Ваську Мария Ивановна нашла случайно.
Вернее, он нашёл её.
Серый котёнок сидел у подъезда. Тощий, грязный, жалкий. Пищал тонко — жалобно так, до сердца.
— Иди домой, — сказала Мария Ивановна, решив, что чей-то соседский выскочил погулять.
Но котёнок увязался за ней. До самой двери. До квартиры.
Она покормила его. Напоила. Думала — переночует и уйдёт.
Не ушёл. Остался.
И как-то незаметно стал частью её жизни. Встречал у порога. Мурлыкал по вечерам. Спал рядом — тёплый комочек, который грел не только тело, но и душу.
Мария Ивановна проснулась от телефонного звонка. Снова дочь. Опять эти разговоры.
— Мам, ну сколько можно? Егорка хочет к бабушке, а ты — со своим Васькой! У ребёнка аллергия, понимаешь?
— Понимаю, Оленька…
— Что понимаешь?! — голос дочери звенел, как натянутая струна. — Ты выбираешь кота вместо внука!
Мария Ивановна сжала трубку.
— Я никого не выбираю.
— Ещё как выбираешь! Отдай его в приют. Или хотя бы кому-нибудь пристрой. Мам, ну нельзя же так! Егорка не может к тебе приехать.
Васька в этот момент потёрся о ногу хозяйки. Серый, пушистый, с умными жёлтыми глазами. Смотрел снизу вверх — доверчиво, преданно.
Восемь лет вместе. Восемь лет после того, как Пётр Алексеевич ушёл. Быстро так, в одночасье. Инфаркт. И осталась она одна. Совсем одна.
Если бы не Васька.
— Олечка, я не могу, — тихо сказала Мария Ивановна. — Он мне как родной уже.
— Родной?! — дочь захлебнулась возмущением. — Мама, это кот! Животное! А внук — это твоя кровь!
— Егорушка может приезжать. Можем на улице гулять, я пирожков напеку.
— На улице?! В мороз?! Ты себя слышишь?
Молчание. Тяжёлое, колючее.
— Знаешь что, мам. Раз так, не жди нас больше. Раз кот важнее.
Гудки.
Мария Ивановна опустилась на табуретку. Руки дрожали. Васька запрыгнул на колени, ткнулся мордочкой в ладонь.
— Что же делать-то, — прошептала она. — Что делать?..
А кот мурлыкал. Тепло, ровно. Словно говорил: «Всё будет хорошо. Я же с тобой».
Только вот будет ли?
Дочь обиделась всерьёз. Егорушка теперь точно не приедет. А ей так хотелось обнять внука, прижать к себе, накормить блинчиками.
Но Ваську она предать не могла.
И она не имела права его бросить.
Даже если это значило остаться совсем одной.
Прошла неделя. Потом ещё одна.
Дочь не звонила. Мария Ивановна каждый день ждала, но телефон молча. Раньше Оля звонила регулярно — просто так, спросить, как дела, что на обед готовила.
Теперь тишина.
Мария Ивановна пыталась отвлечься. Вязала носки для Егорушки — авось пригодятся. Вдруг дочь одумается?
Но дни шли, а звонка всё не было.
— Васенька, — говорила она коту, который устроился на подоконнике. — Может, я и правда неправа? Может, надо было тебя пристроить куда-то?
Кот перевёл на неё взгляд. Медленно. Укоризненно даже.
— Да ладно тебе, не смотри так, — Мария Ивановна махнула рукой. — Я же не отдам. Говорю просто так.
А сама чувствовала — раскалывается что-то внутри. С одной стороны — Васька. Её опора, её спутник, её спасение от одиночества. С другой — внук. Кровиночка. Единственный.
Как выбрать между ними?
Однажды вечером в дверь позвонили.
Мария Ивановна замерла. Неужели Оля? Сердце заколотилось так, что в висках застучало.
Открыла — на пороге соседка, Валентина Петровна.
— Марь Иванна, ты чего такая бледная? — она протянула банку с вареньем. — На, держи. Клубничное, сама закатывала.
— Спасибо, Валя. Заходи.
Они сели на кухне. Валентина Петровна сразу заметила Ваську, который величаво восседал на холодильнике.
— Слышала я, что у тебя с дочкой размолвка вышла. Из-за кота?
Мария Ивановна кивнула.
— Вот ведь, — Валентина Петровна качала головой. — Молодёжь-то нынче жёсткая. Им не понять. Они думают — кот, собака, это так, баловство. А для нас. Это ж член семьи, Марь Иванна. Это душа живая.
— Оля говорит, что я внука не люблю.
— Ерунда! — соседка хлопнула ладонью по столу. — Просто ты любишь и кота, и внука. А они не понимают, что любовь не делится.
Мария Ивановна улыбнулась сквозь слёзы.
— Спасибо тебе, Валюш.
— Да не за что. Держись ты. Рассосётся всё.
Но не рассасывалось.
Прошёл месяц.
Мария Ивановна похудела. Плохо спала. Всё думала — а вдруг дочь права? Вдруг она и правда эгоистка? Вдруг Егорушка вырастет и даже не вспомнит про бабушку?
Однажды она не выдержала. Набрала номер дочери.
Долгие гудки. Потом — голос Оли. Холодный.
— Слушаю.
— Оленька, это я. Мама.
Пауза.
— Что надо?
— Я хотела узнать, — Мария Ивановна сглотнула. — Как Егорушка? Здоров?
— Здоров. Что ещё?
— Олечка, ну давай не будем ссориться… Может, приедете?
— Мам, я же говорила. Либо кот, либо мы. Третьего не дано. — в голосе дочери зазвучала сталь.
— Но почему так категорично?
— Потому что я устала! — Оля сорвалась на крик. — Устала объяснять! У ребёнка аллергия! Понимаешь?! У его насморк от шерсти! А ты со своим Васькой носишься, как с писаной торбой!
— Оля.
— Знаешь что, мам? Звони, когда избавишься от кота. До тех пор нам не о чем разговаривать.
Гудки.
Мария Ивановна сидела с трубкой в руках. Слёзы катились по щекам.
Васька спрыгнул со стула, подошёл, потёрся о ноги.
— Прости меня, Васенька, — прошептала она. — Из-за тебя всё это. Хотя нет. Не из-за тебя. Из-за меня. Из-за моего упрямства.
Она взяла кота на руки. Прижала к себе.
Ночи стали тяжёлыми.
Мария Ивановна не могла заснуть. Ворочалась, вставала, ходила по квартире. Васька следовал за ней по пятам — верный, молчаливый страж.
Она смотрела на фотографию Егорушки на холодильнике. Круглощёкий, смешной, с выбитым передним зубом. Улыбается.
— Господи, — шептала Мария Ивановна, — что же мне делать? Ну подскажи.
Но ответа не было.
Была только пустая квартира. Только Васька, который смотрел на неё жёлтыми глазами и, казалось, понимал всё.
Та ночь началась обычно.
Мария Ивановна разогрела себе ужин. Поела. Помыла посуду. Поставила чайник.
Устала она страшно. Последние недели совсем измотали — и бессонница, и мысли тяжёлые, и это постоянное чувство вины. То перед Васькой, то перед внуком.
— Вась, я спать пойду, — сказала она коту. — Ты там не шуми, ладно?
Кот сидел на подоконнике и смотрел в окно. Даже не повернулся.
— Обиделся, что ли? — Мария Ивановна погладила его по загривку. — Да ладно тебе. Завтра рыбки куплю, скумбрию. Любишь ведь.
Васька дёрнул хвостом. Всё так же смотрел в окно.
Странный он какой-то сегодня.
Мария Ивановна пожала плечами и пошла в спальню. Легла. Накрылась одеялом. Закрыла глаза.
Сон накрыл её быстро. Тяжело. Словно провалилась в колодец.
Не знала она, сколько проспала. Час? Два?
Но вдруг — резкая боль в руке!
— Ай! — Мария Ивановна дёрнулась.
Ещё один укус. В запястье. Больно!
— Васька! Ты что?!
Она попыталась оттолкнуть кота, но тот вцепился когтями ей в плечо. Царапал. Кусал. Шипел!
— Да что с тобой?!
Васька прыгнул ей на грудь. Хлопал лапами по лицу. Когтями.
— Больно же! Прекрати!
Но кот не унимался. Царапал её лицо. Кусал за руки.
Мария Ивановна наконец сбросила его с себя. Вскочила.
— Ты с ума сошёл?!
Руки горели. Лицо пекло. На ладонях — кровь.
— Васька, что с тобой?
И тут она почувствовала запах. Едкий дым!
Мария Ивановна выскочила из спальни. На кухне — серая пелена. Дым валил из-под кухонного полотенца, которое лежало около раскалившейся плиты.
— Господи!
Она бросилась к плите. Схватила полотенце — оно тлело, обугленные края уже начинали вспыхивать. Швырнула в раковину. Открыла кран.
Вода зашипела. Дым стал ещё гуще.
Мария Ивановна закашлялась. Открыла форточку. Потом балконную дверь.
Руки тряслись.
— Я же вроде выключила плиту.
Но конфорка горела. Раскалённая.
Мария Ивановна мигом выключила и опустилась на стул.
Сердце колотилось так, что в висках стучало. Дышать — трудно. В горле першило от дыма.
— Я забыла выключить.
Полотенце. Оно лежало на шкафу рядом с плитой.
Мария Ивановна закрыла лицо руками.
Ещё немного — и был бы пожар.
А она спала. Крепко спала. И не проснулась бы.
Васька сидел в дверях. Смотрел на неё. Жёлтые глаза — серьёзные, требовательные.
— Ты мой хороший, — Мария Ивановна посмотрела на кота. — Ты меня разбудил!
Кот медленно моргнул.
— Господи, Васенька, — она сползла со стула на пол. Протянула руки.
Кот подошёл. Осторожно. Ткнулся мордой в её ладонь.
— Ты спас меня, — слёзы покатились по щекам Марии Ивановны. — Ты меня спас, понимаешь?
Она прижала кота к себе. Крепко. Так крепко, что он заворчал.
Мария Ивановна гладила его дрожащими руками. На лице — царапины. На ладонях — следы от укусов. Больно.
Но она была живая.
И только благодаря ему.
— Ты мой ангел-хранитель, — шептала она.
Она сидела на полу. Прижимала кота к груди. И плакала.
Когда немного успокоилась, встала. Умылась холодной водой. Обработала царапины перекисью — щипало, но терпимо.
Потом заварила себе валерьянки. Руки всё ещё тряслись.
Села за стол. Васька запрыгнул к ней на колени.
— Знаешь, Васенька, — сказала Мария Ивановна, — я теперь точно знаю. Что бы ни говорила Оля. Ты — моя семья. И никому тебя не отдам.
Она погладила кота по голове.
Васька замурчал громче.
Мария Ивановна посмотрела на часы. Три ночи.
Рано ещё звонить Оле. Но она позвонит. Обязательно позвонит. Утром.
И расскажет.
Расскажет, что Васька — не просто животное. Не просто прихоть старухи.
Он — член семьи.
И если дочь этого не поймёт. Что ж. Значит, так тому и быть.
Мария Ивановна допила валерьянку. Взяла Ваську на руки.
— Пойдём спать, родной. Только теперь уж точно проверю — всё ли выключено.
Она обошла квартиру. Проверила плиту — три раза.
Всё выключено.
Легла в кровать. Васька устроился рядом — тёплый, мурлыкающий комочек.
Мария Ивановна погладила его.
— Спасибо тебе, — прошептала она в темноту. И наконец уснула.
Утро встретило её робким солнцем в окне.
Мария Ивановна проснулась, посмотрела на Ваську — тот спал, свернувшись калачиком у неё в ногах. На руках всё ещё саднили царапины. На лице тоже.
Она встала. Умылась. Заварила крепкий чай.
И набрала номер дочери.
Долгие гудки. Потом сонный голос Оли:
— Мам? Ты чего так рано?
— Оленька, прости, что разбудила. Мне нужно тебе кое-что рассказать.
И она рассказала. Всё. Про забытую плиту. Про полотенце. Про дым. Про то, как Васька разбудил её — царапая, кусая, не давая спать.
— Понимаешь, — голос Марии Ивановны дрожал, — если бы не он, я бы не проснулась. Совсем. И не разговаривала бы сейчас с тобой.
На том конце провода — тишина.
Потом — всхлип.
— Мам. Господи, мама.
— Оль, я не прошу тебя полюбить Ваську. Но пойми — он спас мне жизнь. Он не просто кот.
Оля плакала в трубку. Тихо. Прерывисто.
— Прости меня, мам. Я дура. Я всё поняла. Приедем на выходные. С Егоркой. Я куплю ему таблетки от аллергии. Хорошие. Чтобы он мог у тебя гостить. С Васькой.
Мария Ивановна закрыла глаза. Слёзы сами покатились по щекам.
— Спасибо, доченька.
В субботу раздался звонок в дверь.
Оля стояла на пороге с Егорушкой. В руках — торт и пакет с кормом для кошек.
— Привет, мам, — она шагнула вперёд и крепко обняла мать. — Как ты? Покажи царапины.
— Да ерунда всё это, — Мария Ивановна смахнула слезу. — Главное, что вы приехали.
Егорушка робко зашёл в квартиру. Огляделся. Увидел Ваську на подоконнике.
— Баб, это он тебя спас?
— Он, внучек. Настоящий герой.
Мальчик подошёл к коту. Осторожно протянул руку.
— Спасибо, что мою бабулю спас, — серьёзно сказал он.
Васька обнюхал его ладонь. Потёрся о неё мордой.
Егорушка улыбнулся.
— Мам, смотри! Он меня не боится!
Оля стояла в дверях. Смотрела на сына, на кота, на мать.
И улыбалась сквозь слёзы.
— Знаешь, мам, — тихо сказала она, — ты была права. Любовь не делится. Она умножается.
Васька спрыгнул с подоконника. Важно прошествовал на кухню — проверить, не появилось ли в его миске чего-нибудь вкусненького.
А Мария Ивановна смотрела ему вслед и думала:
Иногда те, кого окружающие считают помехой, оказываются твоим спасением.
Не это ли самое настоящее чудо?
