Суббота началась с запаха пережаренного лука.
Евгения лежала на спине, уставившись в побеленный потолок — неровный, со светлым пятном в углу, где прошлой весной протекло. Андрей тогда пообещал «всё починить», но дальше пластикового ведра дело не пошло. Так и стоит оно там, на антресоли, как символ их брака: вроде есть, но толку ноль.
Из кухни раздался лязг сковороды. Потом — кашель.
Она поморщилась. Опять Андрей забыл открыть форточку. Опять жарит яичницу с колбасой, как будто им восемнадцать, а не сорок шесть.
— Женя! — прокашлялся он, голос раздражённый. — Ты будешь есть, или опять начнёшь с этого своего творога?
Евгения поднялась, накинула халат. Тот самый, бежевый, с катышками, от которых уже не отстирать ни пятен, ни жизни.
— Сейчас, — тихо сказала она, входя на кухню. — Только умоюсь.
На кухне — дым, запах сгоревшего масла и Андреев живот, вываливающийся из-под старой футболки с надписью «Work hard, dream big». Какой-то злой сарказм.
— Ты посмотри, — Андрей поднял сковородку, как военный трофей. — Опять сковородка пригорела. Ты её нормально мыть не умеешь, или как?
— Может, дело в том, что ты на девятке греешь, — спокойно сказала Женя, подходя к мойке. — Любая сковородка сгорит, если масло кипит как в аду.
Он шумно выдохнул. Подвинул ей тарелку. Яичница, лук, две сосиски.
— Вот, кушай. Всё с душой.
— С душой — это когда ты за квартиру платишь, — Женя взяла вилку, но не притронулась. — А не с моей карты автоматом уходит, пока ты спишь до девяти.
Андрей замер на секунду, потом засмеялся, но с ноткой — знал, что попал.
— Всё, начинается. День только начался — уже претензии. Я, между прочим, тоже стараюсь. Планы есть. Возможности.
— Планы у тебя каждый месяц новые. Только холодильник всё пустее, — проговорила Женя, не глядя на него.
Тишина.
Он сел напротив, уткнувшись в телефон. Листал что-то быстро, нервно.
— Франшиза в Подольске зашла на ура. Люди очередь стояли. С первого месяца — прибыль. Я тебе вчера показывал.
Женя посмотрела на него пристально.
— Подольск — не Москва. И очередь — не факт, что за кофе. Может, за шаурмой рядом.
Она встала, убрала тарелку.
— У меня нет сил слушать это каждую субботу. Честно.
Андрей хмыкнул.
— А у меня нет сил жить с человеком, у которого только один интерес — накопить на гроб получше.
Она остановилась. Обернулась.
— Не на гроб. На свою квартиру. Где никто не будет жарить лук с утра и кричать, что я «не мотивирую».
Он только махнул рукой.
— Ладно, пошутили — и хватит. У нас суббота. Погода — супер. Давай на рынок сгоняем. Купим что-нибудь вкусное. Может, шашлычков, в парке посидим. Отдохнём.
— Я в ночь, Андрей, — напомнила Женя. — И, кстати, в следующий месяц дежурства добавили. Надо за кредит платить.
Он поморщился.
— Опять ты про это. Я ж сказал — рассрочка. Всё под контролем.
— Под контролем, да, — тихо повторила она и пошла одеваться.
В «Пятёрочке» было душно.
Евгения стояла у полки с крупами, щёлкала по ценникам. Сахар подорожал, гречка снова исчезла, рис — на вес золота.
Андрей вёл себя как ребёнок на каникулах — таскал пачки чипсов, пиво, даже банку маринованных огурцов, хотя они у них дома стояли нераспечатанные с февраля.
— Андрей, — строго сказала Женя, — убери. У нас тысяча до зарплаты.
Он сложил руки на груди.
— Ты же всегда находишь где-то деньги. Что ты мне голову морочишь?
Она резко повернулась к нему.
— Знаешь, я не из воздуха их делаю. Я пашу. По два выходных в месяц. Спина болит. Ноги гудят. А ты всё мечтаешь — о кофейнях и франшизах.
Он оглянулся — кто-то уже смотрел в их сторону. Усмехнулся, будто это комедия.
— Женечка, да расслабься ты. Народ так живёт. Не кипятись. Я возьму кредит, раскрутимся. Всё будет.
Она уже не слышала. Где-то внутри всё перекосилось.
Он говорит о кредитах так, как другие — о покупках в аптеке. Как будто это что-то лёгкое, будничное. А она потом разгребай. С пенсии мамы доплати, с переработки добери.
На кассе он протянул карту. Отказ.
Евгения молча вытащила свою.
У подъезда стояла свекровь.
Сумка — как всегда, авоська с зеленью и какими-то банками.
— О, Женечка! — воскликнула с показной радостью. — А мы к вам на минутку. Посидим чуток.
Женя почувствовала, как внутри что-то сжалось.
— У вас ключ есть, Лидия Петровна.
— Был. Потерялся где-то. Ты уж прости. Старость.
Андрей расплылся в улыбке:
— Мам, ну как ты без звонка-то? Мы тут не убрались даже…
— А что я, чужая? — вздохнула Лидия. — У меня же сын и невестка. Своя кровь.
В квартире она сразу пошла на кухню. Разложила банки.
— Кабачки — твои любимые, Андрюша. А это — лечо. Натуральное. Не то что из ваших супермаркетов.
— Спасибо, мам, — ответил Андрей, целуя её в щёку.
— Женя у нас не особо готовит — так что выручка.
Евгения молча поставила сумку на стол.
Внутри закипело.
Не готовит? А кто им борщи варит на три дня вперёд? Кто холодильник заполняет, когда Андрей «занят стратегиями»?
Лидия между делом прошлась по квартире.
— Всё те же обои… Пора бы уже обновить. Как вы тут в этом всём… Жень, ты работаешь — может, и на ремонт хватит?
Женя улыбнулась, но губы дрожали.
— А может, и на квартиру свою хватит.
Лидия фыркнула.
— Ну-ну. Сейчас квартиры только блогеры покупают. А мы — как обычные люди: семья, терпение, кредиты…
Она посмотрела на сына.
— Ты говорил, что нашёл инвестора?
Андрей оживился.
— Мам, вот! Я ж тебе рассказывал. Только нужен залог.
Лидия кивнула.
— Ну, квартира у меня есть. Если что, можно и её…
Евгения резко повернулась:
— Простите, вы что сказали?
Лидия поправила ворот.
— Квартира у меня одна. Но если речь о будущем Андрюши — я не пожалею. Надо только оформить. Через тебя, сынок. На доверенности.
Женя села на стул.
Она поняла, что вот оно. Оно пришло.
Андрей смотрел в сторону. Не возразил. Не сказал «мама, не надо».
Он улыбался.
Внутри Евгении всё обрушилось.
Не злость. Не ревность. Даже не отчаяние.
Это было предчувствие. Как перед ураганом — тишина. Настолько глухая, что слышишь, как сердце перестаёт биться.
Она встала.
— Я в ночь. Удачи с инвесторами. Надеюсь, не на мои накопления вы рассчитываете.
И ушла. Дверь не хлопнула. Просто — закрылась. Без звука. Как граница.
Прошла неделя.
Женя жила как в наушниках с шумоподавлением: всё вокруг происходило, но мимо. Быт продолжался — уборка, работа, магазины, кастрюли на плите. Только внутри уже не было того голоса, который раньше говорил «потерпи, наладится». Он умолк. Сдох.
Андрей делал вид, что ничего не произошло. Шутил, залипал в Ютубе, ходил по квартире в трениках с растянутыми коленями. То приносил цветы из «Пятёрочки», то устраивал лекции на кухне про «кофейный рынок России». Женя слушала вполуха. Всё в нём раздражало: голос, походка, даже жевание — особенно оно. Как он чавкал, когда ел яблоко — будто с вызовом.
В тот вечер она пришла уставшая, после дежурства. Был дождь, на ногах — старые мокрые кеды. Открыла дверь — в квартире свет, громкий смех, запах перегара и… мужской голос.
— Ну-ну, — сказал кто-то в кухне, — оформим всё через маму, а потом — расширим сеть. Сначала в районе, потом — франшиза.
Женя сняла куртку. Вошла.
За столом сидели двое. Один — Андрей, с лицом предпринимателя года. Второй — тип лет тридцати пяти, лысеющий, в рубашке с коротким рукавом и золотым крестиком поверх.
На столе — бутылка, мясная нарезка, банки с лечо.
Только чайник не кипел.
— О, Женя! — Андрей вскочил, как школьник перед директором. — Познакомься, это Вадик. Партнёр по бизнесу.
— Очень приятно, — сказал Вадик и сунул руку.
Женя проигнорировала. Поставила сумку на стул.
— А ты не думал предупредить, что у нас дома — переговоры?
— Жен, ну чего ты? Мы по делу. Вадик тоже вкладывается. Просто не хватает небольшой суммы. Мамина квартира — в самый раз под обеспечение.
— Какая квартира? — тихо, но жёстко спросила она.
— Ну, ты же слышала. Лидия Петровна согласна. Всё законно, нотариус, доверенность…
Вадик хмыкнул:
— У меня всё прозрачно. Мы же не в лохотрон играем. Год — и ваши вложения возвращаются в двойном размере.
— Не «наши», — сказала Женя и смотрела только на Андрея. — Я в этом не участвую.
Он встал, подошёл ближе, улыбнулся миротворчески.
— Женя, ну что ты… Ты же умная. Всё понимаешь. Это шанс. Я не для себя. Для нас. У нас же мечта — своя квартира, своё дело, будущее…
Она отступила на шаг.
— У нас мечта была — жить спокойно. Без кредитов, без твоих затей. Ты уже раз залез в долги. Кто выплачивал?
Андрей покраснел.
— Опять ты за старое! Мы об этом договаривались — не вспоминать. Каждый ошибается!
— Но не каждый на ошибках делает карьеру, — бросила Женя. — Ты не бизнесмен. Ты — беда с руками.
Вадик кашлянул, встал.
— Я, пожалуй, пойду. Видно, тут вопрос не только финансовый.
— Очень верно подметили, — холодно сказала Женя. — Тут вопрос — личных границ.
Когда он ушёл, Андрей громко хлопнул дверью.
— Ну вот! Спасибо! Всё испортила! Ты могла хотя бы раз промолчать! Один раз, блин!
Женя села на диван.
— А ты мог бы один раз подумать. Прежде чем пускать в дом жуликов с лекциями про «пассивный доход».
— Ты всё время всех подозреваешь! Всех считаешь идиотами! Кроме себя!
— Нет, — тихо ответила она. — Себя я считаю идиоткой. Что столько лет рядом с тобой.
Он обернулся резко.
— Это ты зря.
— Нет, не зря, — сказала она и достала из сумки сберкнижку. — Вот. Здесь шестьсот тысяч. Я копила. На себя. Не на кофейни, не на «светлое будущее».
На свободу.
— Ты что, с ума сошла?! — он подошёл, выхватил книжку. — Ты копила за моей спиной?! Мы же семья!
— Семья — это когда вместе. А не когда один роет яму, а другой её засыпает.
Он швырнул книжку на стол.
— Ясно. Ты всё спланировала. Квартира, развод, сбережения. Всё ради себя. Эгоистка.
Она посмотрела прямо в глаза.
— Да. Ради себя. Потому что жить так — это не жизнь. Это выживание с человеком, который всё превращает в долг.
Он стоял, дрожал.
— Да пошла ты.
— Уже.
И вышла. Без куртки, без зонта. Просто — в тапках.
Ночью он прислал сообщение:
«Ты пожалеешь. Никто тебя не поймёт. Ты злая, ты жадная. Это всё ради семьи было».
Женя не ответила.
Утром пришла Лидия. Без звонка.
— Женечка, поговорим? — голос мягкий, но ледяной.
Женя открыла. Уставшая.
— Только быстро.
Лидия вошла, присела на табурет, руки сцепила.
— Я знаю, вы поругались. Андрей — дурак. Но он старался. А ты… ты, Женя, держишь зло. Ты не хочешь помочь. Это нечестно.
— Помочь — это значит подписать на себя долги? — спросила Женя, наливая себе чай. — Вы же понимаете, чем это закончится?
— Закончится тем, — резко сказала Лидия, — что ты останешься одна. В сорок пять. Без детей. Без мужа. Без семьи.
Женя повернулась.
— Это угроза?
— Это реальность, девочка моя, — сказала свекровь с усмешкой. — Женщины, как ты, потом жалеют. Только уже поздно.
— А вы, как вы? Не жалеете, что воспитали мужчину, который не может взять на себя ни одного обязательства?
Лидия побледнела.
— Уходите, — тихо сказала Женя. — Пока я не вызвала полицию.
Та не пошла сразу. Сидела. Потом встала.
— Ну и живи. В своей свободе. Только никому она не нужна, Женя. Никому.
На следующий день Андрей собрал вещи. Тихо.
Без прощания.
Он не обнял. Не посмотрел. Только бросил через плечо:
— Сломала всё. Ты. Не я.
Женя молча закрыла дверь.
А потом, впервые за долгое время, легла на диван и не чувствовала страха. Только тишину. Страшную, но честную.
Прошло два месяца.
Всё это время Женя жила в подвешенном состоянии: в той же съёмной однушке, с теми же трещинами на потолке, с пыльной пальмой в углу и соседями за стенкой, которые по выходным смотрели боевики на полной громкости. Только теперь здесь не пахло мужскими носками, не валялись газеты про бизнес, и никто не спрашивал, где её деньги.
И стало легче.
Не сразу, не резко. Просто в какой-то момент она перестала вслушиваться — нет ли его шагов в подъезде. Перестала проверять телефон по ночам. Перестала надеяться, что всё образуется.
Потому что уже не надо было.
Андрей не звонил. Только раз — в апреле — прислал голосовое.
«Я был неправ. Но ты тоже. Ты жестокая. Ты же знала, как я хотел сделать что-то важное. Ты просто… не дала. Спасибо тебе за всё. Но ты мне чужая. Всегда была».
Она прослушала. Один раз. И удалила.
—
Квартиру она купила в начале мая. Маленькая студия на окраине. Панелька, шестой этаж, вид на серый двор. Но — своя.
Без мебели, без обоев. Зато с документами на её имя.
Когда расписалась в договоре, у неё тряслись руки.
Риелтор, молодая девушка в пиджаке, смотрела с улыбкой:
— Ну что, поздравляю. Своя крепость.
Женя кивнула.
Но это была не крепость. Это была… победа. Над собой. Над страхами. Над иллюзией, что семья — это святое. Нет. Семья — это выбор. И если тебя в этой «семье» только тянут на дно — надо уходить. Иначе утонешь.
Она переехала в конце мая.
Сама. Без грузчиков. Перетащила сумки, старый утюг, сберкнижку, кипятильник.
Матрас положила прямо на пол.
Купила новый чайник, кружку, халат. Всё белое. Чистое.
Первую ночь не спала. Слушала, как трещит пластик на окне от перепада температуры.
А потом уснула. Без снов.
В середине июня пришёл Андрей. Неожиданно.
Позвонил в домофон. Женя подумала — курьер. Открыла.
Он стоял на лестничной клетке, в джинсах, которые давно не носил, в чистой рубашке. Вид уставший. В руках — папка.
— Привет, — сказал он, тихо.
— Привет.
— Можно?
Женя не отвечала.
Он вошёл сам. Огляделся.
— Свежо. Просторно. Сама делала?
— Не твоё дело, — сказала она и прошла на кухню.
Он поставил папку на стол.
— Это бумаги. По кредиту. По маме. Мы всё проиграли.
Кофейню закрыли через месяц. Этот Вадик… Он исчез. Просто пропал. А долг — остался.
Женя молча налила себе чай.
— Я всё переоформляю. Квартиру мамину продадут. Она… не в курсе до конца. Пока. Но, думаю, она догадывается.
Женя смотрела в окно.
— Я пришёл не жаловаться. Просто сказать — ты была права. Всё, что ты говорила.
Он замолчал.
— Только поздно понял.
Она медленно повернулась.
— Тебе не поздно. Тебе — урок.
Мне — новая жизнь.
Он кивнул.
— Я хотел сказать… если вдруг… когда-нибудь…
— Нет, — жёстко сказала она. — Не «вдруг». Не «когда-нибудь». Уже нет.
Он кивнул ещё раз.
Постоял.
— Ну, тогда… пока.
— Пока, — тихо ответила она. Без злобы. Без боли. Просто — пусто.
Он ушёл. Дверь хлопнула.
Женя подошла, закрыла на щеколду.
Прислонилась к двери. Закрыла глаза.
Тишина.
Вечером она купила себе бутылку недорогого вина.
Села на подоконник.
В телефоне — никакого Андрея, никаких уведомлений из банков, никаких пустых разговоров про «инвесторов».
Она сделала глоток.
Открыла плед. Укуталась. Смотрела, как люди идут по двору: женщина с собакой, подростки с колонкой, старик с пакетом из аптеки.
Все — по своим делам.
А она — по своим.
Женя улыбнулась.
Не счастливо. Не эйфорично. А спокойно. Глубоко.
Она встала. Вынесла пустую коробку из-под мультиварки, купленной на авито.
Закрыла дверь. Повернула ключ.
На два оборота.
