Оля курила на балконе третью сигарету подряд и думала: всё. Конец. Бабуля не выкарабкается.
— Ну что ты паришься? — сказала мама из кухни, но голос дрожал. — Врач же сказал, есть шанс.
Какой шанс? Мария Петровна лежала уже неделю. Не ела толком, говорила с трудом. Только глаза — живые ещё, понимающие. И эти глаза смотрели на них так, будто прощались.
— Олечка, — прошептала бабушка, когда внучка подошла к кровати. — Не плачь, не надо.
— А я не плачу, — соврала Оля, вытирая щёки.
— Врёшь. Я же вижу.
Мария Петровна попыталась улыбнуться, но получилось криво — левая сторона лица почти не слушалась. Руки лежали на одеяле, как чужие. Беспомощные.
— Бабуль, ты поправишься, — шептала Оля. — Обязательно поправишься.
А сама думала: врёт. Всё врёт. И врач врёт, когда говорит про шансы.
Доктор Семёнов приходил каждый день. Пожилой, опытный. Видел всякое. Но когда он выходил от бабушки, лицо у него было такое, будто извинялся.
— Держитесь, — говорил он тихо. — Пока держитесь.
А что значит «пока»? День? Два? Неделю?
Мурка всю эту неделю была странная. Обычно она гуляла сама по себе — гордая, независимая. Ласкаться не любила, на руки не шла. Но теперь она крутилась возле бабушкиной комнаты, заглядывала в дверь. Принюхивалась.
— Кошки чувствуют, — сказала мама. — Они же чувствуют смерть.
— Мам!
— Что «мам»? Правда же. У них чутье.
Оля не хотела об этом думать. Не хотела верить в приметы, в кошачье чутье на смерть. Но Мурка и правда вела себя не как всегда.
А потом случилось то, чего никто не ожидал.
Утром третьего дня Оля зашла проведать бабушку. И замерла.
Мурка лежала у неё на груди. Прямо на сердце. Свернулась клубочком и дремала.
— Эй! — Оля хотела согнать её. — Тебе что, делать нечего?
Но бабушка едва заметно покачала головой:
— Не трогай её.
— Бабуль, она тебе мешает дышать!
— Не мешает, наоборот…
И правда — дыхание у Марии Петровны было ровное. Спокойное. А Мурка урчала тихо-тихо, будто пела колыбельную.
— Это ненормально, — сказала мама. — Кошка же дикая. Она никого к себе не подпускает.
А Мурка не слезала. Весь день лежала на бабушкиной груди. Только дремала и урчала.
К вечеру Оля попыталась снять Мурку с бабушкиной груди. Осторожно взяла за загривок.
Но кошка зашипела и впилась когтями в одеяло.
— Ой! Да что с тобой такое?
Мурка смотрела на неё жёлтыми глазами — решительно, почти гневно. Будто говорила: не тронь!
— Мам, иди сюда! — позвала Оля. — Она совсем озверела!
Мама попробовала согнать кошку силой. Та зашипела ещё громче, но с места не сдвинулась. Прижалась к бабушке ещё плотнее.
— Ладно, — вздохнула мама. — Пусть лежит. Может, ей холодно.
— Странно всё это, — бормотала мама, заваривая чай. — Кошку как подменили.
А доктор Семёнов, когда пришёл вечером, вообще растерялся:
— Что это за представление?
— Она не слезает, — объяснила Оля. — Весь день лежит.
— И как больная себя чувствует?
— А лучше вроде, дышит спокойнее.
Семёнов послушал бабушкино сердце. Измерил давление. Нахмурился.
— Не понимаю, — пробормотал он. — Вчера было сто восемьдесят на сто десять. А сегодня сто сорок на девяносто.
— Это хорошо?
— Хорошо. Но откуда такие изменения?
Мурка лежала и урчала. Тихо, мелодично. Будто пела какую-то древнюю песню.
— Может, убрать кошку? — предложил врач. — Она же мешает.
— Не-е-ет, — еле слышно прошептала Мария Петровна. — Пусть, пусть лежит.
— Бабуль, ты как? — наклонилась Оля. — Тебе легче?
— Тепло, — улыбнулась бабушка слабо. — Такое тепло от неё идёт.
Ночь прошла спокойно. Оля дежурила в кресле рядом, дремала урывками. И каждый раз, когда просыпалась, видела одно и то же: кошка на бабушкиной груди, бабушка дышит ровно.
— Как дела? — шептала она.
— Хорошо, внученька, — отвечала Мария Петровна. — Мурка меня греет.
Второй день начался с удивления. Бабушка попросила воды. Сама попросила! Вчера же еле говорила.
— Олечка, дай попить.
— Бабуль! Ты же говоришь нормально!
— А что, разве плохо говорила?
Оля всхлипнула от радости. Мария Петровна правой рукой — той, что еще вчера не двигалась — погладила Мурку по спине.
— Хорошая девочка, — прошептала она. — Хорошая моя.
А Мурка урчала ещё громче. Будто отвечала: я знаю.
— Мам! — закричала Оля. — Беги сюда! Бабушка лучше!
Мама прибежала со сковородкой в руке — готовила завтрак.
— Мама! — ахнула она. — Ты как?
— Живая, — улыбнулась бабушка. — Живее всех живых.
Когда пришёл доктор Семёнов, он долго молчал. Слушал сердце, мерил давление, проверял рефлексы.
— Это, — начал он и замолчал. — Это невозможно.
— Что невозможно?
— Вчера у неё было предынсультное состояние. А сегодня, — он покачал головой. — Сегодня показатели почти нормальные.
— И что это значит?
— Не знаю. Честно говоря — не знаю.
А Мурка лежала и лежала. Только изредка вставала попить воды из блюдечка, которое Оля поставила рядом с кроватью. Поест немножко — и снова на место. На бабушкину грудь.
— Может, она больная? — забеспокоилась мама. — Кошки же так не ведут себя.
— Да нет, — сказала Оля. — Она не больная. Она, — помолчала. — Она лечит.
— Что за чушь?
— А что? Разве не видишь? Мурка пришла — бабушке лучше стало.
— Совпадение.
— Какое совпадение? Три дня подряд?
На третий день случилось главное чудо. Утром Мария Петровна сама села в кровати. Сама! Без помощи!
— Олечка, — сказала она почти нормальным голосом. — Принеси мне зеркальце.
— Зачем, бабуль?
— Посмотреть, как выгляжу. Наверное, страшная совсем.
Оля принесла зеркало. Мария Петровна посмотрела на себя и засмеялась:
— Да уж красавица! Волосы дыбом, щёки впалые. Хорошо хоть живая.
Она сказала это с такой радостью, будто только что поняла.
А Мурка наконец слезла с её груди. Потянулась, зевнула и пошла к своей миске. Поела, попила, умылась лапкой. И легла на коврик рядом с кроватью.
Но не ушла. Осталась сторожить.
Доктор Семёнов, когда увидел, как Мария Петровна сидит в кровати и улыбается, сказал:
— Теперь я точно ничего не понимаю.
— А что тут понимать? — засмеялась бабушка. — Мурка меня вылечила.
— Кошки не лечат, Мария Петровна.
— А эта лечит, — упрямо сказала она. — Три дня грела мне сердце. Три дня урчала. И вылечила.
Врач развёл руками. Сорок лет практики, а такого не видел.
На четвёртое утро Оля проснулась от странной тишины. Слишком тихо. Обычно бабушка ворочалась, кряхтела. А сейчас — ничего.
Сердце ёкнуло.
— Бабуль? — прошептала она, заглядывая в комнату.
Мария Петровна лежала неподвижно. Глаза закрыты, руки сложены на груди. А Мурки не было.
— Мама! — заорала Оля. — Быстро сюда!
Мама прибежала босиком, в халате:
— Что случилось?!
— Не знаю, — Оля наклонилась к бабушке. — Она не дышит или дышит?
Они стояли над кроватью и всматривались в грудь Марии Петровны. Поднимается? Не поднимается?
— Дышит, — выдохнула мама. — Слава богу, дышит. Но еле-еле.
— А где Мурка?
— Не знаю.
Мурки нигде не было. Ни в кухне, ни в коридоре, ни на балконе. Исчезла.
— Может, на улицу выскочила? — предположила мама.
— Но как? Двери же заперты.
Они обыскали всю квартиру. Заглянули под кровать, в шкафы, за батареи. Мурки не было.
— Странно, — бормотала мама. — Три дня не отходила, а теперь.
— Теперь бабушка опять плоха, — закончила Оля. — Видишь? Как только кошка ушла.
И правда. Мария Петровна снова лежала как неживая. Дышала слабо, на вопросы не отвечала. Будто откуда-то издалека.
— Бабуль, — звала Оля. — Бабулечка, ты меня слышишь?
— Слышу, — еле шевеля губами. — Где Мурка?
— Не знаем. Пропала.
— Найдите… — прошептала бабушка. — Она… она не должна уходить…
Доктор Семёнов пришёл в обед. Один взгляд — и лицо вытянулось:
— Что произошло?
— Кошка исчезла, — сказала Оля. — И бабушке сразу хуже стало.
— Чушь какая-то, — буркнул врач, доставая стетоскоп. — Какая связь между кошкой и…
Он замолчал. Слушал сердце долго, несколько раз. Потом измерил давление.
— Сто девяносто на сто двадцать, — проговорил тихо. — Как будто откат на три дня назад.
— Доктор, — взмолилась мама. — Что с ней?
— Не знаю. Вчера была практически уже здорова.
— А сегодня нет кошки, — упрямо сказала Оля.
Семёнов посмотрел на неё, как на дурочку:
— Девочка, кошки не лечат людей. Это не научно.
— А что тогда научно? — вспылила Оля. — Что три дня назад она умирала, потом кошка легла к ней на грудь — и стало лучше? А кошка ушла — и снова плохо?
— Совпадения.
— Какие совпадения?! Вы же сами говорили — такого не видели!
Врач развёл руками. Сорок лет медицины — и тут такое. Не объяснить никак.
— Нужно искать кошку, — сказала мама решительно. — Срочно искать.
— Куда она могла деться? — плакала Оля. — Три дня как приклеенная лежала, а потом раз — и нету!
К вечеру Мария Петровна совсем ослабла. Почти не говорила, только шевелила губами:
— Мурка.
— Найдём, бабуль. Обязательно найдём.
Ночью Оля не спала. Сидела у окна и высматривала во дворе знакомую трёхцветную шерстку. Может, вернётся? Почувствует, что её здесь ждут?
Но двор был пустой.
А утром Оля проснулась от знакомого урчания.
— Не может быть! — вскочила она с кресла.
У бабушки на груди лежала Мурка. Свернулась калачиком и урчала — тихо, довольно. Будто и не уходила никуда.
— Бабуль! — кричала Оля. — Она вернулась!
Мария Петровна открыла глаза. Ясные, живые глаза:
— А я и не сомневалась, — улыбнулась она. — Ангелы не бросают тех, кого должны охранять.
— Откуда она взялась? Двери же заперты!
— А ангелам двери не помеха, — засмеялась бабушка и погладила Мурку. — Правда, девочка моя?
Мурка урчала ещё громче. Будто соглашалась.
Когда пришёл доктор Семёнов, он долго стоял в дверях и смотрел на это чудо: бабушка сидит в кровати, улыбается, а на коленях у неё кошка.
— Давление? — спросил он устало.
— Сто тридцать на восемьдесят, — ответила Мария Петровна, даже не дождавшись измерения.
Врач проверил. Точно. Сто тридцать на восемьдесят.
— Я сдаюсь, — сказал он. — Официально сдаюсь. Это не медицина. Это что-то другое.
— Это любовь, доктор, — сказала Мария Петровна. — Самая обыкновенная любовь.
А Мурка урчала и урчала. Будто пела песню о том, что чудеса случаются. Нужно только верить.
Прошёл месяц. Мария Петровна не просто поправилась — она словно помолодела лет на десять. Вставала рано, готовила завтрак, даже в магазин ходила. А Мурка не отходила от неё ни на шаг.
— Смотрите! — говорили соседи. — Мария Петровна с кошкой идёт!
И правда — шли они всегда вместе. Бабушка медленно, с палочкой. Мурка рядом, чинно, будто охранник.
— Не верится, — качала головой тётя Зина из соседней квартиры. — Месяц назад мы уже прощались с вами.
— А я и не собиралась никуда уходить, — смеялась Мария Петровна. — У меня тут дел много. Внучку замуж выдать надо, правнуков понянчить.
Оля краснела:
— Бабуль, какие правнуки? У меня же жениха нет!
— Найдётся. Хорошие девочки не остаются одни.
А вечерами они сидели втроём — бабушка в кресле, Оля рядом, а Мурка у бабушки на коленях. И бабушка рассказывала:
— Знаете, что я поняла, лёжа там, на краю? Что ангелы ходят среди нас. И не всегда у них крылья и белые одежды. Иногда у них четыре лапы и пушистый хвост.
— Бабуль, ну что ты говоришь, — смущалась Оля.
— А что? Разве не ангел мою Мурочку ко мне прислал? Три дня грела мне сердце, не ела, не пила. А потом, когда поняла, что я выкарабкалась, ушла. И вернулась только тогда, когда я опять стала уходить.
— Может, просто совпадение?
— Олечка, — серьёзно сказала бабушка. — В нашем возрасте в совпадения не верят. В нашем возрасте верят в чудеса.
Мурка встала, потянулась и легла поперёк бабушкиных коленей. Устроилась поудобнее и закрыла глаза.
— Вот и хорошо, — прошептала Мария Петровна. — Спи, моя хорошая. Я никуда не уйду. Не сейчас. У нас с тобой ещё дел много.
А Оля смотрела на них — на седую бабушку и трёхцветную кошку — и думала: может быть, чудеса и правда случаются. Нужно только не бояться в них поверить.
За окном зажигались вечерние огни. В квартире было тихо и уютно. А на коленях у Марии Петровны урчала самая обыкновенная кошка.
Которая была совсем не обыкновенной.
