Семейный конфликт между отцом и сыном из-за выбора жены. История о манипуляции, противостоянии и поиске компромисса между родовыми ценностями и личным счастьем.
— Ты меня понял? Или она, или мы, — отец стукнул по столу, и чашки подпрыгнули. — На этот раз я не шучу.
Дмитрий смотрел в окно. За стеклом падал мартовский снег.
— Пап, мы вчера это обсуждали. И позавчера тоже, — Дмитрий потер глаза. — Лене сейчас нужна поддержка, а не очередной скандал. Она на пятом месяце.
— Беременна она, конечно! — мать поджала губы, теребя край фартука. — У нее ведь кто-то был до тебя, так? Откуда ты знаешь, что это твой?
Дмитрий почувствовал, как внутри все сжимается. Обычно мать занимала нейтральную позицию в их с отцом спорах, но теперь она оказалась по другую сторону.
Конфликт с отцом тлел давно, но открыто вспыхнул три месяца назад, когда Дмитрий привез Лену знакомиться. Сорокалетняя разведенная женщина с семилетним сыном от первого брака — не то, что родители представляли себе в качестве невестки. Особенно отец, потомственный военный, чей род, по семейным преданиям, восходил к казачьим старшинам.
— Мам, я видел результаты УЗИ. Я был с ней у врача, — Дмитрий старался говорить спокойно.
— А чего она от первого мужа ушла? — вклинился отец, глядя на сына. — Никогда не рассказывала? Может, характер дрянной? Или еще что похуже?
Отец не договорил, но подтекст был ясен. Лена должна быть какой-то «неправильной», если ее бросили с ребенком. В мире отца действовали простые формулы: мужчина — добытчик и защитник, женщина — хранительница очага, развод — клеймо.
Дмитрий подошел к окну. Во дворе соседка выгуливала таксу. Собака упиралась, не желая идти по мокрому снегу.
— Ее бывший муж бил ее, — сказал Дмитрий, не оборачиваясь. — И пил. И изменял. А потом просто ушел, не платит алименты. Достаточно причин?
Мать тихо охнула, но отец только сильнее нахмурился:
— И ты этому веришь? Женщины много чего наговорить могут. А мужика ее ты спрашивал?
Дмитрий обернулся:
— Пап, ты серьезно? Я должен искать ее бывшего мужа, чтобы уточнить, правда ли он ее бил? Ты сам себя слышишь?
Отец поднялся, опираясь на стол — грузный мужчина шестидесяти лет с военной выправкой. В молодости эти руки могли собрать и разобрать автомат за секунды, могли держать штурвал катера, могли поднять маленького Диму к потолку.
— Значит, так, — голос отца стал ледяным. — Мы с матерью решили. Или ты прекращаешь отношения с этой… женщиной, или можешь забыть о нашей помощи. Квартира на нас записана, машина тоже. Должность в фирме я тебе выбил. Подумай хорошенько.
Дмитрий заметил, как сильно отец постарел за последний год. Морщины прорезали лицо глубже, глаза запали. После выхода на пенсию он словно потерял стержень и теперь цеплялся за возможность контролировать хоть что-то — жену, сына, порядок в доме.
— Я все понимаю, пап, — голос Дмитрия дрожал. — Я знаю, что вы хотите мне лучшего. Но мне тридцать пять, и я впервые в жизни по-настоящему счастлив. Я люблю Лену. И ее сына тоже полюбил. Мы ждем ребенка. Я не брошу их.
— Ты неблагодарный сукин сын, — процедил отец. — После всего, что мы для тебя сделали!
Эта фраза звучала с детства. Когда Дмитрий не хотел идти в военное училище, а выбрал экономический. Когда отказался ехать с родителями на дачу, предпочтя поход с друзьями. Когда не захотел жениться на дочери отцовского сослуживца. После всего, что мы сделали. Это означало, что у него нет права на свое мнение, на свои решения, на свою жизнь.
— Мам? — Дмитрий посмотрел на мать, ища поддержки.
Она стояла, комкая в руках передник. Мгновение она колебалась, но потом отвела глаза:
— Твой отец прав, Димочка. Мы всегда хотели как лучше…
Дмитрий глубоко вздохнул. Он знал этот момент — предчувствовал его, боялся, готовился. И вот он наступил.
— Хорошо, — сказал он. — Я выбираю Лену.
Он достал из кармана связку ключей и положил на стол.
— Дима, ты что, сынок? — спросила мать.
— Вы правы, это ваше имущество. Квартира, машина. Я благодарен за всё, но если ваша любовь измеряется имуществом и возможностью решать за меня… то лучше я обойдусь без всего этого.
Отец побагровел:
— Я не шутки шучу! Одумайся!
— Я тоже не шучу, пап, — голос Дмитрия оставался твердым. — Прости, что все так вышло.
Он направился к выходу, сняв с вешалки куртку — одну из немногих вещей, купленных на собственные деньги.
— Дмитрий Анатольевич! — окликнул отец, как когда-то в детстве, когда был по-настоящему зол. — Если выйдешь сейчас из этой двери, можешь не возвращаться!
Дмитрий замер, опустив голову. Затем обернулся и посмотрел отцу прямо в глаза.
— Знаешь, пап, я ведь всегда хотел быть похожим на тебя. Сильным, решительным, умеющим постоять за себя и близких. Я, кажется, только сейчас начинаю понимать, что это значит.
Он вышел из квартиры, прикрыв за собой дверь. В подъезде пахло сыростью. Дмитрий прислонился к стене. Внутри было пусто и одновременно легко.
— Дим, а соус какой будем? Сметанный или томатный? — Лена держала половник, придерживая живот.
— Давай томатный, — Дмитрий поднял глаза от ноутбука.
Их съемная квартира — однушка на окраине, в панельной девятиэтажке — была крошечной для трех, а скоро и четырех человек. Кровать, раскладной диван, письменный стол, кухонный гарнитур с облупившейся столешницей. Но Дмитрий впервые чувствовал, что это — его дом. Настоящий.
Костя, семилетний сын Лены, сидел на полу, выстраивая железную дорогу из конструктора.
— Тебе помочь? — спросил Дмитрий, закрывая ноутбук.
— Не надо, ты работай, — ответила Лена. — Нашел что-нибудь?
Следующие три месяца стали самыми сложными в его жизни. Пришлось снимать квартиру на последние сбережения, искать новую работу — в маленьком городке, где все друг друга знали, это оказалось непросто, особенно после увольнения из отцовской строительной фирмы. Отец не звонил, мать прислала пару сухих SMS, но на звонки не отвечала.
— Вроде что-то наклевывается, — ответил Дмитрий. — В логистической компании, менеджером. Зарплата поменьше, но на первое время хватит.
Лена кивнула, помешивая соус. Она редко говорила о деньгах, но Дмитрий замечал, как она срезает ценники с новой одежды, чтобы он не видел, какую дешевую вещь она купила. Как экономит на продуктах, но старается, чтобы стол всегда был сытным.
— Дядя Дима, смотри! — Костя дернул его за рукав. — Я сделал развязку! Тут поезд может поехать туда или сюда!
— Здорово! — Дмитрий присел рядом с мальчиком. — Настоящий инженер растет.
Костя долго привыкал к нему, сначала настороженно, потом с любопытством, теперь — с привязанностью. А Дмитрий обнаружил, что отцовские чувства никак не связаны с биологическим родством.
— А почему бабушка и дедушка к нам никогда не приходят? — спросил Костя, прикрепляя еще один кусок рельсов. — У Валерки из садика два дедушки и две бабушки. А у меня только бабушка Света.
Дмитрий замер, не зная, что ответить. Лена обернулась от плиты.
— Они… далеко живут, — наконец сказал Дмитрий.
— Как далеко? В другой стране? — не отставал Костя.
— Нет. Они здесь, в городе, но… — Дмитрий запнулся. — Понимаешь, взрослые иногда ссорятся. И им нужно время, чтобы помириться.
— Как мы с Ромкой на физкультуре? — уточнил мальчик. — Мы подрались, а потом помирились.
— Да, что-то вроде того.
— А вы скоро помиритесь?
— Я не знаю, малыш.
Лена подошла и положила руку ему на плечо.
— Дим, — сказала она, когда Костя снова увлекся конструктором. — Позвони им. Ради ребенка.
— Они не ответят.
— Тогда напиши. Или зайди. Они ведь твои родители.
— Ты не понимаешь, — покачал головой Дмитрий. — Для них это вопрос принципа. Либо по их, либо никак.
Лена вздохнула:
— Знаешь, у меня с отцом тоже были сложные отношения. Он пил, орал, иногда распускал руки. Я поклялась, что никогда больше не заговорю с ним. А потом он умер — внезапно, от инсульта. И я поняла, что теперь никогда не смогу ни простить его, ни узнать, мог ли он измениться. Эта дверь захлопнулась навсегда.
Дмитрий молчал. Лена редко говорила о своем прошлом.
— Просто подумай об этом, — она поцеловала его в макушку и вернулась к плите.
Звонок раздался, когда они уже ложились спать. Дмитрий с недоумением взглянул на экран телефона.
«Мама».
— Алло?
— Димочка, — голос матери звучал глухо. — Сынок, приезжай. С отцом плохо. Скорая увезла.
В больничном коридоре пахло хлоркой. Мать сидела на пластиковом стуле, ссутулившись. Увидев сына, она вскочила, бросилась к нему.
— Что с ним? — спросил Дмитрий.
— Сердце. Врачи говорят, инфаркт. Уже второй за год.
— Второй? — Дмитрий отстранился. — Почему ты мне не сказала?
— Он запретил. Сказал, что справится сам.
Дмитрию стало тошно от мысли, что отец мог умереть за эти три месяца, а он бы даже не узнал.
— Пойдем, — мать потянула его за рукав. — Он в реанимации, но врач сказал, можно ненадолго.
Отец лежал под капельницей, опутанный проводами, с кислородной маской на лице. Дмитрий замер в дверях, не решаясь подойти.
Отец повернул голову, и их взгляды встретились. В глазах промелькнуло удивление, стыд, радость, боль.
— Зачем… пришел? — спросил он, стянув маску.
— Просто узнать, как ты, — ответил Дмитрий, подходя ближе.
— Нормально я. Жить буду, — отец кашлянул. — Не дождетесь.
Дмитрий улыбнулся — гонор никуда не делся, даже на больничной койке.
— В последнее время ты выглядел уставшим, — сказал он. — Почему не сказал про сердце?
— А зачем? — огрызнулся отец. — Чтобы ты из жалости вернулся?
— Не из жалости, пап. Из любви.
Отец отвернулся к стене.
— Как она там… твоя?
— Лена. Ее зовут Лена, — поправил Дмитрий. — Хорошо. Животик уже большой, скоро родит. Мы УЗИ сделали, мальчик будет.
— Назовешь в честь деда? — неожиданно спросил отец, все еще не глядя на сына.
Дмитрия обожгло. Этого вопроса он не ожидал.
— Хочешь?
— А то нет, — буркнул отец.
Дмитрий сел на стул у кровати.
— Пап, знаешь, когда я только познакомился с Костей — сыном Лены — он спросил, кем я буду ему. И я не знал, что ответить. Потому что никогда не думал, каково это — быть отцом. Всю жизнь я был только сыном.
Отец молчал.
— А потом я понял, что отцовство — это не право собственности на ребенка. Это… ответственность. За его счастье. И иногда эта ответственность требует отпустить, а не удерживать.
— Ты намекаешь, что я плохой отец? — спросил старик.
— Нет. Ты был хорошим отцом, когда я был маленьким. Самым лучшим. Помнишь, мы ходили на рыбалку? Или когда ты учил меня кататься на велосипеде? — Дмитрий улыбнулся. — Но потом… потом ты решил, что знаешь, как мне жить. Что будет правильно. И перестал слышать, чего хочу я.
— Я всегда желал тебе добра, — отец повернулся. — Чтобы у тебя все было. Чтобы не мыкался, как я.
— Я знаю, пап. Но жить по-человечески — это жить по-своему. Своими ошибками, своими победами.
Они замолчали. В коридоре слышались шаги медсестер, писк приборов.
— А если я не смогу? — вдруг спросил отец. — Принять твой выбор. Твою… Лену. Я старый упрямый дурак, сынок.
— Тогда это твой выбор, пап, — с грустью сказал Дмитрий. — Но дверь с моей стороны всегда открыта.
Через месяц после выписки из больницы отец позвонил сам.
— Дима? Можно… прийти к вам? В гости. Мы с матерью.
Дмитрий от неожиданности чуть не выронил телефон.
— Конечно, пап. Когда?
— В воскресенье. Если вы не заняты.
— Приходите к обеду. Лена вкусный борщ варит.
— Дим, — голос отца дрогнул. — А можно… еще кое-что спросить?
— Да?
— Что любит твой… этот мальчик? Ну, Ленин сын. Костя, да?
Дмитрий улыбнулся:
— Он без ума от конструкторов. Собирает железную дорогу.
Когда Дмитрий открыл дверь, отец стоял на пороге с большой коробкой. За его спиной мать держала торт.
— Это Косте, — сказал отец, протягивая коробку с железнодорожным конструктором. — Мать сказала, он их любит. Там с электронным управлением, на батарейках.
Они стояли друг напротив друга, два упрямца, впервые пытающиеся найти мостик через пропасть, которую сами же создали.
— Проходи, пап, — Дмитрий шагнул в сторону, пропуская родителей в прихожую.
Он поймал взгляд отца — подмечающий и обшарпанные обои, и тесноту. Но в этом взгляде больше не было осуждения — только тревога и что-то похожее на раскаяние.
— Тесновато у вас, — сказал отец.
— Временно, — ответил Дмитрий. — Ипотеку оформляем.
— Помощь нужна? — неожиданно спросил отец.
Дмитрий замер. Год назад он бы воспринял это как должное. Три месяца назад — как оскорбление. А сейчас…
— Спасибо, пап. Мы подумаем.
Отец кивнул, и в этом кивке Дмитрий увидел начало чего-то нового — не идеального, не безоблачного, но настоящего. Отношений, где нет ни должников, ни кредиторов. Только люди, готовые наконец-то слышать друг друга.
