.
За последние месяцы изменилось многое. Виталина нашла новую работу — менее престижную, но позволяющую больше времени проводить с близкими. Съездила к отцу, познакомилась с его новой женой. Начала регулярно навещать мать.
Были неловкие моменты. Трудные разговоры. Моменты, когда старые обиды грозили разрушить хрупкий мир. Но они справлялись — день за днем, разговор за разговором.
— Знаешь, я недавно ездила мимо нашего старого дома, — сказала мать, ставя чайник. — Они покрасили забор в синий. И посадили розы вдоль дорожки.
— Тебе грустно?
Мать задумалась, потом покачала головой:
— Нет. Странно, но нет. Это теперь их дом. Их история. А у меня… у нас… теперь другая жизнь.
Виталина обняла мать — просто так, без причины. Почувствовала, как та прильнула к ней, как прижалась щекой к плечу.
— Я так боялась потерять тебя навсегда, — прошептала мать. — Так боялась, что ты не вернешься.
— Я тоже боялась, — призналась Виталина. — Боялась, что уже слишком поздно. Что я все разрушила.
На кухонном столе зазвонил телефон. Виталина взглянула на экран — отец.
— Возьми, — мать кивнула. — Это важно.
Виталина ответила. Слушала. Улыбалась. Потом обернулась к матери:
— У меня теперь есть сестра. Только что родилась.
Виталина поздравила отца. Обещала приехать на выходных.
Закончив разговор, она подошла к окну. За окном садилось солнце. Новый день уходил, уступая место вечеру. Но Виталина знала — завтра наступит следующий. И послезавтра. И через год. И в каждом из этих дней будет шанс — строить, исправлять, любить.
Шанс быть семьей. Пусть другой. Пусть новой. Но настоящей.
