Марина стояла на пустынном перроне, прижимая к себе спящую Алину и чувствуя, как влажный морской воздух липнет к коже. Поезд, на котором они приехали, уже скрылся за поворотом, и вместе с его грохотом ушло ощущение большого города. Остался только запах соли, ржавчины и где-то внизу, у пирса, — сырого песка, перемешанного с водорослями.
— Мам, а у нас тут интернет есть? — спросила Алина, разлепив глаза.
— Есть, — Марина постаралась улыбнуться. — Дойдём до дома — проверим.
Дом… На самом деле — старый двухэтажный особнячок у моря. Внизу — пустая мастерская отца, наверху — две жилые комнаты. Здесь всё помнило его: гончарный круг в углу, на полке — несколько кружек с неровным ободком, будто только что снятых с руки мастера.
В столицу Марина уехала учиться — тогда казалось, что это билет в настоящую жизнь. Потом была свадьба, работа, почти уверенность, что всё устроилось. До вечера, когда муж вернулся с запахом чужих духов и требованием «продать квартиру и разойтись без сцены». Почти всё, что они нажили, осталось в прошлом. Остался чемодан вещей, Алина и этот дом — обветшалый, но их.
До дома шли пешком. Узкие улицы с кривыми балконами, бельё, колышущееся над тротуаром, и взгляды — кто-то кивал, кто-то рассматривал в упор. Здесь всё ещё помнили девчонку, которая бегала босиком по пляжу, и теперь будут обсуждать каждое её появление.
На крыльце — лавка с выбитым сиденьем. Замок заедал, пришлось толкнуть дверь плечом, и в лицо пахнуло смесью пыли, дерева и старой глины. Мастерская внизу встречала тишиной. Отец когда-то говорил: глина слушает руки. Её руки молчали уже много лет.
— Мам, тут холодно… — Алина обняла себя за плечи.
Плед нашёлся в сумке. Поднялись на второй этаж: стол с ободранным краем, буфет, два стула и маленькая веранда с видом на бухту. Марина провела ладонью по подоконнику, стряхивая серую полоску пыли. В груди одновременно тянуло страхом и какой-то тихой решимостью.
К вечеру постучали. На пороге — Лида из дома напротив, когда-то подруга её матери. В руках миска с ухой.
— Думала, замёрзнете, — сказала она. — Ешьте, пока горячее. И не переживай, Марин, всё наладится. У тебя руки золотые, не пропадёте.
Марина поблагодарила, но внутри было пусто. Вечером она долго бродила по мастерской, перебирая забытые инструменты.
На следующий день пошла к морю. Рыбаки чинили сети, у причала покачивались лодки, а на лавке сидел Лев — высокий, сухощавый, с густой седой бородой. Он знал её отца и ходил с ним в плавания.
— Вернулась? — сказал он, не спрашивая. — Море таких не отпускает.
Они молчали, слушая воду. Лев кивнул на стопку старых досок у причала:
— Забирай. Материал хороший, из него вещь на годы выйдет.
Марина взяла доски. Вечером, пока Алина рисовала на кухне, она протирала их, и в пальцах снова появилось чувство податливой поверхности, будто ожившей от прикосновения.
***
На третий день Марина взялась за мастерскую. Пыль поднималась лёгкой дымкой, в носу щекотало, из угла выкатился старый газетный лист — дата еле читаемая, но явно из «нулевых». Отец такими листами всегда застилал стол, чтобы не марать поверхность. Марина машинально прижала бумагу ладонью, будто это могло вернуть прежний порядок.
— Мам, можно я поставлю тут стол? — Алина стояла в дверях с банкой карандашей. — Свет классный.
— Можно. Только сначала пол домоем, — Марина подала ей тряпку. — Вдвоём быстрее.
Через полчаса мастерская уже не выглядела забытой: окна распахнуты, с пола сметены комки сорной пыли, на подоконнике — кружка, в которую Алина свалила горсть ракушек, найденных утром у воды.
Днём заглянула Лида.
— В клубе объявили детские занятия, — сказала она, присев на табурет. — Рисование, поделки. Твоей это в самый раз.
— Сходим, — Марина налила ей чай.
Лида помешала ложкой и, как обычно, перешла на важное:
— Касаемо слухов… Тут один знакомый сказал, что твой бывший через кого‑то интересовался: как вы тут, где живёте. Просто держи в голове.
Марина кивнула. Внутри кольнуло — не страх даже, а раздражение, что он снова влезает в их жизнь через чужие уши.
Вечером, когда Алина убежала к соседским девчонкам, Марина спустилась к кругу. Достала серую плитку глины — пересохла. Налить воду, подождать, размять, снова долить — и вот под пальцами появляется тихая упругая масса, как дрожжевое тесто перед расстойкой. Движения вспоминались сами, хотя последнее «дело» было лет семь назад — подарочный набор чашек для чьей‑то свадьбы.
В дверях кашлянули. Лев.
— Ну, вот, — сказал он, опершись плечом о косяк. — А я думал, ты будешь ещё неделю всё расставлять и вытирать.
— Сначала руки вспомнить надо, — ответила Марина, не останавливая круг.
— Печь нужна? У меня в сарае старая стоит, рабочая.
— Если не жалко — привезите. С меня кофе и пирог, — она улыбнулась.
— Пирог — договорились, — кивнул Лев. — И ещё: видел Алину у пирса. Ребята ей рассказывали, как нас три года назад накрыло. Она прямо по ходу рисовала, чтобы не забыть. Художница растёт.
На следующий день Лев приволок печь. Утрамбованная, с потёртым термометром, но крепкая. Втаскивали вдвоём, с остановками. Алина подпрыгивала вокруг, как пружинка.
— Будем вместе! — заявила. — Ты кружки, я… что получится.
Первые «чашки» получались с пупырышками и перекосами. Но вечером, когда на веранде остывали два грубых пиала и странная рыбина с глазами на разном уровне, Марина впервые за долгое время почувствовала, что дом не только скрипит, а живёт.
Под ночь зазвонил телефон. Номер бывшего высветился без имени — она стерла его давно.
— Марин, привет, — голос был ровный, «деловой». — Я узнал, вы вернулись к морю. Слушай… я могу помочь.
— Не нужно, — сказала она.
— Давай без гордости. Там у вас кружки для детей какие? Школа какая? Ты же понимаешь, что Алине в городе будет проще: секции, врачи, нормальная программа… Я готов снять вам жильё поближе к её школе. Или… ну, давай честно: у меня условия лучше.
Марина молчала пару секунд, чтобы не ответить в сердцах.
— Если у тебя цель — перетащить Алину к себе, даже не начинай, — сказала она спокойно. — Мы справимся.
— Зачем упрямиться? — он вздохнул. — Тебе будет легче. И ей. Подумай хотя бы.
— Подумала, — ответила она и завершила звонок.
Она поставила телефон на стол и долго смотрела на экран, пока тот не погас. Не дрожь — какая‑то тяжёлая ясность: он не про «помочь», он про «забрать». И придёт к этому аккуратно, через «ради ребёнка». Она знала этот его голос, когда он решает чужую жизнь.
Утром они с Алиной пошли в клуб. В холле пахло гуашью и влажной тряпкой. Учительница — невысокая, с короткой стрижкой — представилась Ириной Павловной и тут же потащила Алинку смотреть детские работы на стене.
— Мы каждую неделю делаем общий проект, — рассказала она Марине. — То корабль из картона, то общую панораму бухты. Вашей будет интересно.
Вернувшись, Марина застала у калитки Петра Семёновича, соседа, что держал маленькую ремонтную артель.
— Слышал, печь притаранили? — прищурился. — Я ребят пришлю, дымоход проверим, чтобы ничего не коптило. И электрику глянем. И не спорь — по-соседски.
— По-соседски — пирог с вишней, — улыбнулась Марина.
— Значит, договорились, — махнул он.
К вечеру Лев заглянул снова — принес старую парусину и верёвки.
— На декоративные панно сгодится, — объяснил. — Народ любит, когда на стене не просто картинка, а кусок «моря» висит.
— Спасибо, — Марина аккуратно сложила всё в ящик. — Попробую соединить древесину и глину.
Алина в это время чертила карандашом на куске упаковочного картона.
— Это маяк? — спросила Марина.
— Нет, — Алина покрутила лист. — Это наш дом, если его увидеть с моря. Тут веранда, тут печь, а здесь — дедов круг. А вот это — ты.
— Я такая большая?
— Тут так получилось, — пожала плечами. — Ты же главная.
Вечером позвонила Лида:
— Слышала, что бывший твой в соцсетях начал выкладывать фотки их «идеальной семьи». Знаешь, как это работает: сначала картинка, потом разговор про стабильность и «давай по‑взрослому решим, где ребёнку лучше».
— Лид, я в курсе, — Марина устало потерла переносицу. — Он уже звонил.
— Тогда держись. И если что — не одна ты тут. Лев за тебя горой, я рядом, Пётр Семёнович тоже умеет разговаривать, когда надо.
Ночью Марина проснулась от шума ветра. В окне качались провода, маяк у мыса лениво чертил светом по воде. Она спустилась в мастерскую, провела ладонью по ещё тёплой стенке печи. Глина на полке темнела влажными пятнами — работы сушились.
«Будет хлеб — будет и разговор», — подумала она. Сначала — встать на ноги, заработать, показать самой себе, что эта жизнь не про жалость. А там можно идти и на фестиваль, и в выставочный зал, и в суд, если понадобится.
Утром она разложила на столе счётную тетрадь: карандашом — расходы, рядом — идеи, что можно успеть сделать за две недели. Кружки простые, с морской линией. Небольшие панели — древесина, канат, куски сети. Магниты и маленькие рыбки на верёвке для туристов к сезону.
— Мам, а мы точно успеем? — Алина ткнула пальцем в список.
— Не все. Но часть — да. Начнём с самого простого.
Они принялись работать. День протянулся ниткой: тесто для глины, эскизы, чай на веранде, снова круг, телефон молчит — и слава богу. К вечеру пара первых кружек уже держали форму. Марина записала размеры и время сушки, чтобы не гадать потом «на глаз». Это успокаивало.
Перед самым закатом Лев привёл мальчишек с пирса — принесли мешок гладких камней.
— Под роспись, — сказал он. — Пусть малышка пробует.
Алина засияла:
— Можно мне? Можно я сама придумаю?
— Можно. Только вымой сначала, — Марина протянула ей миску и старую щётку.
Первый камень с простенькой чайкой получился смешной, но живой. Алина поставила его на край полки, как трофей. Марина поймала себя на том, что улыбается просто так — не из вежливости, а потому что в комнате наконец‑то «тебя» больше, чем чужих голосов.
Телефон снова вспыхнул номером бывшего. На этот раз Марина не взяла. Написала коротко: «Все вопросы — через адвоката. Алине нужен спокойный режим». И положила телефон экраном вниз.
***
Фестиваль ремёсел в этом году устроили прямо на набережной. С утра над рядами тянулся запах жареной рыбы, сладкой ваты и свежего хлеба. По настилам гулко ходили туристы, кто-то останавливался у прилавков, кто-то шёл дальше. Марина вместе с Алиной и Левом разложила на столе кружки, пиалы, панно из досок и каната, маленькие расписные камни.
— Мам, а если никто не купит? — Алина стояла рядом, поглядывая на стол.
— Значит, будем пить чай из этих кружек сами, — сказала Марина, поправляя ценники. — Но думаю, уйдёт.
Поначалу всё было спокойно. Подходили люди, рассматривали, брали в руки, задавали вопросы. Семья из Краснодара купила две кружки и пару камней, женщина лет пятидесяти забрала панно с маяком.
Сквозь шум толпы Марина услышала голос, который узнала бы среди сотни.
— Вот это встреча.
Она обернулась. Бывший стоял в светлой рубашке, рядом — женщина в ярком платье, на руках у неё мальчик лет трёх.
— Привет, — он провёл взглядом по столу. — Смотрю, занялась глиной всерьёз.
— Это работа, — сказала Марина.
— Я ведь говорил, в городе было бы проще. Ладно, прямо скажу. Я могу дать тебе денег, но Алина едет к нам. У нас для неё всё готово — школа, секции, поездки.
Он говорил так, что слышали продавцы по соседству. Марина почувствовала, как будто в неё что-то метнули, и это угодило точно. Но она держала голос ровным:
— Ты был частью моей жизни. Теперь я живу без тебя. И так лучше.
Он дёрнул уголком рта, будто проглотил что-то горькое.
— Потом не говори, что я не предлагал. — И увёл жену с ребёнком в толпу.
Лев подошёл, кивнул в сторону стола:
— Очередь. Давай без паузы.
Дальше всё шло быстро. Семья с подростками забрала четыре кружки и панно, потом ещё туристы. К вечеру на столе остались два камня и одна кружка. Марина пересчитала деньги в конверте — сумма, которой хватало не только на материалы, но и на передышку без спешки.
— Мам, а мы завтра можем пойти за мороженым? — спросила Алина.
— Можем.
Подошла женщина с бейджем организатора.
— Вы Марина? Хотели бы поучаствовать в выставке в Новороссийске? Ваши работы вызвали интерес, можем обсудить.
Марина кивнула. В этот момент она уже точно знала, что остаётся здесь не потому, что больше некуда, а потому что так решила сама.
***
Вечером, когда ярмарка разошлась и на набережной остались только редкие прохожие, они втроём пошли домой. Лев нёс под мышкой пару недопроданных камней, Алина крутила в руках единственную оставшуюся кружку.
— Это тебе, — сказала она Льву. — Чтобы пил чай и знал, что мы рядом.
— Я и так это знаю, — он усмехнулся. — Я же каждое утро через вашу калитку хожу.
У дома Марина задержалась на крыльце. В мастерской горела лампа над гончарным кругом, на верёвке на веранде покачивались холщовые полотенца. Пахло влажной глиной и морским ветром.
— Сегодня я поняла, — сказала она, — что не жду, когда кто-то решит за меня. У меня есть Алина, работа и этот дом. Мне этого хватает.
— И правильно, — кивнул Лев. — Всё лишнее — мимо.
Внизу, у пирса, двое рыбаков сматывали сети. Луна подсвечивала воду, перекатывающуюся у камней. Алина догнала кота соседей и засмеялась — чисто, звонко, без оглядки. Этот смех заполнил и улицу, и дом, и всё, что ещё утром казалось тяжёлым.
Марина закрыла дверь. Завтра в мастерской будет новый день, и он будет таким, каким она сама его сделает.
