Ромашка не понимала, почему с ней так? Стоило пропеть дверному звонку, как ее забирали от мамки и прятали в кладовке, словно какую-то постыдную тайну. За что? Она такая же, как остальные щенки…
Этот молчаливый диалог со временем стал ритуалом:
— Ты некрасивая, — равнодушно сообщало зеркало в коридоре.
— Я знаю, — мысленно пожимала плечами Лена.
После этого поправляла длинную челку, силясь спрятать за ней левую половину лица. Потом возила по губам почти бесцветной помадой. Зачем? Тоже, наверное, ритуал.
Она не надеялась стать краше. Просто так делала когда-то мама, а до мамы бабушка, и еще тысячи женщин во все времена.
А потом на работу. Все по накатанной. Автобус, архив городской администрации, редкие посетители. И хорошо, что редкие. Лене так спокойнее…
*****
Не получилась она у мамы с папой. Наверное, плохо старались. Или природа набрасывала Ленин портрет в самом конце рабочего дня.
Мазнула раздраженно коричневой краской по лицу, понимая, что не укладывается в сроки. Да так и оставила.
Вот и родилась Лена с огромным родимым пятном в полщеки – невусом. Название даже красивое, а вот само пятно безобразное. И Лена из-за него уродина. Во всяком случае, так считали многие.
В школе дразнили, в институте, правда, перестали, просто отводили глаза или вовсе старались не замечать.
В отрочестве Лена мечтала избавиться от этого пятна. Маму просила. Но мама твердила свое:
«Во-первых, лишних денег нет, папа твой алиментами нас не балует. Во-вторых, могут остаться шрамы, а еще, не дай бог, осложнения, рак, например. Ну а в-третьих, Бог тебя такой создал, и не стоит переть против его воли».
Мама была набожной. Во всяком случае, когда ей это было удобно. Лена с ней спорить не любила. Не победить маму в спорах. Она всегда настоит на своем.
А потом Лена привыкла. Даже считала, что этот самый невус бережет ее от более страшных вещей. Вон, девочки-красавицы выходят замуж, а мужья их бьют. Лена много таких историй слышала.
Так что лучше уж с невусом, чем с мужиком-самодуром. Никто еще не умер от того, что замуж не вышел…
А у нее сейчас все хорошо. Квартирка маленькая, но своя, работа спокойная. Компьютер, правда, старенький, да и само помещение мрачное, полуподвальное. Но Лене это не мешает.
Только вот одиночество… Гложет оно иногда, спать не дает, заставляет смотреть в потолок длинными ночами, присаживается на край кровати и шелестит тоскливыми мыслями.
Ну да ничего, Лена с ним справится. Что-нибудь придумает…
*****
Ромашка не понимала, почему с ней так? Стоило пропеть дверному звонку, как ее забирали от мамки и прятали в кладовке, словно какую-то постыдную тайну.
За что? Она такая же, как остальные щенки: четыре короткие лапы, уши-тряпочки, хвост-морковка. Но остальных хозяйка показывала с гордостью, нахваливала:
«Очень достойные ребята. Мама перед вами. И папа не подкачал – призы на выставках берет! Красаве̔ц-молодец».
«А я? — возмущалась Ромашка. — У меня те же самые мама и папа! Почему же я сижу здесь одна в темноте?»
Тыкалась носом в дверь кладовки, но та была заперта. Ее выпускали только, когда посетители уходили:
— Выходи уж, белоснежка, — щелкала задвижка, и хозяйка открывала дверь. — Еще одного парня купили. А вот что с тобой делать, ума не приложу… Душегубствовать рука не поднимается, но и показывать тебя такую нельзя. Всю репутацию мне испортишь.
Ромашка бежала к мамке, та целовала ее в белую макушку. Для мамы она была прекрасна. Ромашка успокаивалась, утыкалась розовым носом в мамин теплый живот и слушала, как хозяйка ворчит:
— Герда, ну вот как у тебя такое получилось? Как у двух нормальных рыжих такс мог родиться этот подснежник-альбинос?
Та в ответ вздыхала, она не понимала, чем недовольна хозяйка…
*****
То, что ей нужна собака, Лене подсказала мама:
— Чего ты опять какая-то квелая, Ленка? Как не позвоню, у тебя всегда настроения нет. Живешь в свое удовольствие, никому носки не стираешь, радоваться надо.
— Вот уж действительно, повод для радости. Страшная, одинокая, бесполезная тетка хорошо за тридцать. Умереть от счастья можно! — Лена сегодня была особенно не в духе.
— Хватит ныть, Елена. Не страшная, а Богом отмеченная. Не одинокая, а свободная. Не бесполезная, а… — подходящего слова мама не смогла подобрать. — Ну если уж тебе так нужно за кем-то ухаживать, заведи котика.
— А лучше десять. Ладно, пока, мам.
Лена повесила трубку, и тут ее осенило:
«А это мысль… Только не котика, а собаку! Я еще в детстве таксу хотела. Потом забыла про это желание, впрочем, как и про многие другие. Но сейчас, похоже, самое время вспомнить».
*****
И вскоре Лена уже звонила в дверь Ромашкиной хозяйки.
— Проходите, проходите, — услышала Ромашка из кладовки. — Щенка, правда, всего два осталось. Разобрали всех.
«Меня не посчитала!» — возмутилась Ромашка и без особой надежды толкнула дверь розовым носом. И… о чудо! Сегодня ей повезло – дверь приоткрылась, и Ромашка выбралась в коридор.
— Кто это? — всплеснула руками незнакомая женщина.
— Это брак. Всякое бывает… — сконфузилась хозяйка. — Пойдемте, я вам нормальных щенков покажу.
Но Лена ее не слушала, она присела на корточки и смотрела на Ромашку так, как никто из людей на нее до этого не смотрел – с восторгом!
— Не надо, я возьму эту.
— Плохая идея.
— Почему? — Лена поднялась, посмотрела хозяйке в глаза.
— Потому что это породный брак. Альбинос. Возни с ней – прорва. На солнце без одежки нельзя. Сгорит. Глаза проблемные. Светобоязнь. Очки придется специальные покупать. Да и ослепнуть может со временем…
Вообще иммунитет слабый. По ветеринарам бегать замучаетесь. Не такая она, как все нормальные собаки.
— А я не такая, как все нормальные люди. Мы созданы друг для друга. Сколько я вам должна за нее?
— Ох, даже не знаю. Не ожидала, что на Ромашку желающие найдутся, — хозяйка задумалась. — Так забирайте. Только бога ради, никому не говорите, где ее взяли.
— Договорились, — кивнула Лена и подхватила белую таксу на руки, прижала к груди.
*****
В новом доме было странно. Нет, не плохо. Просто непривычно. Ромашка ничего в своей маленькой жизни раньше не видела, кроме загончика, где жила с мамой и другими щенками. Да еще темной кладовки, куда ее прятали от греха подальше.
«Мне здесь нравится», — решила она и тут же устроила на полу небольшое озеро, словно закрепляя за собой новую территорию.
— Одобряешь, значит? — улыбнулась Лена и пошла за тряпкой.
А Ромашка и правда одобряла. Она теперь одобряла любое Ленино действие.
Она не возмущалась, когда та при первом выходе на улицу нарядила ее в непривычный комбинезон, не возмущалась, когда нацепила на ее длинный нос нелепые очки. Да она была готова даже туфли на шпильках напялить, только бы почаще гулять.
Улица для Ромашки была чудом. Там жили запахи и звуки, летали толстые шмели и прыгали резвые кузнечики.
Там встречались разные другие собаки, совсем не похожие не то что на «бракованную» Ромашку, но даже на ее нормальную маму.
У некоторых лапы были большими и длинными. Казалось, что их головы страшно далеко от земли.
«Как они обнюхивают кустики и подбирают всякую вкусноту, которую люди называют „гадость“?» — гадала Ромашка.
Но самыми странными собаками были другие. Они говорили «мау», лазали по деревьям и страшно шипели, когда она хотела их обнюхать. Лена называла таких котами. И просила Ромашку не лезть к ним.
Ромашка слушалась, жизнь и без дружбы с сердитыми котами была прекрасна.
А вот Лене так не казалось. Она почему-то не любила улицу. И пока Ромашка бегала, нюхала и знакомилась, Лена сидела на лавочке, занавесив левую половину лица волосами, вперившись взглядом в телефон или книгу, словно боялась поднять глаза на этот великолепный мир.
Ромашка пыталась ее расшевелить, тянула к другим собачникам, призывно лаяла, спрашивала: «Ну чего ты боишься?».
Все без толку. Пока однажды…
*****
— Какая у вас чудесная такса! Никогда таких не видел.
Лена подняла глаза и замерла: мужчина, ее ровесник, огненно-рыжий, лицо усыпано веснушками так густо, словно солнце выдало ему двойную пайку своих отметин. И глаза – зеленые с карими крапинками, смешливые, добрые.
У ног рыжего устроился такс. Длинный, блестящий, черный. Красавец.
— Его Кофе зовут, — кивнул на такса рыжий. — А меня Саша.
— Очень приятно, — пробормотала Лена и, словно опомнившись, поспешила скрыться за волосами.
— Ну, это даже невежливо, — Саша не дал ей этого сделать. — Мы тоже хотим знать, как вас зовут. Правда, Кофе?
Такс пару раз стукнул хвостом по гравию дорожки, подтверждая.
— Ромашка и Лена.
— Вот и чудненько, — Саша присел рядом с Леной на лавочку, та невольно отодвинулась.
— Мы вам чем-то не понравились? — расстроился Саша.
— Да нет. Просто я думаю, что не понравлюсь вам, когда вы меня разглядите, — Лена сама не ожидала от себя такого.
Откинула волосы назад. Обнажила левую половину лица, словно ждала, что рыжий, веселый Саша испугается, подхватит своего великолепного такса на руки и сбежит.
— А что, собственно, мне должно в вас не понравиться?
Он не валял дурака, не лгал. Он и правда, похоже, не понимал.
— Может, у вас зрение плохое? — спросила Лена.
— Нет, со зрением все в порядке. Но я действительно не очень понимаю. Родимое пятно я увидел, и что? У меня, вон, веснушек столько, что на десять человек хватит. Чего же мне теперь укрыться простыней и дома сидеть?
— Ладно, Саша, вы пытались быть милым. Я оценила, спасибо. А сейчас нам пора. Ромашке на солнце долго быть вредно, — она встала, потянула поводок и, не оглядываясь, пошла прочь.
Ромашка семенила следом. Она постоянно оборачивалась и не понимала Лену. Впервые она была не согласна с хозяйкой. Зачем они ушли так быстро от этого солнечного дядьки и его прекрасного такса?
*****
Лена и сама не очень понимала, что на нее нашло. Может, просто ей очень хотелось поверить этому рыжему, и от этого стало особенно страшно.
«Ладно, Ленка, не кисни. Сейчас-то чего? Все у тебя хорошо в жизни. Ромашка есть, одиночество ушло, и не нужны нам никакие рыжие!» — подумала она.
А ночью ей приснился сон. Ромашка сидела рядом с ней на диване, смотрела строго своими светло-голубыми глазами, постукивала длинным хвостом и отчитывала Лену:
— Ну что ты у меня за трусиха? Внешность вообще не главное. Меня вот ты полюбила, хоть я и не такая, как все собаки. Да кто вообще сказал, что все обязаны быть одинаковыми?
Саша, вон, тоже не по общему лекалу сделан. Такого в толпе не пропустишь! А ты из-за этого несчастного пятна себя под плинтус засунуть готова, словно не женщина, а пыль какая-то?
— Все-то у тебя просто, — возражала Лена. — Жизнь – сложная штука.
— Да ничего в ней сложного нет. Сами вы себе сложности придумываете. А потом страдаете вместо того, чтобы жить, любить и радоваться! — сердилась Ромашка. — Я тебе ультиматум ставлю: перестань от людей шарахаться, иначе я с тобой больше разговаривать не буду! Люби себя! Меня же ты любишь! Вот и себя научись!
— Ладно, ладно, — сдалась Лена и проснулась.
Ромашка посапывала в ногах, на душе было удивительно легко. В голове легкой бабочкой порхала мысль:
«Сегодня все будет по-другому…»
*****
— Куда? Кофе, Кофейник, да стой ты! — Саша еле успел ухватить скачущий поводок.
Такс остановился, недовольно оглянулся:
«Ну чего он, не понимает, что ли? Вон там, вдалеке, идет давешняя белоснежная девчонка в очках и ведет за собой свою ругачую двуногую!»
Кофе очень расстроился вчера, когда ему так и не дали познакомиться с чудесной белой таксой. И сегодня, похоже, не дадут.
Хотя… Вчерашняя дамочка рукой вон машет. Похоже, Сашке. О, точно ему. Расцвел вон, покраснел. Даже через веснушки румянец проглядывает. Сообразил, что надо навстречу идти. Удача улыбнулась Кофе!
Они гуляли все вместе, потом сидели на лавочке, ели мороженое и говорили.
— Вот у вас гармоничная пара, — нахваливал Саша. — Вы с Ромашкой обе уникальные. А я рыжий-бесстыжий. Так меня в школе дразнили. А вот Кофе у меня самый обычный.
— Он у вас красавец, — отвечала Лена.
— Вот-вот, обычный красавец, — кивал Сашка. — Но я люблю его, как сумасшедший.
— Вы и есть сумасшедший, — смеялась Лена. — Но с вами почему-то легко.
— Потому что вы перестали прятаться, поэтому и легко.
«И правда перестала, — удивилась Лена. — Интересно, почему?»
— Да вы не переживайте, я тоже раньше стеснительным был. Дразнили меня все кому не лень. И рыжим, и красным, и мухомором. Из-за веснушек, наверное. И даже бешеным пугалом одно время звали. Правда, за глаза.
Но это уже позже. Когда я первый раз одному особо доставучему пацану за «рыжего» врезал.
После этого все, поняли, что дразнить меня чревато. Кроме того, я назло всем решил стать счастливым. А что? Меня солнышко поцеловало не для того, чтобы я по углам прятался. Так вот и осмелел.
— А я вот не сумела, — вздохнула Лена.
— Так все еще впереди. Какие ваши годы, — тряхнул головой Саша.
*****
Две таксы, черная и белая, лежали поодаль, эдаким живым инь-янем, и тоже беседовали:
— Ох и молодец твой хозяин! — восторгалась Ромашка. — Вот прямо чую, вылечит он мою Лену.
— Молодец, конечно, — поддакивал Кофе. — Только ты все о нем да о нем. А я?
— И ты молодец! Такого человека воспитал!
— Вот то-то же! — Кофе зубасто улыбался. — Правда, еще не совсем воспитал. Очень уж он у меня шебутной, слушается иногда плохо. Но, говорят, с возрастом они спокойнее становятся.
— Да не прибедняйся ты, вон, какой хороший получился. Рыжий, веселый, добрый! Для моей Лены просто спасение. Может, получится у них?
— Обязательно, — кивал Кофе. — Я своего Сашку знаю. От него уже пахнет симпатией…
*****
Много времени прошло с тех пор. Кофе оказался прав: из симпатии проклюнулась дружба, потом расцвела любовь. Менялась Лена, а вот старое зеркало в коридоре осталось все тем же…
— Ты некрасивая, — привычно сообщило зеркало Лене однажды утром.
— Ошибаешься, — мысленно ответила она.
Ритуал сломался. Зеркало замолкло. Лена поправила волосы, откинула их с лица, помада осталась стоять нетронутой на тумбочке.
— Выбросить это старье, что ли? — она сняла зеркало со стены, сунула в черный пакет. — Пойдем, Ромашка, нам еще мусор вынести надо. Кофе, наверное, уже весь извелся в машине. Долго мы с тобой собирались. Сашка аж два раза звонил.
Лена прицепила поводок, взяла сумку и они с Ромашкой вышли за дверь. Сегодня их ждал чудесный день. Впереди было лето, дача, река и солнце.
«Для меня даже два солнца, если считать Сашку», — подумала Лена.
