Иван всегда садился на одно и то же место. Если, конечно, оно было свободно. Четвертый ряд, у окна. Не потому что любил пейзажи — их тут особых-то и не было. Промзона, панельки, трубы. Просто там никто не лез с разговорами.
Сорок восемь лет жизни научили его простой истине: люди — это проблемы. А проблемы ему были не нужны.
— Доброе утро! — пропищала кондукторша, когда он протягивал проездной.
Иван буркнул что-то невразумительное в ответ. Доброе. Что в нем доброго? Подъем в полседьмого, завтрак из вчерашней картошки, работа охранником в конторе, где даже воробьи не воруют — нечего. А вечером — обратно в эту же тряску на колесах.
День сурка, только хуже.
Автобус дернулся с места. Иван уткнулся в окно и принялся считать знакомые остановки. Одна. Две. На третьей всегда садилась толстуха с авоськой — и начинала всем рассказывать про своих внуков. Иван заранее сощурился.
Но толстухи не было.
Зато на ее место, важно семеня лапами, поднялся пес.
Рыжий, лохматый, небольшой совсем. Сел на задние лапы у самого прохода и уставился вперед, словно билет забыл купить.
— Ты чего?! — завопила кондукторша. — Откуда ты взялся?
Пес даже ухом не повел. Сидел как памятник — спокойный, деловитый. Будто всю жизнь в общественном транспорте катался.
Пассажиры загомонили:
— Вот это да!
— Смотрите, он как человек сидит!
— Может, хозяин где-то рядом?
Иван скривился. Еще цирка не хватало. Но что-то заставило его оторваться от окна и посмотреть на эту рыжую морду повнимательнее.
А пес смотрел только вперед. В его глазах не было ни игривости, ни любопытства. Только какая-то серьезная сосредоточенность. Как у человека, который точно знает, куда едет.
Автобус тронулся дальше.
Четвертая остановка. Пятая. Пес не шевелился — сидел столбом, поджав хвост.
И вдруг — на шестой остановке — поднялся. Четко, без суеты. Подошел к передней двери и замер.
— Ну надо же, — пробормотал водитель и открыл дверь.
Пес степенно вышел.
Иван проводил его взглядом. Дворняга спокойно пересек дорогу и скрылся за поворотом. Как будто никогда в жизни ничего другого не делал.
— Дрессированный, наверное, — сказал кто-то из пассажиров.
— Или хозяин где-то работает.
Иван пожал плечами. Ну и что? Собачьи дела его не касались. У него своих хватало.
На следующее утро — точно в то же время, на той же остановке — рыжий дворняга снова сел в автобус.
И снова вышел ровно через три остановки.
— Опять этот, — начала кондукторша, но махнула рукой. — Ладно, проезжай, раз не мешаешь.
А Иван уже не смотрел в окно. Смотрел на пса. И думал: что может быть настолько важным, чтобы каждое утро проделывать один и тот же путь?
Может, у дворняги есть работа поинтереснее, чем у него?
Третий день. Четвертый. Пятый.
Пес стал частью маршрута. Пассажиры уже ждали его, кто-то даже приносил печенье. А Иван впервые за долгие годы с нетерпением ждал утра.
Не ради работы, конечно.
Ради того, чтобы понять — что движет этим рыжим упрямцем?
На седьмой день Иван не выдержал.
Когда пес встал на своей остановке, Иван тоже поднялся. Сердце колотилось — глупо, конечно. Ну идет он за собакой. Подумаешь, дела. Просто любопытно стало.
— Вы уже выходите? — удивилась кондукторша.
— Да, — буркнул Иван и протиснулся к двери.
Пес не оглядывался. Шел по тротуару размеренно, деловито — как человек, опаздывающий на важную встречу. Свернул за угол, потом еще раз. И остановился.
Перед городской больницей.
Иван замер метрах в двадцати, прячась за рекламным щитом. Чувствовал себя идиотом, но отступать уже не хотелось.
А пес обошел больничный корпус и улегся под окнами. Положил морду на лапы и замер. Просто лежал и смотрел наверх.
— Эй, ты! — загремел охранник больницы. — Пошел отсюда! Сколько раз говорить?
Пес поднял голову, посмотрел на человека в форме грустно-виновато. Встал, отошел метров на десять. И снова лег.
— Да что ж такое! — взмахнул руками охранник.
И тут Иван не выдержал:
— А что он такого делает? Просто лежит.
Охранник обернулся:
— Вы хозяин, что ли?
— Нет. Но он же не мешает никому.
— Санэпидстанция приедет — мне по шее настучат.
— Он же не в больницу лезет, — неожиданно для себя заступился Иван. — На улице лежит.
Охранник хмыкнул, но отошел. А Иван остался стоять. И смотреть, как рыжий дворняга терпеливо ждет. Чего? Или кого?
— Слушай, Галя, — обратился Иван вечером к соседке по лестничной площадке. Она работала медсестрой. — А ты не знаешь.. Тут у вашей больницы собака одна ошивается.
Галина Петровна — женщина любознательная и общительная — сразу оживилась:
— Рыжая такая? Лохматая?
— Она самая.
— Ой, так это же Рыжик! Бедняга. У него хозяин дедушка Николай. Одинокий, пенсионер. С этой собакой и жил.
Иван почувствовал, как что-то сжалось в груди:
— И что с ним?
— В больницу попал месяц назад. Говорят, тяжело ему. А Рыжик вот ждет. Каждый день приходит, лежит под окнами.
Иван помолчал.
— А кто его кормит?
— Кто-нибудь да подкинет. Люди жалостливые. Но долго ли он так протянет?
Этой ночью Иван почти не спал. Представлял, как пес лежит под больничными окнами. Ждет хозяина, который уже не придет.
А утром в воскресенье сделал то, чего не делал лет двадцать: зашел в магазин. Купил банку тушенки и бутылку воды и поехал в больницу.
— Привет, приятель, — негромко сказал Иван, присаживаясь рядом с псом на корточки.
Рыжик поднял голову. Посмотрел настороженно, но не убежал.
— Голодный, наверное?
Иван открыл банку. Запах мяса заставил пса потянуться носом, но от места он не сдвинулся.
— Да ешь ты, чего церемонишься.
Рыжик осторожно подполз ближе. Принялся есть — не жадно, с достоинством. Как воспитанная собака.
— Хозяин, видать, хороший у тебя был, — пробормотал Иван. — Научил манерам.
Пес доел и снова улегся на свое место. Смотреть в окна.
А Иван остался сидеть рядом.
Впервые за долгие годы ему не хотелось никуда идти.
— Ваня! — окликнула знакомая кондукторша, когда он на следующее утро садился в автобус. — А где ваш приятель? Рыжий-то?
Иван удивился. Когда это он стал Ваней? И при чем тут «ваш приятель»?
— Он не мой.
— Да ладно вам! Видели люди, как вы его кормите. Молодец, между прочим. Не каждый станет.
В автобусе пассажиры тоже заговорили с ним. Спрашивали про собаку, советовали, куда обратиться, чтобы пристроить.
— Да он не бездомный, — объяснял Иван. — У него хозяин есть. Просто болеет.
— Ну и что теперь будет? — участливо спросила женщина с ребенком.
Иван не знал, что ответить.
Но когда девочка лет семи попросила маму:
— А можно мы тоже дядиной собачке что-нибудь принесем?
Он почувствовал что-то странное. Теплое и непривычное.
«Дядиной собачке».
А еще через неделю произошло то, чего Иван не ожидал. Когда он кормил Рыжика у больницы, к ним подошла медсестра:
— Простите… А вы Николая Петровича не знаете? Палата сто двенадцать, первый этаж?
— Нет, не знаю.
— А собака, она его, да? Я из окна вижу каждый день. И Николай Петрович к окну подходит, пытается что-то сказать. Но он не может долго стоять.
Иван поднял голову. Посмотрел на окна. В одном из них мелькнула седая голова.
— Значит, видит.
— Видит. И узнает, наверное. Только мы собак не пускаем, понимаете? Санитарные нормы…
— Понимаю.
Но когда медсестра ушла, Иван вдруг подумал: а что, если…
Что, если есть способ помочь им увидеться?
План созрел у Ивана за одну бессонную ночь.
Простой, как все гениальное. И рискованный, как все человечное.
Утром он пришел к больнице не один. В руках — складная стремянка, позаимствованная у слесаря с работы. А рядом трусил Рыжик, которого Иван впервые взял на поводок.
— Ну что, приятель, — тихо сказал он псу. — Сейчас узнаем, помнит ли тебя твой дедушка.
Рыжик смотрел на него доверчиво. За эти недели он привык: этот угрюмый человек — свой. Кормит, не прогоняет, иногда даже по загривку почешет.
Иван расставил стремянку под окнами. Сердце колотилось — не от физической нагрузки, а от того, что делал что-то важное
— Давай, поднимайся, — он взял Рыжика на руки.
Пес был тяжелый, но не сопротивлялся. Словно понимал: сейчас случится что-то значимое.
Иван поднялся на стремянку. Рыжик в его руках напрягся, принюхался. И вдруг заскулил. Тихо, протяжно — как плачет.
А в окне появилось лицо.
Седое, осунувшееся, с трубочками кислородного аппарата под носом. Глаза старика были мутными, потерянными. Но когда он увидел рыжую морду, они вспыхнули.
— Рыжик, — губы старика беззвучно проговорили знакомое имя.
Пес завизжал от радости. Заскреб лапами воздух, пытаясь добраться до стекла. До своего человека.
А Николай Петрович медленно, дрожащей рукой коснулся окна с внутренней стороны.
Иван чувствовал, как у него самого наворачиваются слезы. Когда он в последний раз плакал? В детстве, наверное.
— Дедушка, вот он, твой Рыжик, — шептал Иван, сам не понимая зачем. — Видишь? Он ждал тебя. Каждый день ждал.
Старик кивал. По его щекам текли слезы.
А Рыжик скулил и тянулся к стеклу — так близко и так далеко.
— Эй! Вы что тут делаете?!
Голос охранника прозвучал как удар грома. Иван обернулся — к ним быстрым шагом шел тот самый форменный дядька, который раньше прогонял Рыжика.
— Немедленно убирайте эту конструкцию! — орал охранник. — Вы что, с ума сошли? Это же больница!
— Подождите, — Иван не спускался. — Видите старика в окне? Это его собака. Они друг друга не видели месяц.
— Мне плевать! Санитарные нормы! Слезайте немедленно, или я милицию вызову!
— Минуточку еще, — попросил Иван. — Одну минуточку.
Но охранник уже хватал стремянку, пытаясь раскачать.
— Слезайте, говорю!
Иван крепче прижал к себе Рыжика. Пес дрожал — от волнения, от радости, от отчаяния одновременно. Он видел своего человека, но не мог до него добраться.
— Рыжик… — снова беззвучно проговорил старик в окне. И приложил обе ладони к стеклу.
В этот момент что-то изменилось. Охранник замер, посмотрел наверх. Увидел слезы на лице старика. Медленно отпустил стремянку.
— Господи, — пробормотал он. — Это что, его собака?
— Его, — кивнул Иван. — Дедушка Николай. Месяц в больнице лежит, а пес каждый день приходит. Ждет.
Охранник стоял молча. Потом вдруг сказал:
— У меня тоже собака была. Овчарка. Умерла в прошлом году. Черт, ну еще минуту, не больше. Только чтоб никто не видел.
Иван благодарно кивнул. Поднял Рыжика повыше.
Старик в окне что-то говорил — беззвучно, одними губами. Но Рыжик словно понимал. Махал хвостом, скулил тише — уже не от отчаяния, а от счастья.
— Все, хватит, — сказал охранник. — Главврач увидит — мне конец.
Иван осторожно спустился. Поставил Рыжика на землю. Пес еще долго смотрел наверх, скулил, но уже тише. Успокоенно.
А в окне стоял старик и тоже смотрел. На своего верного друга, который не забыл, не предал. Который ждал.
— Спасибо, — сказал охранник Ивану. — За то, что, ну, за доброе дело.
Иван кивнул. Горло перехватило от непривычных эмоций.
Николай Петрович умер через неделю.
Тихо, во сне. Медсестра сказала Ивану, что последние дни старик часто поворачивался к окну. И улыбался.
— Наверное, вспоминал вашу встречу, — добавила она. — Спасибо вам. Он умер не один.
Иван стоял у больничных окон с Рыжиком на руках. Пес не понимал, почему хозяин больше не появляется в окне. Скулил тихонько, тыкался носом в стекло.
— Все, приятель, — шепнул Иван. — Больше не придет он. Но ты же помнишь? Он тебя любил.
— Заберешь к себе? — спросила соседка Галя.
— А куда ему еще?
Рыжик освоился в Ивановой однушке быстро. Не скулил, не грыз мебель. Просто лежал у двери и ждал хозяина с работы.
Иван купил миски, корм, игрушки. Впервые в жизни тратил деньги не на себя — и это было странно приятно.
А еще — разговаривал. С псом, с соседями, с людьми в автобусе.
— Доброе утро, Ваня! — теперь всегда здоровалась кондукторша.
— И вам доброе, Светлана Ивановна.
— А как наш Рыжик?
— Да вот, привыкает потихоньку.
Пассажиры тоже спрашивали про собаку. Кто-то приносил лакомства, дети просили погладить. Иван удивлялся: когда это автобус превратился в место, где его знают, помнят, ждут?
Через месяц они с Рыжиком ехали по тому же маршруту. Пес сидел рядом, положив морду Ивану на колено.
На остановке у больницы Рыжик поднял голову. Посмотрел в окно грустно, но без прежнего отчаяния.
— Помнишь дедушку? — тихо спросил Иван. — Я тоже помню. Хорошим он был, твой дедушка. Воспитал тебя правильно.
Автобус тронулся дальше. А Иван вдруг подумал: наверное, старик Николай был бы рад. Что его Рыжик не остался один. Что нашел нового человека, который будет о нем заботиться.
И что этот человек тоже не остался один.
Вечером они гуляли в парке. Рыжик носился за палкой, Иван сидел на лавочке и смотрел. Думал о том, как изменилась жизнь.
Раньше он считал дни до пенсии. Теперь — планировал завтрашнюю прогулку.
Раньше избегал людей. Теперь здоровался первым.
Рыжик подбежал, сел рядом. Посмотрел на Ивана внимательно — как смотрел когда-то на своего первого хозяина.
И Иван понял: теперь он тоже чей-то хозяин.
И это было лучшее, что случалось с ним за последние годы.
