Она сидела за моим столом, пила мой чай, в моей квартире. Я только что вернулась с работы, где взяла дополнительную смену ради её подарка на день рождения.
— Я тебе ничего не должна, — сказала она, поправляя волосы.
И мне вдруг стало холодно, хотя в квартире была жара.
Меня зовут Варя, и я никогда не думала, что услышу такие слова от собственной дочери. Олеся выросла красивой — высокая, стройная, с моими зелёными глазами и упрямым подбородком бывшего мужа. Сейчас этот подбородок был вызывающе поднят, а в глазах читалось что-то новое, чего я раньше не замечала — холодный расчёт.
— Что ты имеешь в виду? — я поставила сумки с продуктами на кухонный стол. Позвоночник ныл после двенадцатичасовой смены в салоне красоты, где я работала администратором последние пять лет.
— То и имею в виду, — Олеся небрежно пожала плечами. — Ты постоянно попрекаешь меня тем, что помогаешь с деньгами и жильём. Я этого не просила.
Я замерла с пакетом молока в руке. Конечно, не просила. Я сама предложила ей переехать ко мне после того, как она поссорилась с соседкой по съёмной квартире три месяца назад. Сама предложила помочь с оплатой её курсов графического дизайна. Сама… Но разве это повод говорить такие вещи?
— Олесь, я не понимаю, — я старалась, чтобы голос звучал спокойно. — Что случилось?
— Ничего, — она встала из-за стола. — Просто я устала от твоих намёков на то, как много ты для меня делаешь.
— Каких намёков? — я действительно не понимала, о чём она.
— «Я так устала на работе», «Эти курсы так дорого стоят», «Я откладываю на твой подарок» — передразнила она меня. — Постоянно! Каждый день! Как будто я какая-то обуза для тебя.
Я почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. Неужели мои случайные фразы она воспринимала как упрёки? Я просто делилась с ней своей жизнью, как мать с дочерью.
— Олеся, я никогда не считала тебя обузой, — я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. — Ты моя дочь. И я просто хочу тебе помочь.
— Мне не нужна твоя помощь, — отрезала она. — Мне двадцать три. И я могу сама о себе позаботиться.
Я вспомнила, как месяц назад она звонила мне в слезах, потому что у неё не было денег. А ей нужно было оплатить онлайн-курс. Или как неделю назад я дала ей деньги на новый телефон. Потому что старый она разбила.
— Если ты так считаешь, — я начала раскладывать продукты по полкам, — то, может быть, тебе стоит найти другое жильё? И самой оплачивать свои расходы?
Олеся фыркнула.
— Вот видишь! Стоило мне только сказать, что я хочу быть независимой, как ты сразу выгоняешь меня из дома!
— Я не выгоняю тебя, — я повернулась к ней лицом. — Я предлагаю тебе жить так, как ты хочешь — самостоятельно.
— Ты просто обиделась, — она скрестила руки на груди. — Типичная манипуляция.
Слово «манипуляция» мне было очень обидно слышать. Когда моя дочь начала использовать такие термины по отношению ко мне? Где та маленькая девочка, которая прибегала ко мне с разбитыми коленками и просила подуть на больное место?
— Олеся, давай поговорим спокойно, — я села за стол и жестом предложила ей сделать то же самое. — Я не понимаю, откуда взялась эта агрессия.
Она неохотно опустилась на стул напротив меня.
— Я не агрессивная, — сказала она уже тише. — Просто я хочу, чтобы ты воспринимала меня как взрослую. Я имею право на свои решения и свою жизнь.
— Конечно, имеешь, — согласилась я. — Но взрослость — это не только права, но и обязанности. В том числе обязанность обеспечивать себя.
Олеся закатила глаза.
— Опять начинается…
— Что начинается? — я почувствовала, как раздражение нарастает. — Олесь, я не понимаю, чего ты хочешь. Жить со мной бесплатно, пользоваться моей финансовой поддержкой. Но при этом считать, что ты никому ничего не должна?
— Я просто хочу, чтобы ты не давила на меня! — она повысила голос. — Не контролировала каждый мой шаг! Не спрашивала каждый вечер, где я была и с кем!
А, вот в чём дело. Утром я действительно спросила её, почему она вернулась домой в четыре утра. И, возможно, мой тон был не самым дружелюбным.
— Я беспокоюсь за тебя, — сказала я. — Это нормально для матери.
— Мне двадцать три! — она почти кричала. — Я могу приходить домой когда угодно!
— В свой дом — да, — спокойно ответила я. — В моём доме есть правила.
— Вот именно об этом я и говорю! — Олеся вскочила со стула. — Ты всё время напоминаешь, что это твоя квартира, твои деньги, твои правила! Как будто я какая-то приживалка!
— Я никогда не называла тебя приживалкой, — мой голос дрогнул. — Ты моя дочь. И я люблю тебя.
— Если любишь, то почему не можешь просто помогать мне без всяких условий? — в её голосе появились плаксивые нотки. — Почему я всегда должна чувствовать себя виноватой за то, что ты мне помогаешь?
Я молчала, пытаясь понять, что происходит. Неужели я действительно заставляю её чувствовать себя виноватой? Или это она манипулирует мной, чтобы я не задавала неудобных вопросов?
— Олеся, — наконец сказала я. — Я никогда не хотела, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Но я хочу, чтобы ты понимала. В жизни всё имеет свою цену. Даже помощь от родителей.
— Какую цену? — она прищурилась. — Послушание? Благодарность?
— Уважение, — твёрдо сказала я. — Взаимное уважение.
Мы замолчали. За окном пронёсся сигналящий автомобиль, где-то наверху соседи двигали мебель. Обычные звуки августовского вечера в городе.
— Я уважаю тебя, — наконец произнесла Олеся. — Но ты должна понять, что я уже не ребёнок.
— Тогда и не веди себя как ребёнок, — я встала и подошла к плите. — Будешь ужинать?
— Нет, я ухожу, — она схватила свою сумку. — У меня встреча.
— С кем? — вырвалось у меня.
— Вот видишь! — торжествующе воскликнула она. — Ты опять контролируешь!
— Я просто спросила, — я развела руками. — Как спросила бы любого члена семьи.
— У меня свидание, если тебе так интересно, — она надела куртку. — Не жди меня, я могу не прийти ночевать.
Дверь за ней захлопнулась, а я осталась стоять посреди кухни с пакетом замороженных пельменей в руках. Что только что произошло? Когда моя милая девочка превратилась в эту холодную, расчётливую молодую женщину?
Олеся не пришла ночевать. Я не спала до трёх утра, а потом забылась тревожным сном, в котором она была маленькой и потерялась в огромном торговом центре, а я не могла её найти.
***
Утром я написала ей сообщение: «Всё в порядке? Беспокоюсь.» Ответа не последовало.
На работе я не могла сосредоточиться. Перепутала время записи двух клиентов, забыла заказать материалы для мастера маникюра. Начальница неодобрительно поглядывала в мою сторону, но ничего не сказала — впервые за пять лет у меня был такой плохой день.
— Варь, ты чего как в воду опущенная? — спросила Рита, наш парикмахер, когда мы остались вдвоём в комнате отдыха.
— С дочерью поругались, — я вздохнула. — Переходный возраст затянулся.
— Ей же вроде за двадцать уже? — Рита налила себе кофе. — Какой тут переходный возраст?
— Вот и я о том же, — я покачала головой. — Но ведёт себя хуже подростка. Вчера заявила, что ничего мне не должна, представляешь?
— А что случилось-то?
— Да ничего особенного, — я пожала плечами. — Просто спросила, почему она так поздно пришла домой.
Рита усмехнулась.
— Ну, тут я её понимаю. В таком возрасте неприятно отчитываться перед родителями.
— Она живёт в моей квартире. Я помогаю ей с деньгами, — я почувствовала, как во мне снова поднимается волна возмущения. — Неужели я не имею права знать, где она пропадает по ночам?
— Имеешь, конечно, — Рита отхлебнула кофе. — Но, может, дело не в этом? Может, ей кажется, что ты её контролируешь не потому, что волнуешься. А потому что считаешь её маленькой и неспособной принимать решения?
Я задумалась. Возможно, в словах Риты была доля правды.
***
Когда я вернулась домой, Олеси не было. Её вещи оставались на месте, но сама она не появлялась уже вторые сутки. Я написала ей ещё одно сообщение: «Если ты решила пожить у подруги, просто дай знать, что с тобой всё в порядке.»
Ответ пришёл через час: «Всё ок. Переночую у Светы.»
Света. Её подруга, с которой они познакомились на курсах. Я видела её пару раз — высокая блондинка с самодовольным взглядом. Не самая приятная девушка, но Олеся с ней дружила.
Следующим вечером Олеся всё-таки вернулась домой. Она выглядела уставшей. Но при этом какой-то воодушевлённой.
— Привет, — сказала она, скидывая туфли в прихожей. — Есть что поесть?
Как будто ничего не произошло. Как будто не было нашего разговора. Её исчезновения на двое суток, моих бессонных ночей.
— В холодильнике есть макароны по-флотски, — я старалась говорить спокойно. — Можешь разогреть.
Она прошла на кухню, достала контейнер макаронами и поставила его в микроволновку.
— Как дела на работе? — спросила она будничным тоном.
— Нормально, — я села напротив неё. — А у тебя? Как Света?
— Отлично, — она улыбнулась. — Слушай, я хотела с тобой поговорить.
Вот оно. Наконец-то объяснение её поведения.
— Я тебя слушаю, — я постаралась, чтобы мой голос звучал нейтрально.
— Я решила съехать, — она смотрела мне прямо в глаза. — Света предложила мне перебраться к ней. Её соседка уезжает на полгода за границу. И мы можем вдвоём снимать её комнату.
Я почувствовала, как у меня внутри что-то обрывается. С одной стороны, я должна была радоваться её самостоятельности. С другой — почему-то было больно.
— Это… хорошее решение, — я сглотнула. — Ты уверена, что потянешь аренду?
— Да, — она кивнула. — Я устроилась на работу. В компанию, которая занимается организацией мероприятий. Буду помогать с оформлением площадок и разработкой дизайна приглашений.
— Когда ты успела? — я не могла скрыть удивления.
— Вчера, — она достала из микроволновки разогретую лазанью. — У Светы брат работает в этой компании, он меня порекомендовал.
— Поздравляю, — я улыбнулась, хотя внутри всё сжалось. Почему она не поделилась со мной своими планами? Почему я узнаю обо всём последней?
— Спасибо, — она начала есть. — Переезжаю в эти выходные.
***
В выходные Олеся переехала. Я помогла ей собрать вещи, отвезла на своей машине. Света встретила нас с показным дружелюбием, но я чувствовала в её взгляде холодок.
— Спасибо за помощь, мам, — сказала Олеся, когда мы занесли последнюю коробку. — Я позвоню на неделе.
Она обняла меня — быстро, формально. А потом закрыла дверь, оставив меня на лестничной площадке.
Я ехала домой с пустым сердцем. Квартира встретила меня тишиной. Я включила телевизор, просто чтобы слышать чьи-то голоса.
Первую неделю я ждала её звонка каждый день. Проверяла телефон, не пропустила ли сообщение. Но от неё не было вестей.
Наконец, я не выдержала и написала сама: «Как ты устроилась? Всё в порядке?»
Ответ пришёл через несколько часов: «Всё супер! Работа класс, комната уютная. Не волнуйся.»
Коротко, сухо, без деталей. Я хотела написать что-то ещё, но не знала, что. Не хотела показаться навязчивой.
Прошёл месяц. Олеся позвонила только раз — попросить денег взаймы, потому что зарплата задерживалась, а за квартиру нужно было платить. Я перевела ей нужную сумму, не задавая вопросов. Она поблагодарила и сказала, что вернёт, как только получит деньги.
***
Ещё через две недели она появилась на пороге — с маленьким рюкзаком и красными от слёз глазами.
— Что случилось? — я втащила её в квартиру.
— Мы со Светой поссорились, — она шмыгнула носом. — Можно я поживу у тебя пару дней, пока не найду новое жильё?
— Конечно, — я обняла её. — Что произошло?
— Не хочу об этом говорить, — она отстранилась. — Просто мы не сошлись характерами.
Я не стала расспрашивать. Просто отвела её в её старую комнату, которая так и стояла нетронутой, как будто ждала её возвращения.
Два дня превратились в неделю, неделя — в месяц. Олеся продолжала работать в той же компании. Но денег ей едва хватало на проезд и обеды. О новом жилье речи не шло.
Мы почти не разговаривали — так, перебрасывались фразами о погоде, о работе. Я старалась не лезть с расспросами, не давать советов. Она старалась не просить денег, хотя я видела, что ей нелегко.
Однажды вечером я вернулась с работы и застала её на кухне — она готовила ужин.
— Привет, — сказала она, не оборачиваясь. — Я сделала запеканку. Садись, она почти готова.
Я села за стол, наблюдая, как она хлопочет у плиты. Что-то изменилось в ней за эти месяцы. Она стала тише, задумчивее.
— Спасибо, — сказала я, когда она поставила передо мной тарелку с дымящейся запеканкой. — Выглядит аппетитно.
— Надеюсь, вкусно, — она села напротив меня. — Мам, я хотела поговорить.
Я напряглась. Последний раз, когда она так начинала, это закончилось её переездом.
— Я просто… — она запнулась. — Мне сложно признать, что я не такая самостоятельная, как мне хотелось бы думать. Что я всё ещё нуждаюсь в твоей помощи.
— Олесь, — я протянула руку и накрыла её ладонь своей. — Все мы иногда нуждаемся в помощи. В этом нет ничего постыдного.
— Для тебя, может, и нет, — она подняла на меня глаза. — А для меня… Я чувствую себя неудачницей. Мне двадцать три. А я не могу сама о себе позаботиться.
— Ты не неудачница, — твёрдо сказала я. — Ты только начинаешь свой путь. У тебя всё впереди.
Она слабо улыбнулась.
— Спасибо, что не выгоняешь меня.
— Я бы никогда так не поступила, — я сжала её руку. — Ты моя дочь, и я всегда буду рядом.
Мы поужинали в тишине, но это была уже другая тишина — не напряжённая, а спокойная, уютная.
***
Прошло ещё два месяца. Олеся продолжала жить со мной, но что-то изменилось в наших отношениях. Она стала более открытой, более внимательной. Помогала по дому, иногда готовила ужин. Даже предложила платить за интернет и частично за коммунальные услуги — не много, но уже что-то.
На работе Рита спросила, как у меня дела с дочерью.
— Лучше, — я улыбнулась. — Мы наконец-то начали находить общий язык.
— Она всё ещё живёт с тобой?
— Да, — я кивнула. — Но теперь это уже не просто «я разрешаю ей жить в моей квартире». Мы живём вместе, как равные. Она вносит свой вклад, чем может.
— А планирует съезжать?
Я задумалась. Мы не обсуждали это с Олесей.
— Не знаю, — честно ответила я. — Может быть, когда-нибудь. Но сейчас нам обеим так комфортно.
Рита улыбнулась.
— Знаешь, моя мама говорила: дети — это надолго. Иногда на всю жизнь.
Я кивнула. Возможно, Олеся никогда не станет такой независимой, какой хочет быть. Возможно, ей всегда будет нужна моя помощь — финансовая, эмоциональная, какая угодно.
Но теперь я знала: она не воспринимает эту помощь как должное. Она ценит её. И этого было достаточно.
Мы не стали идеальной семьёй. Я всё ещё слишком беспокоюсь и иногда контролирую её больше, чем следует. Она всё ещё бывает эгоистичной и принимает мою помощь как должное. Иногда она не приходит ночевать и не предупреждает меня. Иногда я не могу сдержаться и отчитываю её за это.
И всё же мы обе научились чуть больше слушать и чуть меньше спорить. Иногда она всё ещё хлопает дверью. А я всё ещё переживаю до рассвета. Но теперь мы знаем — за этим всегда будет разговор и попытка понять друг друга. И, наверное, именно это и значит быть семьёй.
Другие читают прямо сейчас этот рассказ
