— Ты издеваешься, Галя? — Анна смотрела на свекровь как на случайно открытый люк посреди дороги. Не глубоко, но ехать уже невозможно. — Ты. Сдала. Мою. ДАЧУ?
— Ну что ты начинаешь, Анечка, — вздохнула Галина Петровна, как будто устала от того, что ее поймали за руку. — Не «сдала», а просто договорилась. Сами ж не живёте там. Пусть хоть польза какая-то будет.
У меня сейчас пульс зашкалит, и если я умру, они еще обвинят меня в том, что я испортила аренду.
Анна стиснула зубы. Было жарко. Кондиционер в квартире не работал, муж уехал на “переговоры”, оставив ее разбираться с этим сюрреализмом. А свекровь — в шифоновом сарафане с персиками, нагло сидела в их гостиной и пила компот. Компот. Как будто всё нормально.
— Ты вообще в своём уме? — медленно выдавила Анна, чувствуя, как пальцы дрожат. — Дом оформлен на меня. Ты даже ключи у меня не спросила.
— А зачем спрашивать, Анечка? — с невинной улыбкой ответила свекровь, аккуратно поставив стакан на подставку. — Ключи-то у Лёши были. Вот и взяла.
— У тебя нет совести, — прошептала Анна, скорее себе. — И мозгов, похоже, тоже.
— Не хами, девочка, — свекровь резко выпрямилась. — Я тебя старше, и между прочим, я этот дом лично красила, когда вы его купили. Помнишь? Алексей тогда работал, а мы с тобой с утра до ночи там возились.
— Ты огурцы красила, Галя, — зло рассмеялась Анна. — Забыла? Потому что от краски был сильный запах, и ты ушла через два часа. А я одна возилась с этими вонючими стенами, потому что «спина болит». Ну, ничего. Я тебе сейчас такую спину устрою.
Галина Петровна поджала губы и встала. Склонилась к Анне, как будто хотела сказать что-то по-доброму, а потом резко бросила:
— Ты неблагодарная. Лёша — мой сын, и если он не против, что там будут люди…
— Стоп. — Анна подняла ладонь. — Если он не против? А я тогда кто? Дом-то мой. И я против.
— Ну, если ты так хочешь развалить семью, — с показной обидой протянула свекровь, — то продолжай в том же духе.
— Семью? — Анна даже прыснула. — Галя, ты сдала мою собственность в аренду без моего согласия. Это статья, между прочим. Уголовная.
— Да кого ты собралася пугать? — фыркнула та. — Тебя ж никто слушать не будет. Алексей скажет, что ты согласна, и всё.
— Алексею всё равно, — прошипела Анна. — Он даже не звонит. Второй день, между прочим.
Свекровь замерла. Потом медленно выдохнула.
— Он… устал от твоих сцен.
Вот оно. Сцены. Конечно. Как же без них. Безумная истеричка Анна снова что-то не поделила с Великой Галинычем.
Анна развернулась и пошла в спальню. Закрыла дверь. Не заперлась, потому что замок давно развалился. Села на кровать. Глянула на зеркало. Бледная, с растрёпанным хвостом, в майке с надписью «I’m not a morning person» — иронично.
— Плевать, — пробормотала она и достала телефон. Первым делом — в архив: разговоры с Алексеем, как он «ничего не знал». Потом — диалог с агентом, который скинул адрес арендаторов.
Три чувака. Без детей. Хотели «лето пожить на природе». Звали Галю «тетей». И судя по переписке, она реально давала им советы, что привезти: «Сковороду с хорошим дном, Аню свою не берите, она нервная».
Ах, Аня нервная? Аня вам сейчас устроит сковороду с хорошим дном.
Вышла из спальни. Галина Петровна уже натянула на лицо свою стандартную маску «я-не-при-чем».
— Собирайся, — сухо сказала Анна. — Поедем на дачу.
— Прямо сейчас?
— Да. Сейчас. Я хочу посмотреть, как выглядит моя новая общага.
Свекровь недовольно пожала плечами, но встала. Через двадцать минут они уже ехали в машине. Молчание было густое, как густой кисель — тягучий и липкий.
На даче пахло мокрой землёй. И дешёвым дезодорантом. Один из жильцов — какой-то длинный парень в майке с Че Геварой — открыл дверь, почесал живот и сказал:
— О, тёть Галь, вы уже тут? Мы ща пельмени сварим, похавайте с нами.
Анна не выдержала.
— Ты кто? — спросила она с каменным лицом.
— Я… Славик.
— Славик, — спокойно произнесла Анна. — Через десять минут тебя здесь не будет.
— Чё?
— С катертью, Славик. Со сковородой. С Че Геварой. Со всеми вещами. И с пельменями.
— Подожди, мы ж платим тёте Гале…
— А я — собственница дома, — Анна подняла документы, которые всегда носила в сумке. — Вот. Участок и дом — мои. Ваш договор — туалетная бумага. Через десять минут я вызываю участкового. А ещё у меня адвокат на громкой связи.
Славик почесал затылок. Потом повернулся вглубь дома:
— Пацаны! Мы, походу, сегодня ночуем в машине.
Галина Петровна стояла рядом, сжав губы. Неожиданно, но даже не взбесилась — скорее, испугалась. Или не знала, что сказать.
Анна молча зашла в дом. Всё, как она и боялась: занавески другие (да, она терпеть не могла эти дурацкие «весёлые облачка»), её кресло убрали, а на полке с книгами — чья-то Bluetooth-колонка.
Это уже не дом. Это какой-то номер в плохом хостеле.
На кухне Анна включила свет. Вода капала из крана. Пустая банка из-под кофе, чужая зубная щётка в стакане.
Она достала телефон, нажала на имя.
— Алло, — ответил голос мужа, усталый и отстранённый.
— Ты знал? — голос Анны был ровным, но внутри всё дрожало.
— Аня, ты опять начинаешь…
— Нет. Я заканчиваю.
— Что ты несёшь?
— Я завтра переезжаю сюда. И подаю на развод.
— Ты с ума сошла?
— А ты сдал мой дом, Алексей. Даже не удосужился сказать. Как минимум — ты пособник. Как максимум — просто мудак.
— Ты драматизируешь, — раздражённо отрезал он.
— А ты — делаешь вид, что это нормально. Прощай.
Она сбросила звонок. Села за стол. За этим столом они с Лёшей когда-то ели шашлык и шутили, кто кого первый выгонит в баню.
Сейчас — уже не до шуток.
Галина Петровна осторожно зашла на кухню. Смотрела, как будто боялась быть укушенной.
— Ты не обязана делать из этого трагедию, — тихо сказала она.
— Я не делаю. Я просто устала. И в этот раз — я не отступлю, Галя. Никогда больше.
— Ты меня выгоняешь?
— Нет. Я тебя отпускаю, — Анна поднялась. — Можешь вернуться в город. С вещами или без. Я теперь здесь. Навсегда.
— Ты пожалеешь, Аня, — свекровь попыталась поймать взгляд, но не вышло.
— Возможно, — вздохнула она. — Но хоть буду жалеть — о своём.
И закрыла за ней дверь.
Ночь была жаркая и вонючая. Участок медленно остужался после визита трёх «беженцев из общаги», которые, судя по всему, реально собирались остаться. Один из них, Славик, дважды попытался вернуться — сперва за тапками, потом за гантелей. На третий раз уже молча взял даже колонку с Че Геварой, ни на кого не глядя. Пельмени остались на плите.
Анна не спала. Лежала на старом диване, с поджатыми коленями, слушала, как в ночи орёт какая-то сова или, может, Галина Петровна в подушку. Телефон был в режиме «не беспокоить», хотя от Алексея и так — ни звука.
Если он завтра приедет сюда — я выбью ему дверь в спину. Или чайник разобью. Или дам в руки грабли и скажу, что у нас тут дачная терапия.
Алексей приехал в 9:43 утра. Вышел из машины с видом человека, который готов «поговорить по-мужски», хотя сам до сих пор живёт на маминой квартире. Джинсы, белая футболка, очки на лбу. Классический набор «я не виноват, ты просто слишком остро реагируешь».
Анна стояла на крыльце и ела клубнику из миски. Босиком. Без косметики. С растрёпанным хвостом. Она впервые за долгое время чувствовала себя живой, а не просто «женой Алексея».
— Мы можем нормально поговорить? — начал он. Тоном психотерапевта с Уралмаша.
— Только если ты не принес в багажнике новых арендаторов, — фыркнула Анна. — Я тут вроде разобралась с логистикой.
— Анна, — Алексей протёр лицо. — Давай без этого. Я не знал, что мама… Вот честно.
— Лёш, ты был в чате с агентом. Я всё видела. Там, где она скинула фотки дома и писала, что «Аня не узнает, она в городе». Не знал, да?
Он замолчал. Опустил глаза. Промолчал секунд десять.
— Я просто хотел, чтобы она отстала. Она задолбала меня этим домом. И я подумал, что… если на время…
— Если что? — Анна стиснула зубы. — Если я заткнусь и приму, что в МОЁМ доме живут чужие мужики, а ты всё ещё держишь сторону мамочки, которой вообще должно быть не до дачи, а до санатория?
— Не переходи на личности, — огрызнулся Алексей.
— А что мне осталось? Ты меня предал, Лёш. Ты выбрал удобство. Маму, которая таскает ключи за спиной. Комфорт без конфликта.
— Это просто дом!
— Это мой дом. Моя территория. Моя личная граница — да, я знаю, ты ненавидишь это слово — но у меня их всего две: тело и дача. Ты вторгся туда, куда нельзя.
Молчание. Даже птицы заткнулись.
— Что ты хочешь? — Алексей наконец поднял взгляд. — Развод?
— Уже подала.
Он хмыкнул, почти с облегчением. Но не ушёл. Вместо этого пошёл к качелям и сел.
— Я не знаю, чего ты хочешь добиться этим цирком.
— Свободы. И, может, новой жизни, в которой я не боюсь оставить ключи без присмотра. Или уснуть без опаски, что мама мужа сдаст мою спальню кому-нибудь за шесть тысяч в месяц.
— Это мелочность.
— Нет, это самоуважение, — Анна подняла брови. — Ты мог быть со мной, Лёш. Но ты был с ней.
Суд прошёл неожиданно быстро. У Галины Петровны был адвокат — злобная женщина в пиджаке цвета жеваного пепла. Она пыталась доказать, что дача была «семейной», потому что Галина помогала с ремонтом. В суде даже подняли тему огурцов.
— …да, и я тогда настояла, чтобы фасад был светлый, потому что тёмные цвета на даче — это плохо по энергетике, — с придыханием сообщила Галина Петровна.
Анна едва сдержалась, чтобы не захохотать.
Судья — женщина лет пятидесяти, с глазами, в которых явно умерло не одно терпение — посмотрела на документы, выслушала стороны и выдала сухо:
— Собственность Анны Александровны подтверждена. Попытка сдачи без её согласия — неправомерна. Развод удовлетворён. Дом остаётся за истицей.
Как будто вынули занозу из души. Болело, но — чисто.
Галина Петровна сидела, как будто её лично выселили в палатку.
Алексей даже не смотрел в сторону Анны.
— Удачи, — бросила она после заседания. — В жизни, где ты до сих пор сын, а не муж.
Он ничего не ответил.
Прошло две недели.
Анна окончательно переехала. Работала удалённо. Выкинула колонку, сожгла чужую щётку в мангале (символизм!), покрасила дверь в ярко-белый. По утрам пила кофе на веранде и смотрела на утренний туман, который клубился над грядками, как дым после пожара.
Она стала другой. Не «истеричкой», как думала Галина, не «психологически нестабильной», как шептал Алексей друзьям. Просто — женщиной, у которой наконец появилась тишина. И свобода.
Но в ту субботу вечером, когда она сидела с ноутбуком и писала статью, послышался стук. На крыльце стояла Галина Петровна.
Одна. Без сумки. Без вызова. Просто — стояла.
— Я не хочу в дом, — тихо сказала она.
Анна кивнула. Вышла. Села рядом. Молчали минут пять.
— Я была не права, — вдруг произнесла Галина. — Ты была права. Это было твоё. Я… не умею не контролировать.
— А я больше не хочу быть под контролем, — ответила Анна.
— Мне… тяжело быть одной. Лёша теперь живёт у друга. Мы не общаемся. Он обвиняет меня в разводе.
— Он сам развёлся, Галя. С собой. Не со мной.
Тишина снова. А потом:
— Можно я просто посижу тут, на крыльце?
— Можно, — вздохнула Анна. — Только не думай, что я пущу обратно. Всё было. И больше — не будет.
— Я поняла, — кивнула свекровь. — Уже поняла.
Так они и сидели. Две женщины. Одна — с новыми ключами от старого дома. Другая — с пустыми руками и запоздалым раскаянием. Всё было по-честному. Без театра, без скандалов. Просто точка. Большая жирная точка.
