Анна сидела на краю кровати, босыми ногами касаясь ламината, который сама же когда-то выбрала и настояла на его укладке, несмотря на возражения бригады. Всё в этой квартире было её — от зелёного светильника над столом до крючка для халата в ванной. И сейчас, когда Алексей метался между комнатами с чемоданом, она чувствовала, как будто у неё пытаются отобрать не квартиру, а кусок себя.
— Родители будут жить в твоей квартире! А мы переберёмся на съёмную, — бодро, почти весело, объявил Алексей, будто речь шла о смене ресторана, а не жизни.
Анна молча посмотрела на него. Раньше, в первые годы, он хотя бы делал вид, что с ней советуется. Теперь — просто ставил перед фактом.
— Ты серьёзно сейчас? — наконец выдавила она.
— А что мне делать? — Алексей пожал плечами, как будто он тут самый обиженный. — У них же проблемы. Игорь влетел, мама с отцом — на грани. Им сейчас вообще негде жить.
— Так они не на улице же! У них есть квартира. Старая, да. Но крыша есть над головой.
— Она разваливается! И вообще, тебе-то что? Ты же дизайнер, у тебя всё под контролем! — с раздражением кинул он.
— Ну да, логично. Раз я дизайнер, давай и себе пересажу почку, если потребуется. Иначе как же — женщина с профессией, и ещё с характером!
Алексей промолчал. Она заметила, как он сжал челюсти — его жест, когда он понимал, что загнал себя в угол. Но отступать не собирался.
— Я просто не понимаю, как ты можешь быть такой эгоисткой, — тихо сказал он, поднимая рубашку с кресла.
— Эгоисткой? Я? — Анна встала. — Я, которая три года тащит на себе эту квартиру, оплачивает половину твоей ипотеки за машину, готовит ужины и терпит твою маму, когда она приезжает и говорит, что у меня «слишком острые скатерти»?
Алексей отвернулся.
— Родителям нужна помощь, — пробормотал он.
— Твоим родителям всегда что-то нужно. А мне — никогда, да? Я просто тут… подушка. Молча лежу, чтобы удобно было.
Он ничего не ответил. И это было страшнее любого крика.
— Я так и знала, что дело кончится этим, — Светка, её подруга, переминалась с ноги на ногу на кухне. — Он тебе с самого начала говорил, что его мама — это святое. Но ты, как обычно, думала, что всё изменится.
— Я не думала, что он предложит мне отдать им мою квартиру, — Анна резала огурец, будто не салат готовила, а тренировалась на манекене.
— Ты же понимаешь, что если ты согласишься, то всё. Ты не жена. Ты — сожитель, который просто уступил территорию.
Анна посмотрела в окно. Во дворе дети гоняли мяч, и один из них, в шапке с ушками, напоминал ей племянника. Когда всё было просто, и никто никого не предавал.
— Я не соглашусь, — тихо сказала она. — Просто… он уже принял решение за нас обоих.
Света поставила кружку на стол.
— Значит, остаётся одно: выгнать его к его святости. Пусть там и живёт.
— Он не уходит, — с кривой усмешкой произнесла Анна. — Сказал, что до конца месяца поживёт здесь. Пока его родители «переобустроятся».
— Переобустроятся, мать их… — Света встала. — Слушай, а ты не хочешь, чтобы я к тебе на недельку переехала? Ну, так, морально поддержать?
— А ты выдержишь две ночи без своего гения-скрипача?
— Ради такой войны — выдержу. Я возьму своё тайное оружие — тёплые носки и плохие сериалы.
Анна впервые за день улыбнулась.
На третий день «переговоров» в квартире стало душно, хотя отопление ещё не включили. Елена Викторовна — мать Алексея — ходила по дому, словно проверяла на прочность мебель: то на диван сядет с тяжким вздохом, то на ручку шкафа повиснет взглядом.
— У тебя здесь, конечно, всё… современно. Но слишком ярко. Это от усталости глаза устают. Я где-то читала.
Анна кивнула, не отрываясь от ноутбука.
— Тогда не смотрите. Это помогает.
Елена Викторовна усмехнулась.
— Всё-то у вас так — по-своему. Молодёжь. Только жизнь по-другому устроена. Когда муж говорит, жена должна поддержать. А не цепляться за стены.
— Стены — это моя безопасность, — Анна закрыла ноутбук. — Я их сама заработала. Я их мыла, красила, утепляла. А теперь мне предлагают их отдать. Простите, но… нет.
— Мальчику тяжело. Ты не видишь?
Анна встала.
— Я вижу. Но это не повод ломать меня. Пусть решает, кто ему важнее — я или его мама.
В прихожей стоял Алексей. Он слышал всё. И ничего не сказал.
— Ну и что ты решила? — Света закурила на балконе. — У тебя есть всё: мозги, жильё, вкус. И даже немного язвительности — то, что нужно, чтобы выжить.
— Я пока просто смотрю, как он себя поведёт. Может, сам поймёт.
— А может, не поймёт, — Света выдохнула дым. — Они такие. Пока не пнешь — не полетят.
Анна повернулась к ней и устало улыбнулась.
— Может, и пну. Но пока пусть сидит. Понимаешь, я не только за квартиру держусь. Я держусь за то, что, может, ещё можно спасти. Но каждый день — всё меньше уверенности.
Ночью она проснулась от шороха. Алексей что-то искал в шкафу. В темноте, на цыпочках, как вор.
— Что ты делаешь? — прошептала она.
— Беру документы. Папа просил кое-что найти, — так же шёпотом ответил он.
— В два часа ночи?
— Ну да. Мы завтра поедем смотреть агентства. Вдруг найдётся квартира поближе к твоей. Чтобы, если что, ты могла заехать.
Анна замолчала. Потом тихо сказала:
— А ты точно понял, что это моя квартира?
Он молча закрыл шкаф. И ушёл спать в другую комнату.
Продолжение следует…
Хочешь узнать, как Анна решит этот конфликт? Не пропусти вторую главу — она будет жаркой.
Анна проснулась рано — не от будильника, а от гулкого, противного звука: кто-то громко ел кукурузные хлопья. На кухне сидела Елена Викторовна, облокотившись на стол локтями, и методично хрустела, будто мстила завтраку за свою неустроенную жизнь.
Анна накинула халат и вошла, глядя на свежее безобразие на плитке — кто-то сварил кофе, но вытереть капли явно посчитал делом лишним.
— Доброе утро, — произнесла она, стараясь не скалиться.
— Угу, — отозвалась свекровь, не поднимая глаз. — Мы с Серёжей поедем смотреть район около станции. Нам бы что-то рядом с маршруткой. Там и магазины, и аптека.
— Отличный план, — кивнула Анна. — Только я не поняла, при чём тут я?
— Ну, Лёша сказал, что ты поможешь с выбором. У тебя же вкус. Ты ведь дизайнер.
— Я ещё и бывший санитар, если что. Могу подсказать, как правильно прикладывать лёд к ушибу. Вам пригодится?
Женщина замерла с ложкой во рту. Секунду — и потом покачала головой, как будто столкнулась с чем-то неожиданно тупым.
— Ты, конечно, можешь язвить. Но мы семья. И семья — это поддержка.
Анна села напротив.
— Поддержка? А как же, — кивнула она. — Например, вот как вы с Сергеем меня поддержали на нашей свадьбе, когда заявили, что «невеста уж больно высокомерная». Или когда я лежала с бронхитом, а вы приезжали «навестить», но потом весь день критиковали, что я не подала салат.
— Ты всё помнишь… — с неохотой произнесла Елена Викторовна.
— Я — да. Потому что я это жила. А вы — просто жаловались.
Женщина встала.
— Я всё понимаю. Ты женщина современная. Но семью разрушить легко. А вот построить…
Анна не выдержала и засмеялась. Громко. Звонко. С издёвкой.
— Вы хотя бы сами-то слышите себя? Вы пришли в МОЙ дом и теперь учите меня, как строить семью. Хотя сами с Сергеем общаетесь через «передай соль».
Когда Алексей вернулся с работы, в квартире уже было жарко — не физически, а энергетически. Анна ходила, как ураган. Хлопала дверцами, вытирала уже чистую раковину и смотрела на него с такой смесью усталости и боли, что он попытался пошутить:
— Ну что, у нас гроза или просто ты на солнце перегрелась?
Она повернулась резко.
— У тебя есть хоть капля совести?
Он опешил.
— В смысле?
— Ты принёс их сюда. Без предупреждения. Без обсуждения. А теперь ждёшь, что я буду по утрам подавать им овсянку и молча смотреть, как они ковыряются в моей жизни.
— Это ненадолго…
— Ага, только «на месяц», да? А потом вы «вдруг решите» остаться, потому что «им здесь комфортно», а «в вашей старой квартире нет газа».
Он сел на диван, взъерошив волосы.
— Ты перегибаешь.
— А ты — трус.
Он поднял голову.
— Осторожно, Анна.
— А что? Я нарушаю твою картину мира, в которой я должна быть вечно понимающей, бесконечно терпеливой и, желательно, ещё и с доброй улыбкой по утрам?
Он молчал. Впервые — долго. Потом встал и прошёл к ней.
— Я запутался. Правда. Мне хочется всем помочь. Тебе, им. Я между вами, как…
— Как половик. Об который все вытирают ноги. Только ты сам в это состояние залез, — Анна отвернулась.
Через день она выехала. Взяла чемодан, две коробки, ноутбук и переехала к Свете. В квартире стало легче дышать. Там не пахло чужими ожиданиями и виной. Света встретила её как солдат после боя.
— Ну, мать. Добро пожаловать в наш пансион для разочарованных. Кофе, сериал и прямая речь — включены.
— Уж лучше так, — хрипло ответила Анна.
Они сели на балконе, глядя, как где-то вдали бьётся дождь.
— Он хотя бы написал? — спросила Света.
— Да. Что «так не решают проблемы» и «семью надо спасать».
— Надо спасать, когда она тонет, а не когда её топят собственные родители, — заметила Света.
Через три дня Алексей стоял у двери Светкиной квартиры. В руке — букет. В глазах — паника.
— Можно поговорить?
— А чего ж. У нас в пансионе всё для гостей.
Анна вышла. Он стоял как школьник, которого вызвали к директору.
— Я… Я всё понимаю. Я налажал.
— Это ты уже говорил, — она скрестила руки на груди. — И что теперь?
— Я сказал родителям, что это была ошибка. Они уедут обратно. Я с ними поговорил. Жёстко. Но… я понял, что ты — важнее.
Она кивнула. Вроде бы должно было стать легче. Но не стало.
— Только ты поздно это понял. Я уже не живу в том доме. Ни физически, ни морально.
Он смотрел на неё, словно не верил.
— Но ты же…
— Я — да. Я могла бы простить. Но я больше не хочу жить, как будто всё временно. Я строила, а ты сдавал в аренду. Мне не нужны гости, которые не знают, где выход.
Позже вечером она сидела одна. Света ушла к своему скрипачу, а она включила сериал и выключила его через пять минут.
В этой главе нет счастливого финала. Он — дальше. Где-то за поворотом. Где вместо «поддержи моих родителей» звучит «а как ты себя чувствуешь?»
Анна достала телефон. Сообщение от Алексея было коротким:
Я понимаю. Спасибо за честность. Если передумаешь — я здесь.
Она не ответила. Просто выключила звук.
В пятницу вечером Анна вернулась домой.
К себе. В ту самую квартиру со стальными дверями, где каждый угол — её выбор, каждая полка — её решения. Где никто не включал телевизор на полную в девять утра и не обсуждал в голос «падение нравов у молодежи». Она прошлась босиком по тёплому полу и вдруг поняла, как давно не ощущала себя хозяйкой. Хозяйкой не только квартиры — жизни.
В коридоре её встретило молчание. Спокойное, тёплое. И в нём не было вины.
Вечером в дверь позвонили.
Света. Без предупреждения. В своём дежурном худи с надписью «Доверяй, но запирай», и с бутылкой красного, которую когда-то Анна подарила ей на день рождения — «на особый случай».
— Ну чё? — сказала Света, стаскивая ботинки. — Ты ведь не думаешь всю пятницу сидеть тут одна и обнимать радиаторы?
— Уже не обнимаю, — усмехнулась Анна. — Только пару раз вчера по привычке прижалась.
Они сели на кухне. Было, как раньше — две подруги, бутылка, тишина. Но теперь между ними была ещё одна вещь — уважение. К тому, что каждая прошла.
— Он тебе писал? — спросила Света, разливая вино.
Анна кивнула.
— Сегодня утром. «Хочет встретиться. Без скандала. Просто поговорить».
— И?..
— И я сказала «приходи».
Света посмотрела на неё внимательно, отпила.
— Ты решила дать ему второй шанс?
Анна усмехнулась. Грустно. Как будто уже всё знала.
— Не знаю. Я просто решила посмотреть в глаза человеку, который считал, что моё имущество — его ресурс, а мои чувства — расходник.
Алексей пришёл с цветами.
Похоже, он так привык к ритуалу «приди и покайся с букетом», что не мог иначе. Анна даже не стала ставить их в вазу. Просто взяла и положила на тумбочку. Не из злости. Просто — не об этом сейчас.
— Спасибо, что пришёл, — сказала она, открывая дверь и сразу уходя вглубь квартиры.
Он прошёл за ней. Осторожно, как человек, который в храме в грязных ботинках.
— Анна… Я за это время многое понял. Мысли приходят, когда остаёшься один. Когда мама три дня не звонит, и никто не говорит тебе, что делать. Только тишина. И в этой тишине — ты. И твоё поведение.
Анна молчала. Только наливала чай. Без сахара, как он любил раньше.
— Я думал, что справедливость — это когда всем удобно. А теперь понимаю, что настоящая справедливость — когда никто не предаёт самого близкого. Ни под благовидным предлогом, ни «ради семьи».
Она обернулась. Наконец посмотрела ему в глаза.
— Ты не первый, кто считал, что женщина должна уступать. Знаешь, в чём проблема? Женщина может уступать. Долго. Искренне. По любви. Но однажды она смотрит на себя в зеркало и не узнаёт, кто там.
Он опустил глаза.
— Я не хочу тебя терять.
— Ты меня уже потерял, — тихо ответила она. — В тот момент, когда поставил своих родителей в мой дом без спроса. Без уважения. Без защиты меня.
Он потянулся к её руке. Она не отдёрнула, но и не сжала в ответ.
— Мы могли бы начать заново. С нуля. Я готов. Жить отдельно от них. Искать съёмное жильё. Работать больше. Я уже взял подработку, кстати.
Анна усмехнулась:
— Ты всегда всё решаешь уже после взрыва. Когда обломки валяются по полу.
— Я хочу всё вернуть, — тихо сказал он.
Они сидели в тишине. На кухне, в которой было когда-то уютно. Где она мечтала завести собаку, а он — повесить телевизор на стену напротив обеденного стола. Теперь эти мечты валялись где-то между чашкой и разбитым доверием.
— Я устала от того, что моя жизнь — компромисс. Хочешь знать, почему я не прописала тебя? Потому что боялась, что однажды ты принесёшь в мой дом чужих людей. И сделаешь вид, что так и должно быть.
Он кивнул. Молчаливо.
Позже он ушёл. Без сцены. Без крика. С тем самым букетом в руке. Цветы, которым не нашлось места в доме, где раньше их ждали.
Анна закрыла дверь. Оперлась лбом о холодную деревянную панель. Глубоко вдохнула. Выдохнула. И пошла в ванную — смывать чужую вину, чужие ожидания.
Через неделю она поставила новую дверь. Не потому что боялась. Просто — захотелось. Что-то в ней внутри тоже сменилось. Не радикально. Без демонстрации. Просто — встало на место.
В понедельник на работе она обедала одна. Потом Света прислала сообщение:
«Ты как? Скучаешь или строишь новый мир?»
Анна улыбнулась. Написала:
— Скучаю. Но только по себе той, которая слишком долго молчала. А сейчас я занята — строю новый мир. С одной хозяйкой.
