Вера проснулась раньше будильника. Часы показывали 5:17. Сергей спал, отвернувшись к стене. Когда-то они засыпали в объятиях друг друга. Теперь между ними лежала невидимая пропасть.
Она встала, стараясь не шуметь. Сергей пробормотал что-то и перевернулся. Утренняя хмурость стала нормой их отношений. Не злость, не ненависть — это было бы проще. Просто усталое безразличие с редкими вспышками раздражения.
На кухне Вера включила чайник и начала готовить завтрак. Яичница для Сергея — с мягким желтком. Овсянка с изюмом для Кати, недавно увлекшейся правильным питанием. Бутерброды с сыром для Димы. И что-нибудь на ходу для себя.
Между приготовлением завтрака и сборами детей она просмотрела рабочую почту. Два письма от начальницы с пометкой «срочно» и напоминание о просроченном отчёте.
— Мам, я не буду эту кашу, — заявила Катя, входя на кухню с телефоном. — Я прочитала, что изюм повышает сахар в крови.
— Вчера ты сама просила с изюмом.
— Это было вчера, — тринадцатилетняя дочь закатила глаза. — Сделай мне лучше тосты с авокадо, как у Полининой мамы.
— Кать, у меня нет авокадо, и времени тоже нет.
— У нормальных людей всегда есть авокадо, — буркнула дочь, отодвигая тарелку.
В этот момент появился заспанный Сергей. Он взял чашку с кофе, отхлебнул и поморщился: — Опять слишком крепкий.
Пятнадцать лет брака, а он до сих пор не запомнил, какой кофе она пьёт. Или запомнил, но это была его маленькая месть? За невыглаженную рубашку? За вчерашний молчаливый ужин?
— Мне нужны деньги на новые кроссовки, — сказал он. — У меня корпоратив на следующей неделе, выезд на природу.
Вера подавила желание напомнить о просроченном платеже за ипотеку и о дне рождения Димы.
— У меня зарплата через три дня.
— А у меня завтра последний день записи на эту базу отдыха, — Сергей поднял глаза. В них читалось обвинение: опять ты всё усложняешь.
Этот взгляд преследовал её годами. Когда она отказывалась ехать на дачу к его родителям из-за аврала на работе. Когда просила его забрать детей из школы. Когда плакала из-за усталости, а он говорил: «У всех проблемы, Вер. Не начинай».
После утра день покатился по накатанной колее. Работа с дополнительными задачами. Звонок из школы — у Димы проблемы с математикой. Сообщение от свекрови с приглашением на день рождения свёкра.
Вечером, стоя у плиты, Вера почувствовала, как что-то внутри неё надломилось. Не резко, а словно последняя трещина прошла по давно подточенной опоре. Она больше не могла так жить. Но что «так»? И главное — как иначе?
В голове всплыл вчерашний разговор с Мариной, школьной подругой, с которой они встретились в торговом центре.
— Ты совсем себя забросила, — сказала Марина. — Выглядишь измотанной.
— Спасибо за комплимент.
— Это не упрёк. Просто ты всегда была такой яркой. Помнишь, как в школе мечтала стать журналисткой? Ездить по миру, писать о важных вещах.
Вера помнила. И эту мечту, и другие. Помнила девушку, которая верила, что семья — это место поддержки. Которая не понимала, что любовь может перерасти в привычку, а затем в тягостную обязанность.
— У меня дети, работа… Не до мечтаний.
— И что, это навсегда? Серёжа хоть ценит всё, что ты делаешь?
Вопрос застал Веру врасплох. Она хотела ответить утвердительно — по привычке защищать семью от посторонних оценок. Но слова застряли в горле.
Хлопнула входная дверь — вернулся Сергей.
— Что на ужин? — спросил он вместо приветствия.
— Тушёное мясо с овощами.
— Опять диетическая еда? У меня был тяжёлый день, хочется нормально поесть.
Внутри что-то щёлкнуло. Невидимый переключатель.
— А у меня был лёгкий день, да?
— Начинается… — Сергей направился к холодильнику за пивом.
— Что именно начинается? Разговор? Да, иногда людям нужно разговаривать.
— Только не сейчас. У меня проблемы на работе, начальник придирается, сроки горят.
«А у меня?» — хотела спросить Вера, но осеклась. В этом весь Сергей — его проблемы всегда важнее, его усталость значительнее.
— Знаешь, мне кажется, нам нужно что-то менять.
— В каком смысле?
— Во всех. В том, как мы живём. В том, как относимся друг к другу.
Сергей вздохнул: — Только не надо опять про психолога. У нас нормальная семья. Проблемы как у всех.
— А если я больше не хочу проблем «как у всех»?
Что-то в её голосе заставило Сергея посмотреть на неё внимательнее.
— Вер, ты чего? У тебя это… эти женские штуки? Возраст, гормоны?
Вера усмехнулась. Конечно. Если женщина заявляет о своих чувствах — это гормоны. Если устала — это возраст. Если требует уважения — это каприз.
— Нет, Серёж. У меня не гормоны. У меня открылись глаза.
Она выключила плиту и вышла из кухни. В ванной Вера посмотрела на своё отражение. Когда она перестала видеть себя? Когда позволила превратиться в функцию — готовить, стирать, решать проблемы, не создавая новых?
Следующие две недели прошли в странном подвешенном состоянии. Вера продолжала выполнять привычные обязанности, но что-то изменилось в её отношении к происходящему. Она начала замечать то, что раньше воспринимала как должное. Как Сергей никогда не спрашивает о её дне. Как свекровь звонит с «советами», похожими на приказы. Как коллеги перекладывают на неё дополнительную работу — ведь «у Веры всё всегда под контролем».
Вечером, когда дети уже спали, а Сергей смотрел футбол, она села рядом с ним.
— Нам нужно поговорить.
— Сейчас матч.
— А когда не матч? Когда у нас бывает время нормально поговорить?
Сергей нажал на паузу: — Ну и что такого срочного?
— Я записалась на приём к психологу.
— Я же сказал…
— Не для нас. Для себя. И ещё… я подала заявление на отпуск. На две недели. Поеду к сестре в Питер.
— Что? Одна? А как же мы с детьми?
— Справитесь. Катя уже большая, поможет с Димой. Я всё распланировала, составила список дел, заморозила еду.
— Но зачем?
— Потому что я на грани. Я не могу больше быть всем для всех и ничем для себя. Мне нужно время, чтобы понять, чего я хочу.
— А если я скажу «нет»?
— Это не вопрос. Я уезжаю в следующую пятницу.
Две недели в Питере изменили всё и ничего одновременно. Вера гуляла, разговаривала с сестрой, посещала психолога. Она поняла, что годами подавляла свои желания, считая их незначительными. Обнаружила, что потеряла границы между заботой и самопожертвованием. Осознала, что её страх остаться одной превратился в готовность терпеть одиночество вдвоём.
Каждый вечер она созванивалась с детьми. Дима скучал и спрашивал, когда она вернётся. Катя, поначалу отстранённая, на четвёртый день разрыдалась: — Папа не понимает, как со всем справляться! Он даже не знает, где лежат мои спортивные вещи!
Сергей на связь выходил редко, а когда появлялся в кадре, выглядел растерянным.
— Возвращайся скорее. Без тебя всё разваливается.
Это признание, которое раньше польстило бы ей, теперь вызвало только грусть. Она не хотела быть клеем, скрепляющим разваливающуюся конструкцию. Хотела быть равноправной частью здорового целого.
Когда Вера вернулась домой, её встретил неожиданный порядок и Сергей с неумело приготовленным ужином.
— Я пытался, — улыбнулся он, указывая на подгоревшую лазанью.
После ужина, когда дети ушли, они остались вдвоём на кухне.
— Я многое понял за эти дни, — начал Сергей. — Как много ты делаешь. Как мы все принимали это как должное.
Вера кивнула. Она не хотела облегчать ему задачу готовыми фразами прощения.
— У мамы был разговор со мной. Она сказала странную вещь. Что я отношусь к тебе так же, как отец относился к ней. Что она всю жизнь подстраивалась, а он так и не научился видеть её усилий.
Вера удивилась. От свекрови она ожидала чего угодно, но не такого признания.
— И что ты об этом думаешь?
Сергей помолчал: — Я думаю, что боюсь потерять тебя. И при этом сам делаю всё, чтобы это произошло.
В его глазах читалась искренность, но Вера помнила десятки неисполненных обещаний. Временных улучшений, за которыми следовало возвращение к привычному укладу.
— Я не хочу разводиться. Но и продолжать так, как было, тоже не могу.
— Что мне сделать? Только скажи конкретно, не намёками.
— В этом вся проблема, Серёж. Я не хочу составлять тебе список заданий. Не хочу быть твоей матерью или менеджером. Ты взрослый человек. Подумай сам, что не так в наших отношениях.
Изменения не бывают мгновенными. Следующие месяцы стали для их семьи временем неловких попыток, ошибок и маленьких шагов навстречу.
Сергей начал ходить с ней к семейному психологу — сначала неохотно, потом всё более вовлечённо. Оказалось, что за его отстранённостью скрывался страх не соответствовать ожиданиям, унаследованное от отца убеждение, что мужчина должен быть сильным и независимым.
Вера тоже училась — говорить о своих потребностях, не растворяться в чужих проблемах, находить время для себя. Она записалась на курсы фотографии — давнее увлечение, от которого отказалась после рождения Кати.
Изменились и отношения с детьми. Катя, поначалу воспринявшая перемены в матери скептически, постепенно начала тянуться к ней, задавать вопросы о взрослой жизни. Дима, привыкший видеть в маме источник заботы, учился самостоятельности.
Однажды вечером, полгода спустя, они сидели на балконе с вином.
— Знаешь, а ведь я мог тебя потерять, — произнёс Сергей.
— Возможно.
— Страшно подумать.
— А мне страшно подумать, что я могла потерять себя. И так и не заметить этого.
Сергей взял её за руку: — Я не могу обещать, что всё будет идеально. Иногда я всё ещё не понимаю, чего ты хочешь. Иногда мне проще вернуться к старым привычкам.
— Я знаю. У меня то же самое. Но теперь мы хотя бы пытаемся услышать друг друга.
Семейная жизнь не бывает безоблачной. Они всё ещё ссорились, всё ещё расходились во мнениях. Но теперь в их отношениях появилось то, чего не хватало годами, — уважение. К чувствам, к границам, к потребностям. И Вера поняла: иногда нужно дойти до предела терпения, чтобы начать новую главу — не только в отношениях с другими, но и с самой собой.
