— Светка, опять пельмени пережарила! Я ж тебе сколько раз говорила — три минуты на сковородке, не больше! — Анна Петровна с грохотом поставила тарелку на стол.
Светлана вздохнула, глядя на подгоревшие края пельменей. В свои двадцать лет она уже привыкла к постоянным замечаниям матери, они въелись в её жизнь, как запах лука в кухонные полотенца.
— Мам, я же просила — называй меня Светлана, — тихо ответила она, поднимая взгляд. — И я не пережарила, просто сковородка новая, сильнее греет.
— Была Светкой, Светкой и останешься, — отрезала Анна Петровна, присаживаясь за стол. — И нечего на сковородку сваливать. Руки не оттуда растут — вот и весь сказ.
Крошечная кухня в хрущёвке душила Светлану сильнее материнских придирок. Каждое утро — одно и то же: поесть, послушать нотации, отчитаться о планах на день. В свои сорок девять Анна Петровна выглядела измождённой жизнью женщиной, с вечно поджатыми губами и цепким, оценивающим взглядом.
— Мам, я на море хочу поехать летом, — осторожно сказала Светлана, размешивая чай. — Девчонки с техникума собираются, говорят, недорого выходит, если комнату на троих снять.
Ложка Анны Петровны зависла над тарелкой.
— Это ещё что за новости? Какое море? С кем? И деньги где возьмёшь? — вопросы сыпались как удары. — У нас крыша течёт, забыла? А новые сапоги тебе на зиму? Тётя Валя на рынке место обещала, так что никакого моря. Будешь работать.
— Мам, мне двадцать лет! Я никогда нигде не была, — Светлана почувствовала, как голос предательски дрожит. — Неужели я не заслужила хоть неделю отдыха? Всю жизнь по твоей указке живу.
— По моей указке? — Анна Петровна отодвинула тарелку. — Да я тебя одна вырастила, без отца! Ты знаешь, как это было? Каждую копейку считала, чтобы тебя в техникум отправить! А ты — море ей подавай!
Светлана стиснула зубы. Как только разговор заходил об отце, любой спор был обречён. Отец умер, когда ей было два года, — так всегда говорила мать. Ни фотографий, ни воспоминаний — только вечная, незаживающая рана Анны Петровны, которую она не забывала демонстрировать.
Сказать, что Анна Петровна удивилась, узнав о решении дочери всё-таки поехать на море, — значит ничего не сказать. Три месяца подработок после техникума, занятые у подруги деньги — и вот она, долгожданная свобода.
— Я не буду тебя провожать, — отрезала мать, когда Светлана вышла из ванной с мокрыми после душа волосами. — Думаешь, взрослая стала? Посмотрим, как ты запоёшь, когда проблемы начнутся.
— Какие проблемы, мам? — Светлана старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Я еду на неделю в Лазаревское с девчонками. Не на край света.
— Все так говорят, а потом беременными возвращаются.
— Мама! — Светлана вспыхнула. — Ты за кого меня принимаешь?
— За свою дочь. Которую я, между прочим, знаю лучше, чем она сама себя.
Эта фраза. Эта ужасная фраза всегда завершала их споры. «Я тебя лучше знаю». Будто Светлана — не человек, а какая-то вещь, принадлежащая матери.
В купе поезда, глядя на проносящиеся мимо поля, Светлана впервые почувствовала себя свободной. Сердце замирало от предвкушения. Море. Настоящее море, которое она никогда не видела.
— Паша, прекрати! — Светлана смеялась, уворачиваясь от брызг. — Я только волосы высушила!
Павел, загорелый до черноты строитель из Краснодара, снимавший комнату по соседству, ухмыльнулся и снова зачерпнул ладонью воду.
— Свет, на море со скучной причёской — преступление! — он догнал её на мелководье и обхватил за талию. — Давай я тебя лучше на глубину вытащу, а то третий день в детском секторе плещешься.
Три дня их знакомства пролетели как один миг. Павел, случайно встреченный на пляже, перевернул её мир. Он был старше на четыре года, работал на стройке, снимал квартиру недалеко от моря и мечтал когда-нибудь построить собственный дом.
— Я плавать толком не умею, — призналась Светлана, с опаской глядя на волны.
— Зато я умею, — Павел взял её за руку. — Доверься мне.
Странно, но ей действительно хотелось ему довериться. Впервые в жизни.
Вечером они сидели в крошечном кафе у моря. Два запотевших бокала пива, запах жареной рыбы, тихая музыка.
— Свет, а почему ты такая зажатая? — вдруг спросил Павел, глядя ей в глаза. — Будто всё время боишься чего-то.
Светлана замерла. Неужели это так заметно?
— Просто… мама строгая, — она неловко улыбнулась. — Вечно контролирует, переживает.
— И поэтому ты в двадцать лет впервые на море?
— Да, — она опустила взгляд. — Мама считает, что тратить деньги на развлечения — непозволительная роскошь.
Павел накрыл её руку своей.
— А что считаешь ты?
Этот простой вопрос поставил её в тупик. Что считает она? Светлана внезапно осознала, что никогда не задумывалась об этом. Её мнение просто не имело значения.
— Я не знаю, — честно ответила она. — Наверное, я хочу… жить.
— Так живи, — просто сказал Павел. — Со мной. Здесь.
— Что? — Светлана решила, что ослышалась.
— Оставайся со мной, — повторил он. — Я серьёзно. Мы знакомы всего ничего, но я чувствую… ты та, кого я искал. Работу найдёшь, море рядом. Будем жить вместе.
Сердце Светланы колотилось как сумасшедшее. Остаться здесь? Бросить всё? Маму?
— Я… я не могу, — ответила она, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Мама одна. Она не справится.
— А ты справишься? — Павел сжал её руку сильнее. — С жизнью, которую она для тебя выбрала?
Светлана молчала. Где-то внутри зрело понимание, что это — тот самый момент, который может изменить всю её судьбу. Но страх был сильнее.
— Мне надо подумать, — наконец выдавила она.
Но думать ей не пришлось. На следующий день, вернувшись с пляжа, она обнаружила в холле санатория Анну Петровну, с осунувшимся лицом и сжатыми в ниточку губами.
— Мама?! — Светлана остановилась как вкопанная. — Что случилось?
— У Виктора проблемы, — коротко бросила мать. — Твой брат в больнице. Собирайся.
Виктор, старший брат, жил отдельно, редко появлялся дома. Что могло с ним случиться?
— Что с ним? — Светлана почувствовала, как холодеет внутри.
— Аппендицит, — Анна Петровна смотрела мимо дочери. — Срочная операция. Ты нужна, чтобы ухаживать за ним, пока я на работе.
Сердце Светланы упало. Аппендицит? Но разве это требует её немедленного возвращения? Как мать вообще нашла её?
— Девчонки твои сказали, в каком ты санатории, — словно прочитав её мысли, произнесла Анна Петровна. — Собирайся, автобус через час.
— Мам, но у меня ещё три дня оплачено… — начала Светлана.
— Брат важнее твоего отдыха, — отрезала мать. — Или ты считаешь иначе?
И снова этот взгляд. Обвиняющий, пронизывающий насквозь. «Я знаю, о чём ты думаешь. Я вижу твой эгоизм».
Павел ждал её на пляже ещё два дня. Потом уехал в Краснодар, не оставив ни адреса, ни телефона. А Виктор, как выяснилось позже, действительно перенёс операцию, но уже шёл на поправку, когда Анна Петровна сорвала дочь с отдыха.
Брат смотрел на неё с недоумением.
— И зачем ты приехала? — спросил он, когда мать вышла из палаты. — Со мной всё в порядке, выписывают через два дня.
Светлане нечего было ответить.
Рынок встретил Светлану запахом подгнивших фруктов и сигаретного дыма. Тётя Валя, старая приятельница матери, действительно «выбила» для неё место — крошечный прилавок, где предстояло продавать дешёвый китайский трикотаж.
— Ну чего морщишься? — грубовато спросила женщина, гремя вешалками. — Не царское это дело — торговать? В магазин хотела пойти? Так там зарплата — слёзы. А тут, если шевелиться будешь, и на сапоги новые заработаешь, и матери поможешь.
Светлана кивала, машинально развешивая футболки с кричащими надписями. После возвращения с моря прошло почти два года. Два года беспросветной тоски. Море, Павел — всё казалось далёким сном.
— Тань, глянь какой мужик идёт! — шепнула соседка по прилавку. — Этот точно не за колготками.
Светлана подняла взгляд. К их ряду действительно приближался мужчина — высокий, с залысинами, в потёртой кожаной куртке. Лет сорок, не меньше, прикинула она.
— Здравствуйте, — он остановился у её прилавка. — У вас детские футболки есть? На мальчика девяти лет.
Голос у незнакомца был низкий, приятный.
— Конечно, — Светлана достала стопку детских вещей. — Вот эти с мультяшками популярные. А вот с машинками. Какой размер нужен?
— Если честно, не знаю, — мужчина смущённо улыбнулся. — Он у меня худенький, но высокий. Может, что-то посоветуете?
— А сколько лет ребёнку?
— Девять. Илья, сын мой, — он вздохнул. — Жена ушла два года назад, я не очень разбираюсь в этих делах.
Что-то в его взгляде тронуло Светлану. Может, усталость? Или эта неловкая, почти детская растерянность?
— Давайте я помогу выбрать, — улыбнулась она. — Меня, кстати, Светлана зовут.
— Михаил, — мужчина протянул руку.
— Значит, ты к Михаилу своему переезжаешь? — Анна Петровна сидела на кухне, наблюдая, как дочь складывает вещи в старую дорожную сумку. — В его однушку с ребёнком?
— Да, мам, — твёрдо ответила Светлана. — Миша хороший. И Илья — замечательный мальчик.
— Он старше тебя на пятнадцать лет! — мать повысила голос. — Ты этого не понимаешь? В его возрасте мужики детей растят, а не за молоденькими бегают!
— Мама, мне двадцать четыре года, — Светлана застегнула сумку. — Я не молоденькая. И Миша не «бегает» за мной. Мы любим друг друга.
— Любовь! — Анна Петровна всплеснула руками. — Да какая любовь? Ему нянька для сына нужна, вот и вся любовь! А ты, дурёха, повелась!
Светлана выпрямилась, глядя матери в глаза.
— Мам, ты можешь хотя бы раз поддержать меня? Порадоваться за меня?
— Радоваться? — Анна Петровна покачала головой. — Радоваться что ты с сорокалетним разведёнкой связалась? Да ещё с ребёнком?
— Ты просто боишься остаться одна, — вдруг спокойно сказала Светлана. — Всё это не обо мне. О тебе.
Анна Петровна побледнела.
— Много ты понимаешь, — сказала она тихо. — Иди. Только не прибегай потом, когда он тебя бросит. Как отец твой меня бросил.
Светлана замерла.
— Что?
— Ничего, — мать отвернулась. — Иди уже, раз решила.
Жизнь с Михаилом оказалась совсем другой. Без нотаций, без постоянного контроля. Было тяжело — денег не хватало, крошечная квартира, чужой ребёнок, которого нужно приручить. Но Светлана была счастлива.
Илья, серьёзный не по годам мальчик с внимательными глазами, поначалу держался настороженно.
— Ты с папой спишь? — прямо спросил он на третий день.
— Да, — честно ответила Светлана, помогая ему с домашним заданием. — Но это не значит, что я пытаюсь заменить тебе маму.
— Хорошо, — кивнул мальчик. — Она всё равно не вернётся. Папа сказал, у неё новая семья.
В его голосе не было обиды — только констатация факта. И от этого становилось ещё больнее.
— А тебе обязательно спрашивать у неё разрешения? — удивлённо спросил Михаил, когда Светлана сообщила, что идёт навестить мать. — Ты же взрослая женщина.
— Я не спрашиваю разрешения. Просто предупреждаю, — Светлана поморщилась. — Она совсем одна, Миш. А тут ещё твои слова про отца… Я должна узнать правду.
Потеряв дочь, Анна Петровна словно постарела на десять лет. Она встретила Светлану с поджатыми губами, впустила в квартиру молча.
— Мам, я соскучилась, — Светлана обняла мать, чувствуя, как под кофтой выпирают лопатки. — Как ты?
— Нормально, — сухо ответила Анна Петровна. — Чай будешь?
Они сидели на кухне, такой знакомой и вдруг ставшей чужой. Светлана собиралась с духом, чтобы задать главный вопрос.
— Мам, — наконец решилась она. — Что ты имела в виду тогда… про отца? Что он бросил тебя?
Чашка в руках Анны Петровны дрогнула.
— А, — она поджала губы. — Проговорилась значит.
— Ты всегда говорила, что он умер, — тихо сказала Светлана.
— Для меня — умер, — отрезала мать. — В семьдесят восьмом, когда ушёл к молоденькой секретарше. Тебе было два года, Витьке — пять. «Задыхаюсь, — говорит, — в этом болоте. Жить хочу». А я, значит, не жить хотела? С двумя детьми на руках?
Светлана молчала, ошеломлённая. Всю жизнь она верила, что отец умер. Всю жизнь мать использовала эту историю как щит и меч.
— Почему ты мне никогда не говорила правду?
— А зачем? — Анна Петровна смотрела в окно. — Чтобы ты знала, что родной отец бросил тебя ради какой-то шлюхи? Лучше пусть будет мёртвый герой, чем живой предатель.
Всё стало на свои места. Контроль, страх одиночества, постоянное «я всем пожертвовала ради тебя». Мать превратила свою боль в оружие, которым ранила дочь долгие годы.
— Ты могла выйти замуж снова, — тихо сказала Светлана.
— И кому я нужна была? С двумя чужими детьми?
— Но зачем же держать меня при себе? Манипулировать моей жизнью?
Анна Петровна впервые за разговор посмотрела дочери в глаза.
— Потому что боялась, что ты уйдёшь. Как он. Как Виктор, который сбежал, как только школу закончил. Боялась остаться совсем одна.
В этот момент Светлана почувствовала не гнев, а огромную, всепоглощающую жалость. Её мать прожила жизнь в страхе, и этот страх искалечил не только её, но и дочь.
Смерть Анны Петровны была внезапной — инсульт, скорая, реанимация. В свои пятьдесят девять она выглядела на все семьдесят.
Разбирая материнские вещи, Светлана нашла старую шкатулку с фотографиями. Отец — молодой, улыбающийся, совсем не похожий на портрет, нарисованный матерью. И письма — целая стопка писем, отправленных, но вернувшихся с пометкой «адресат выбыл».
«Прости меня, если сможешь. Я хочу видеть детей…», «Вите исполнилось восемь, я имею право…», «Пойми, я не вас бросил, а себя хотел спасти…»
Светлана плакала, сидя на полу среди чужих историй. Всё это время мать лгала. Отец пытался вернуться, хотел общаться с детьми. А она не позволила, оборвала все связи. И превратила свою боль в тюрьму для дочери.
В начале 2006 года Светлана стала женой Михаила. Илья, теперь уже подросток, ворчал по поводу «официального оформления очевидного факта», но первым поздравил их после ЗАГСа.
— Ты сделала правильный выбор, — сказал Михаил вечером, когда они остались одни. — Не каждая женщина готова растить чужого ребёнка.
— Он не чужой, — возразила Светлана. — Просто… другой. И иногда я думаю, что мы могли бы завести своего.
Михаил вздохнул.
— Светлан, мне сорок пять. Какие дети? Илье нужно образование, нам бы квартиру расширить…
Она кивнула, проглотив разочарование. Всегда находилось что-то более важное, чем её желания.
Смерть Михаила в 2011 году перевернула жизнь Светланы. Сердечный приступ, скорая, которая не успела. История повторялась с пугающей точностью.
— Продавай квартиру и переезжай к матери, — сказал Виктор на поминках. — Зачем тебе эта однушка? А Илью — в общагу при институте, если поступит.
— Ты с ума сошёл? — Светлана посмотрела на брата как на умалишённого. — Илья — мой сын. Пусть не родной, но мой. Я не брошу его.
— Свет, ему девятнадцать, — терпеливо объяснял Виктор. — Он взрослый парень. Ты свою жизнь устраивать должна. Замуж выйти. Родить своих детей.
— У меня есть ребёнок, — отрезала она. — И не смей больше поднимать эту тему.
Может, в этом была её ошибка. В том, что она выбрала одиночество и верность памяти Михаила. В том, что вложила всю душу в пасынка, пытаясь дать ему то, чего не хватало ей самой — безусловную любовь.
Но Илья не оценил. Начались прогулы в институте, пьянки, какие-то сомнительные друзья. Светлана не понимала, что происходит.
— Ты должна быть благодарна, что я вообще домой прихожу! — кричал Илья, когда она попыталась поговорить с ним. — Я не твой сын! Не надо меня воспитывать!
— Я просто беспокоюсь о тебе, — Светлана чувствовала, как к горлу подступает ком. — После смерти папы ты сам не свой.
— Отстань! — он хлопнул дверью.
Светлана опустилась на стул, чувствуя себя совершенно разбитой. Чем она заслужила такую жизнь? Неужели её судьба — быть вечно отвергнутой теми, кого она любит?
— Света, тебе звонили, — окликнула соседка по прилавку. — Какой-то мужчина. Сказал, перезвонит.
Светлана кивнула, продолжая раскладывать новый товар. Рынок изменился за эти годы — крытые павильоны вместо открытых рядов, кондиционеры, даже кафе для продавцов. Но суть осталась прежней — бесконечная торговля дешёвыми вещами.
Мобильный зазвонил через час.
— Светлана? — голос был смутно знакомым. — Это Павел. Помнишь меня? Лазаревское, девяносто шестой год.
Сердце пропустило удар. Она помнила. Господи, как она могла забыть?
— Павел? — её голос дрогнул. — Откуда… как ты меня нашёл?
— Через знакомых, — он помолчал. — Я в вашем городе по работе. Пытался найти тебя ещё тогда, но… В общем, можем встретиться?
Светлана согласилась, не раздумывая. Это была просто встреча старых знакомых. Ничего более.
Павел ждал её в кафе — всё такой же загорелый, только с проседью в тёмных волосах. Сорок восемь лет — не мальчик уже. И она не девочка.
— Ты совсем не изменилась, — улыбнулся он.
— Врёшь и не краснеешь, — Светлана невольно улыбнулась в ответ. — У меня морщины и лишний вес.
— А у меня жена и двое детей, — просто сказал он. — Но я всё равно хотел тебя увидеть. Узнать, как сложилась твоя жизнь.
Они проговорили три часа. О прошлом, о настоящем, о детях Павла, о нелёгкой судьбе Светланы.
— Знаешь, я часто думал, что было бы, если бы ты тогда осталась, — сказал он на прощание. — У моря.
— Я тоже, — призналась она. — Особенно в трудные времена.
— И что думаешь?
Светлана посмотрела на свои руки — огрубевшие от работы, с дешёвым обручальным кольцом, которое она так и не сняла.
— Думаю, в каждой истории есть свой смысл. Даже в такой, как моя.
Они расстались у метро. Он не пригласил её в свой город, она не попросила его остаться. Взрослые люди, понимающие цену словам.
В 2024 году, в свои сорок восемь, Светлана всё ещё работала на рынке. Илья, теперь уже взрослый мужчина тридцати трёх лет, жил с ней, периодически пропадая на недели, потом возвращаясь — обычно без денег и с похмелья.
— Мама, выручай, — он стоял в дверях квартиры, небритый, с покрасневшими глазами. — Три тысячи до зарплаты. Верну.
Светлана молча достала из кошелька последние деньги. Сколько раз она давала ему «до зарплаты»? Сколько раз он возвращал? Вопросы, ответы на которые она знала, но не хотела принимать.
— Спасибо, мам, — Илья сунул деньги в карман и поцеловал её в щёку. От него пахло перегаром и сигаретами. — Ты лучшая.
— Илья, — она остановила его у двери. — Тебе тридцать три. Когда ты начнёшь жить своей жизнью?
Он обернулся, и в его взгляде мелькнуло что-то похожее на вину. На секунду. Потом снова эта маска беззаботности.
— А разве я не живу? — усмехнулся он. — Просто жизнь такая… сложная штука.
— Нет, — Светлана вдруг почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — Ты не живёшь. Ты прячешься. От ответственности, от решений. Как я пряталась когда-то.
— Ну вот, началось, — Илья закатил глаза. — Давай без нотаций, а? Я просто зашёл денег занять.
— И когда же ты вернёшь? — Светлана скрестила руки на груди. — Как и те, что брал в прошлом месяце? И в позапрошлом?
— Господи, да что с тобой сегодня?! — он повысил голос. — Ты мне мать или кто? Ты должна меня поддерживать, а не пилить!
— Я не мать тебе, — тихо сказала Светлана. — Ты сам мне это постоянно напоминаешь. Я женщина, которая потратила жизнь на то, чтобы вырастить неблагодарного мужчину. Как моя мать когда-то.
В наступившей тишине было слышно, как капает вода из крана на кухне. Илья смотрел на неё так, словно видел впервые.
— Значит, я обуза? — процедил он. — Ну извини, что испортил тебе жизнь.
Дверь хлопнула так, что с потолка посыпалась штукатурка. Светлана медленно опустилась на стул, чувствуя странное опустошение и одновременно — облегчение. Словно её отпустило что-то, державшее много лет.
Она взяла телефон и набрала номер Виктора. Брат ответил не сразу.
— Свет? Что-то случилось? — в его голосе слышалось беспокойство. Они редко созванивались.
— Витя, ты помнишь, как мама не пускала тебя в мореходку? — спросила она вместо приветствия.
— Помню, — усмехнулся он. — Я тогда впервые в жизни её не послушал. А что?
— Я только что, кажется, тоже впервые не послушалась, — Светлана почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. — Сказала Илье то, что думаю.
— Наконец-то, — брат вздохнул с облегчением. — Давно пора было. Он же на шее у тебя сидит который год.
— А я ведь всегда знала, что он использует меня, — призналась Светлана. — Просто… мне казалось, что я должна. Что это мой долг, понимаешь?
— Как мама, — тихо сказал Виктор. — Только она считала, что мы ей должны, а ты — что должна Илье.
— Но я ведь могла бы… — она запнулась, не зная, как сформулировать то, что мучило её годами.
— Родить своих детей? Замуж выйти ещё раз? Жить для себя? — закончил за неё брат. — Да, могла бы. И сейчас ещё можешь.
— В сорок восемь? — Светлана невесело усмехнулась.
— Лучше в сорок восемь, чем никогда, — серьёзно ответил Виктор. — Приезжай ко мне в Питер. Прогуляемся по Невскому, поговорим. Сколько лет ты не выбиралась из своего города?
Она не помнила. Кажется, с того самого моря в 1996-м. Двадцать восемь лет назад.
Когда Илья вернулся — через неделю, потрёпанный и с разбитой губой — квартира встретила его тишиной. На столе лежала записка:
«Илья, я уехала к брату в Санкт-Петербург. Возможно, насовсем. Квартира твоя, документы у нотариуса. Плати за неё сам. Прости, что не смогла стать для тебя той матерью, которая нужна. Светлана.»
Ветер с Финского залива трепал её волосы, когда она стояла на набережной, вдыхая солёный морской воздух. Она вспоминала Павла, Михаила, мать, Илью… Всех тех, чьи судьбы переплелись с её собственной, создавая причудливый узор жизни.
Сожалела ли она о своих решениях? О тех поворотах, которые привели её сюда, на берег чужого моря, в чужой город, с надеждой на новое начало?
Иногда. В те моменты, когда думала о несбывшемся — о своих детях, которых не родила, о любви, которую не испытала в полной мере, о странах, которые не увидела.
Но чаще она думала о том, что каждый делает то, что может, с тем, что имеет. И она делала. Не всегда правильно, не всегда смело. Но честно — по отношению к себе и другим.
— Смотри, как красиво, — Виктор подошёл и встал рядом. — Представляешь, я каждый день это вижу. И каждый день удивляюсь.
— Завидую, — улыбнулась Светлана. — Хорошей завистью.
— Не завидуй, — он положил руку ей на плечо. — Просто оставайся. Начни с чистого листа.
— В моём возрасте?
— Светка, ну сколько можно! — Виктор рассмеялся. — Ты говоришь прямо как мама. «В моём возрасте, кому я нужна, да с двумя детьми…» Не превращайся в неё. Ты другая. И жизнь у тебя может быть другой.
Светлана посмотрела вдаль, где небо сливалось с водой в единую серо-голубую линию. Где-то там была граница — между прошлым и будущим, между страхом и надеждой.
— Я подумаю, — сказала она и, помолчав, добавила: — На этот раз — всерьёз.
