Я знала, что она стесняется моих платьев и моих шуток. Но я всё равно испекла медовик — по её рецепту. На лестничной клетке пахло корицей и обидой. Дверь не открылась.
Алёна сказала вчера по телефону:
— Мам, я буду праздновать юбилей только с друзьями. Ты пойми, это другая атмосфера. Нам нужно побыть без взрослых.
Без взрослых. Мне сорок семь, ей двадцать пять. Когда она успела стать такой взрослой, что я превратилась в помеху?
Звонок в дверь. Долгий, настойчивый. Потом ещё один.
Голоса за дверью стихли. Кто-то приглушённо сказал что-то про «мать». Смех. Неловкий, какой-то виноватый.
Я поставила коробку с тортом на пол и присела рядом на корточки. Двадцать пять лет назад я таскала её на руках, когда она плакала от колик. Квартиру дали молодой семье — две комнаты на четвёртом этаже без лифта. Тогда казалось, что это дворец.
После развода она осталась со мной. Отец исчез так быстро, словно его и не было. Алёнка тогда спросила:
— Мама, а почему папа больше не приходит играть в кубики?
Ей было четыре. Я объяснила, что папа живёт теперь в другом доме, но любит её по-прежнему. Ложь была добрая. Он не любил. Не звонил даже на дни рождения.
Теперь эта квартира принадлежала ей. Я оформила дарственную в прошлом году — решила, что лучше при жизни, чем потом с наследством возиться. Сама переехала в однушку на окраине. Ипотеку взяла в сорок шесть лет.
— Мам, ты что творишь? — возмутилась тогда Алёна. — Зачем тебе кредит в твоём возрасте?
В моём возрасте. Как будто я уже совсем старуха.
За дверью снова смех. Чей-то мужской голос:
— А может, откроем? Торт же принесла…
— Не надо, — резко ответила Алёна. — Она всё равно начнёт свои истории про то, как тяжело было меня растить одной. И будет всем рассказывать, какая я неблагодарная.
Меня словно током ударило. Неблагодарная? Когда я её так называла?
***
Я работала медсестрой в поликлинике, чтобы была возможность забирать её из садика пораньше. Шила ей платья до двух ночи, чтобы была красивее всех на утренниках.
Когда ей исполнилось шестнадцать, она заявила:
— Хочу поступать на менеджера по туризму.
— Алёнка, это несерьёзно. Давай лучше в медицинский…
— Не хочу быть как ты! — выкрикнула она тогда. — Всю жизнь терпеть и жаловаться!
Всю жизнь терпеть и жаловаться. Это я-то?
Поступила в итоге на менеджера. Я продала кольцо, которое оставила мне моя мама, чтобы оплатить репетиторов. Не сказала Алёне — зачем расстраивать.
После института она устроилась в туристическое агентство. Зарплата небольшая, но работа нравилась. Я помогала — продуктами, деньгами на одежду. Говорила, что это нормально, все родители помогают детям.
***
А потом появился Максим.
Высокий, спортивный, с дорогой машиной. Работал менеджером по продажам в какой-то крупной компании. Алёна светилась от счастья.
— Мам, он такой умный! И добрый!
Я обрадовалась. Честно. Думала — наконец-то у дочки будет нормальная семья.
Максим действительно оказался приятным. Вежливый, внимательный. Правда, немного покровительственный. Когда я рассказывала что-то за ужином, он слушал с такой снисходительной улыбкой, словно его развлекает глупый ребёнок.
Поженились они быстро. Скромно — только родственники и самые близкие друзья. Максим снял кафе в центре. Всё было очень красиво и стильно.
На свадьбе его мать, элегантная женщина в дорогом костюме, подошла ко мне:
— Как хорошо, что Алёна теперь будет жить в нормальных условиях.
В нормальных условиях. А что, со мной она жила в ненормальных?
— Максим уже присматривает квартиру в новом районе, — продолжала она. — Трёхкомнатную. Конечно, ипотека серьёзная, но у него хорошие перспективы роста.
Я кивала и улыбалась. А что ещё оставалось делать?
Алёна и правда переехала. В красивую квартиру с евроремонтом и панорамными окнами. Я приходила в гости, восхищалась, хвалила. Максим показывал мне умную технику — посудомоечную машину, которая сама выбирает программу, телевизор с голосовым управлением.
— Видите, Татьяна Ивановна, — говорил он, — прогресс не стоит на месте. Нужно идти в ногу со временем.
Прогресс. У меня в однушке до сих пор обычная газовая плита и старый холодильник. Но они работают, и этого достаточно.
Постепенно встречи стали реже. Алёна ссылалась на занятость — работа, курсы английского, спортзал.
— Мам, понимаешь, у нас теперь другой ритм жизни.
Другой ритм. Раньше мы каждые выходные ходили в кино или просто гуляли по городу. Болтали обо всём подряд — о работе, о планах, о мужчинах.
Теперь она звонила раз в неделю, коротко спрашивала, как дела, и торопилась закончить разговор.
***
В мае Максим получил повышение. Алёна радостно рассказывала по телефону:
— Представляешь, теперь у него своя команда! И зарплата выросла в полтора раза!
— Как здорово, доченька! — обрадовалась я. — Значит, и вам будет полегче с кредитом.
— Да, — голос её стал суше. — И вообще, мам, я хотела поговорить… Максим считает, что нам пора стать самостоятельными. Совсем.
Я не сразу поняла, к чему она ведёт.
— В смысле?
— Ну… Мы взрослые люди. Должны сами решать свои проблемы. Без помощи родителей.
Без помощи родителей. То есть без моей помощи. Потому что родители Максима как раз регулярно «решали их проблемы» — оплачивали отпуск в Турции, подарили машину на годовщину свадьбы.
— Алёнка, я же не навязываюсь…
— Мам, не делай из этого трагедию. Просто мы хотим быть независимыми.
Независимыми. От меня.
С тех пор я почти не помогала. Приносила иногда домашние пирожки, когда шла мимо их дома. Алёна принимала их вежливо, но без особого энтузиазма.
А три недели назад она позвонила и сообщила:
— Мам, у меня скоро день рождения. Двадцать пять лет.
— Знаю, доченька. Как отмечать будем?
— Я устраиваю вечеринку дома. Но… — она замялась. — Максим считает, что это должна быть молодёжный праздник. Без… ну, ты понимаешь.
Без родителей. То есть без меня.
— А что, родители Максима тоже не приглашены? — спросила я.
— Они… они в отпуске. В Италии.
Конечно. Как удобно.
— Ну ладно, — сказала я. — Тогда я приду позже, когда гости разойдутся. Торт принесу.
— Мам, лучше не надо. Мы устанем, захотим отдохнуть…
— Алёна, это твой день рождения. Я твоя мать.
— НЕ НАДО! — почти выкрикнула она. — Прости, я не хотела… Просто пойми, пожалуйста. Не в этот раз.
Не в этот раз. А когда тогда? Когда мне можно будет присутствовать в жизни собственной дочери?
***
И вот я сижу на лестнице рядом с тортом. Медовик — её любимый с детства. Я помню, как она в пять лет пыталась мне помочь, размазывала крем по всей кухне, но так серьёзно говорила:
— Мама, я тоже пеку торт!
Из квартиры доносится музыка. Не громкая — Алёна всегда была воспитанной. Голоса, смех. Кто-то рассказывает анекдот.
А я сижу на лестнице как попрошайка.
Поднимаюсь, беру коробку с тортом. Хватит. Не буду унижаться.
***
В подъезде своего дома иду к лифту, но он, как всегда, не работает. поднимаюсь пешком. На втором этаже встречаю соседку, тётю Розу.
— Ой, Таня! — удивляется она. — Куда торт несёшь?
— Домой. Испекла вот для дочери, а ей не нужен.
Тётя Роза смотрит на меня внимательно. Она умная женщина, всё понимает без слов.
— Заходи ко мне на чай, — предлагает она. — Как раз телевизор показывает старый советский фильм.
Я качаю головой:
— Спасибо, Роза Семёновна. В другой раз.
Дома включаю чайник, достаю из коробки медовик. Красивый, ровный, с аккуратными розочками из крема. Идеальный торт.
Режу кусок. Жую медленно, задумчиво. Вкусно. Точно как делала мама, когда я была маленькой.
Звонит телефон. Максим.
— Татьяна Ивановна? Алёна просила передать…не обижайтесь. Вы же понимаете, молодёжь сейчас другая.
Другая. Все сейчас другие.
Кладу трубку и сижу в тишине. За окном темнеет. Включаю лампу, завариваю себе крепкий чай.
Что дальше?
Буду жить своей жизнью. У меня есть работа — устроилась недавно кассиром в продуктовый магазин. Зарплата небольшая, но хватает на скромные нужды. Есть подруги — Лидочка с работы, соседка Роза Семёновна. Можем ходить в театр, в кино.
Можно научиться жить без дочери.
Но почему так больно? Почему кажется, что внутри что-то оборвалось?
Может, потому что я двадцать пять лет жила её жизнью. Её успехи были моими успехами, её радости — моими радостями. Я растворилась в материнстве так полно, что забыла, кто я сама по себе.
А теперь пора вспомнить.
Достаю из шкафа альбом с фотографиями. Вот Алёнка в роддоме — крошечная, сморщенная, но такая родная. Вот первые шаги, первое слово «мама». Первый класс — стоит с букетом, торжественная и немного испуганная.
Выпускной. Свадьба.
А дальше фотографий почти нет.
Последние два года она практически не звала меня на семейные праздники. Не рассказывала о планах, не делилась проблемами. Отдалилась.
И я позволила этому случиться. Думала, что если буду терпеливой и понимающей, она оценит. Не оценила.
Может, Максим прав, и мне действительно пора научиться жить для себя? У меня ведь есть мечты, которые я отложила «на потом». Хотела съездить к морю, записаться на курсы кройки и шитья, чтобы совершенствовать навыки.
«Потом» наступило.
Завтра пойду в туристическое агентство — не в то, где работает Алёна, в другое. Узнаю про недорогие туры на осень. В сорок семь лет не поздно начинать жить заново.
А дочка… Дочка сделала свой выбор. Выбрала новую семью, новую жизнь, в которой для меня нет места. Что ж, это её право.
Допиваю чай, убираю со стола. Завтра отнесу торт на работу — девочки обрадуются.
***
Ложусь спать и почему-то вспоминаю, как Алёна в детстве боялась засыпать одна. Я сидела рядом с её кроватью, гладила по волосам и пела колыбельную.
— Мама, а ты всегда будешь со мной? — спрашивала она.
— Всегда, доченька. Всегда.
Не всегда, оказывается.
Утром зазвонил телефон.
— Мам? — голос Алёны дрожит. — Можно я к тебе приеду?
— Конечно. А что случилось?
— Максим… Мы поссорились. Серьёзно.
Я не спрашиваю подробности. Не время.
— Жду, — говорю коротко.
Через час она стоит на пороге. Глаза красные, косметика размазана. В руках маленький чемодан.
— Можно я поживу у тебя немного? — спрашивает она тихо.
— Конечно.
Ставлю чайник. Алёна садится за стол, смотрит на крошки от вчерашнего торта.
— Мам, а медовик вкусный получился?
— Вкусный.
— Можно… можно кусочек?
Достаю торт из холодильника, отрезаю щедрый кусок. Она ест медленно, задумчиво.
— Мам, — говорит вдруг, — прости меня. За вчера. И вообще.
Вообще.
— За что именно? — спрашиваю я.
— За то, что я… я стала какой-то чужой. Максим говорил, что так правильно, что нужно быть независимыми. А я слушала и думала, что он умнее меня.
Он действительно умный. Сумел отдалить дочь от матери, чтобы полностью контролировать её жизнь.
— А из-за чего поссорились? — спрашиваю.
— Он сказал, что хочет ребёнка. И что мне пора бросить работу, сидеть дома, заниматься семьёй. А я не готова. Мне нравится моя работа, я не хочу зависеть от него полностью.
Не хочет зависеть. Наконец-то.
— И что теперь?
— Не знаю, — честно отвечает она. — Может, разведёмся. Может, попробуем договориться. Но жить с ним под одной крышей сейчас не могу.
Мы сидим в тишине. Пьём чай, едим торт. Как раньше. Когда она была маленькой и прибегала ко мне со всеми проблемами.
— Мам, — говорит она вдруг, — а ты не жалеешь, что родила меня?
Какой странный вопрос.
— Нет. Ни разу не жалела.
— Даже когда папа ушёл? Даже когда было трудно?
— Даже тогда.
— А теперь? Когда я себя вела как… как неблагодарная?
Неблагодарная. Её слова, не мои.
— Ты не неблагодарная, Алён. Ты просто… взрослела. Искала себя. Это нормально.
— Мам, — она берёт меня за руку, — можно я скажу то, что давно хотела сказать, но стеснялась?
Киваю.
— Ты самая сильная женщина из всех, кого я знаю. Ты одна вырастила меня, дала образование, научила быть самостоятельной. И я этого никогда не забуду.
Сильная. А мне всегда казалось, что я слабая. Что терплю и жалуюсь.
— И ещё, — продолжает она, — я хочу, чтобы ты жила не только моей жизнью. У тебя должны быть свои интересы, свои мечты.
— Есть, — говорю я. — Хочу съездить к морю.
— Поедем вместе! — загораются её глаза. — Как раньше, помнишь? Мы же мечтали съездить на юг!
Помню. Когда ей было лет двенадцать, мы строили планы — накопить денег и поехать к Чёрному морю. Так и не поехали — всё время что-то мешало.
— А как же Максим?
— Максим пусть подумает о своём поведении. А мы с тобой поедем. Как подруги.
Подруги. Мне нравится это слово.
***
Вечером, когда Алёна уснула на диване, я сижу на кухне и планирую. Отпуск у меня в сентябре. Можно взять путёвку в санаторий — и лечение, и отдых.
Жизнь продолжается. И в сорок семь лет ещё рано ставить на себе крест.
А утром Алёна скажет:
— Мам, а давай устроим себе настоящий день рождения. Твой. В октябре же у тебя юбилей — сорок восемь!
— Это не юбилей, — засмеюсь я.
— Для меня юбилей. И мы его отметим. Обязательно.
И я поверю, что так и будет.
