— Я тебя не узнаю, Игорь, — Алина смотрела на мужа, скрестив руки на груди, — ты сейчас серьёзно это сказал?
— А ты что хотела? Мама с Наташкой едва-едва вытягивают на пенсию. Помощь им нужна. У нас же деньги есть.
— У меня есть. Не у нас. Я на эти деньги работаю на двух работах, между прочим. Ты вообще в курсе, что такое «две смены подряд»? Это когда ты уже не помнишь, как выглядит твой потолок.
— Не начинай, Алин. Мы же семья. Это общие деньги. Ты моя жена. Значит, и их семья — тоже твоя.
Алина вдруг хохотнула. Резко, дергано. Такой смех, от которого по коже бегут мурашки, как от сквозняка.
— Прекрасно. А давай я тогда ещё и ипотеку им оформлю на своё имя? Ну чтоб совсем по-семейному!
Она не кричала. Даже наоборот — голос был тихий, но в нем звенело напряжение, как в натянутой струне.
— Алина, хватит истерить, — Игорь потер виски и сел за стол. — Всё же просто. Наташа временно не работает. Мама стареет. Я не могу на них забить.
— А я, значит, могу, да?
Тут из кухни появилась Ольга Петровна — статная, усталая женщина лет шестидесяти, с вечным выражением обиженной святости на лице.
— Мы всё слышали, Алина, — сказала она таким тоном, будто Алина провинилась на уроке пения в первом классе. — И, знаешь, как-то нехорошо получается. Деньги — это важно. Но ведь вы же живёте у нас.
— На съёмной квартире, — отчеканила Алина, — которую я оплачиваю. Полностью.
— Ну, неважно, — вмешалась Наталья, появляясь в дверях с телефоном в руке. — У вас же общий быт. Я вот, кстати, кое-что нашла…
Она достала из кармана джинсов сложенный пополам листок бумаги. Протянула брату. Игорь, бегло прочитав, побледнел.
— Это что такое? — спросил он, приподнимая брови. — Это… выписка?
— Банковская. На её имя, — Наталья ехидно посмотрела на Алину. — Ты в сумке своей держишь это добро как меню из «Якитории». Я случайно заглянула, искала жвачку.
Алина почувствовала, как лицо заливает жар.
— Ты рылась в моей сумке?!
— Ну ты не оставляй её на кухне! — Наталья пожала плечами. — Лежит себе такая… интересная бумажка. Там три миллиона, если что.
Молчание было долгим.
Игорь уставился на Алину, словно увидел её впервые.
— У тебя… было три миллиона? И ты молчала?
— Я не «молчала», Игорь. Я не обязана отчитываться перед тобой за личные накопления. Я копила на квартиру. Нашу. Ну, как «нашу» — теперь уже, скорее всего, свою.
— Как это — свою? — глаза Игоря стали ледяными. — Это же против правил. Мы вместе!
— Ага, вместе. Только в рестораны — я одна. Продукты — я. Кварплата — я. А ты всё «маме надо», «сестре трудно». Я что, инвестиционный фонд?
Ольга Петровна снова встряла:
— Вот уж и правда, времена пошли. Жены от мужей деньги прячут. Ещё и обижаются, если находишь.
Алина встала. Пальцы дрожали. Она схватила сумку, ключи и телефон.
— Я на одну ночь — к Лизке. Потом подумаю. А ты, Игорь, подумай тоже. Не о маме и Наташе. А о нас. Хотя уже, наверное, поздно.
— Не делай трагедию, Алин. Это просто деньги.
— Нет, Игорь, — она взглянула ему в глаза, — трагедия — это когда ты просыпаешься рядом с человеком, который готов отдать твои мечты в рассрочку на семью. Причём не твою.
Она вышла, хлопнув дверью.
На улице было прохладно. Весна только начинала проклёвываться, и в воздухе пахло чем-то горьким и свежим.
Алина дошла до перекрёстка и остановилась. У неё болела спина, но не от тяжёлого дня, а от усталости, которая накапливается месяцами, незаметно, но безжалостно.
Она достала телефон, открыла сообщение от Лизы.
«Конечно, приезжай. У меня есть вино и пирожки. Только без слёз, ок? Будем злиться, а не ныть.»
Алина усмехнулась. Вино звучало отлично. Слёзы — нет. Но злость… злость была очень даже в тему.
Она сделала глубокий вдох, развернулась и пошла вперёд. Не к Лизе. А к банку. Чтобы закрыть вклад. На квартиру. Свою. Настоящую. Без «мамы», «сестры» и прочих опекунов.
***
Алина проснулась не сразу — как будто организм упорно отказывался возвращаться в реальность, в ту самую, где твою банковскую выписку читают за завтраком люди, которым ты даже пароль от Wi-Fi не хотела бы доверить.
Она лежала в чужой, но уютной постели — у Лизы было удивительное умение создавать комфорт из ничего. Даже крошечная двушка рядом с метро «Тимирязевская» казалась здесь островком здравого смысла.
Лиза уже сновала по кухне, по радио шло утреннее шоу с идиотскими шутками и песнями 2007 года.
— Проснулась, княгиня? — Лиза заглянула в комнату с чашкой кофе в одной руке и сандвичем в другой. — Надеюсь, твой феодал тебе не звонил?
— Одиннадцать пропущенных, — устало сказала Алина, поднимаясь. — И ещё восемь сообщений. Всё по нарастающей: от «Алина, ты перегибаешь» до «ты разрушила мою жизнь».
— Господи, разрушила! — Лиза закатила глаза. — Он чего, стеклянный? Пусть собирает себя обратно.
Алина взяла чашку. Горячий кофе был почти благословением.
— Я всё думаю… Может, я правда перегнула? Может, надо было объяснить нормально. По-доброму. Без дверей и бегства в ночь…
— Стоп, — Лиза села напротив, подперев подбородок рукой. — Ты копила три года. В отпуск не ездила. С работы домой как штык. И всё — чтобы купить себе угол. А он хотел отдать это его маме, которая всю жизнь командовала, и сестре, которая даже на маршрутку зарабатывает в долг. Это не ты перегнула. Это они решили, что ты у них банкомат с душой.
— Он говорил, что мы семья…
— Семья — это когда хотя бы спрашивают, прежде чем тратить твою жизнь.
Алина кивнула. Пауза повисла — не тревожная, а та самая, когда заварка в чайнике ещё настаивается. Только вместо чая у неё в голове булькало решение.
— Я подала на развод, — спокойно сказала она, отставляя чашку. — Онлайн. Через «Госуслуги». Сегодня утром.
Лиза вытаращилась.
— Ты шутишь?!
— У меня есть ЭЦП. Цифровая подпись. Очень удобно — раз, два, и ты снова свободная женщина.
Лиза вскочила, хлопнула ладонями.
— Боже, как же технологично ты крушишь семьи. Я тобой горжусь!
Через два дня Алина переехала в мини-отель на окраине. У Лизы были дети на выходных, и Алина не хотела мешать. Комнатка оказалась неожиданно уютной: белые стены, диван-кровать и тишина. Главное — тишина.
Работа шла как обычно. Утром — бухгалтерия в частной школе, вечером — удалёнка для юридической фирмы. Деньги поступали на тот же вклад. Который она теперь называла «СВОЙ ФОНД СВОБОДЫ».
Игорь писал. Каждый день. Сначала гневно, потом с пафосом, потом жалобно. Последнее сообщение было:
«Алина, ты же не сможешь без меня. Мы были вместе семь лет. Я был тебе другом.»
Алина читала его, сидя в кофейне рядом с банком. Отвечать не хотелось. Даже злости не было — просто усталость от слов, за которыми ничего не стояло.
А через неделю она узнала, что Наталья переехала в их съёмную квартиру. Без Игоря. С собакой и парнем, которого Алина пару раз видела в её сторис — тот самый, что называет любую работу «системным рабством».
— Ты шутишь?! — выдохнула Лиза, когда Алина показала ей видео в TikTok, где Наталья танцует посреди кухни с надписью: «Моя квартира, мои правила».
— Нет. Она реально туда въехала. А Игорь, как выяснилось, пока переехал к маме. И теперь мне звонит, просит не расторгать договор аренды. Потому что он, видите ли, на моё имя.
Лиза уткнулась лицом в подушку и захохотала.
— Это просто эпик. Сестра захватила съёмную квартиру, мужа вытеснили в детскую комнату с ковром на стене. Куда катится мир?
— В ипотеку, — мрачно отозвалась Алина. — Я как раз на следующей неделе подаю. Нашла трёшку в Отрадном. Старый фонд, но крепкий. И главное — я одна в документах. Одна. Никто не впишется «временно пожить».
Вечером она пошла забрать вещи с бывшей квартиры.
Игорь встретил её на лестничной площадке. В руках — коробка с надписью «Алина. НЕ ТРОГАТЬ!»
— Привет, — выдохнул он. — Ты точно решила?
— Решила.
— Ну а если всё наладится? Я поговорю с мамой. Наташе найду работу…
— Игорь, ты не понял главного, — она посмотрела ему в глаза, спокойно. — Не надо мне разговора. Мне нужна была поддержка. Не обещания, а действия. И чтобы в мою сумку не лазили.
Он стоял с коробкой, как с гробиком их прошлого.
— Я не хотел, чтобы так вышло.
— Никто не хочет. Оно само выходит, когда слишком долго делать вид, что всё нормально.
Алина взяла коробку, кивнула и пошла вниз по лестнице. Без слёз. С чувством, как будто выкинула из шкафа чужую старую куртку, которую из вежливости хранила десять лет.
***
Через семь месяцев после развода Алина стояла на балконе своей квартиры в Отрадном с чашкой крепкого кофе и ощущением, что воздух в этом городе наконец стал пригодным для дыхания. Даже стройка под окнами казалась не проклятием, а подтверждением того, что всё движется — хоть и с пылью, но в нужную сторону.
Она переехала сразу после Нового года. На первое января, чтобы символично. Её маленькая победа над прошлым встретила её новыми ключами, пустыми стенами и самыми честными квадратными метрами в жизни. Потому что впервые в жизни никто не мог заявить:
— Это наша общая. Мы же семья.
Нет. Эта была её. На её имя, за её деньги, по её решению.
Квартира без плана Б, но с шикарной проводкой и окнами в два стекла. Она даже на первое время купила надувной матрас, лишь бы всё было по её правилам.
Жизнь наладилась удивительно быстро. Работы стало больше, но появилась и уверенность. Не та, фальшивая, на которой раньше держались их с Игорем «счастливые» вечера, когда он гладил её по волосам и одновременно вёл переписку с мамой: «да, переведу на карту, не переживай». А настоящая — та, которая даёт силы не искать опору в чужом мнении.
С Игорем они не общались. Совсем. Только раз — когда он пытался вернуть кофемашину.
— Ты же кофе не пьёшь, — тогда сказала Алина, встречая его у подъезда.
— А ты не носишь это платье, но не выкидываешь, — парировал он с тем самым выражением, от которого когда-то у неё кружилась голова. Сейчас кружилась только бровь. От раздражения.
— Потому что платье — моё. А кофемашина — тоже.
Он не стал спорить. Развернулся и ушёл. Через месяц в её почтовом ящике появился листок — копия судебного иска от Ольги Петровны. С иском о неосновательном обогащении. Мол, в браке были совместные доходы, а Алина скрыла свои накопления, значит, он — и его мать — имеют право на долю. 25%.
Лиза тогда чуть не подавилась соком.
— То есть она реально считает, что твои сбережения — это её инвестиции? Сколько она вложила? Слова поддержки и борщ?
— Не забывай — она давала Игорю жизнь, — буркнула Алина. — А Игорь давал мне траты на его сестру и гараж.
Суд был недолгий, но по-своему цирковой.
Ольга Петровна в зале сидела в платке и с видом мученицы. Даже принесла пачку чеков с подписями: «передано в семью Игоря», «на нужды молодожёнов». Была даже квитанция от 2012 года — «на яйца и молоко, когда Алина заболела».
Алина выступала спокойно. С цифрами, выписками, историей о двух работах и мечте жить самостоятельно.
Судья был пожилой мужчина с ироничной улыбкой. Когда Ольга Петровна попыталась прочесть вслух смс от Игоря, где он писал: «Алина скоро купит квартиру, и всё у нас будет», он поднял глаза и сухо сказал:
— Это не расписка, уважаемая. Это фантазия. Или надежда. А иногда и просто ложь.
Иск отклонили. Полностью. Без шанса на апелляцию.
После заседания Алина вышла на улицу, села на лавочку и впервые за долгое время позволила себе плакать. От облегчения. Не от боли. Слёзы, как дождь после засухи.
Весной она встретила Максима.
Всё было случайно и банально — он приехал на замену старому технику в её офисе, застрял у неё с принтером, и потом случайно задержался на кофе. Его история была почти зеркальной — тоже развод, тоже бестолковая попытка спасти, когда спасти уже нечего.
— Я один раз сказал своей бывшей: «Это всего лишь деньги». А она через три месяца сказала это же мне, когда я просил вернуть долг. Словами, моими словами, представляешь? — усмехнулся он.
Они начали гулять. Потом иногда оставаться друг у друга. Он не просил ключи. Не лез с советами. И не интересовался её банковскими счетами.
— Знаешь, мне ничего от тебя не надо, — как-то сказал он, сидя у неё на кухне, заваривая чай. — У тебя уже есть всё. Я просто хочу быть рядом. Если можно.
Алина кивнула. Тогда она впервые подумала, что может быть любовь без долгов, обязанностей и пассивной агрессии по вечерам.
В начале июня Игорь написал.
«Алина, если не хочешь общаться — я понимаю. Просто хотел сказать, Наташу выселили. Мама заболела. Я остался один. Не держу зла. Просто помни, ты была важной частью моей жизни.»
Алина перечитала это сообщение трижды. Потом закрыла мессенджер и поставила фильтр «не беспокоить». Не из злости — из уважения к себе.
Она уже была другой. Женщина, которая умеет выстоять, выбрать себя и не продать свою свободу в обмен на громкие слова.
Лиза как-то сказала:
— Ты выкупила свою свободу, подруга. По полной цене. Теперь только не сдавай её в аренду.
Алина улыбнулась. И посмотрела на ключи от своей квартиры, висящие на крючке у входа. Единственные, от которых дубликаты ни у кого больше нет.
И впервые за долгое время ей не нужно было ничего объяснять. Ни себе, ни другим.
