Звонок раздался в половине одиннадцатого вечера. Таисия долго смотрела на подсвеченный экран телефона, на котором высветился номер, который она давно не видела. Внутри у неё всё оборвалось — мать никогда не звонила так поздно.
«Папа умер».
Эти два слова, сказанные будничным, почти равнодушным тоном, заставили её опуститься на край кровати. В комнате внезапно стало очень тихо. Слышалось только тиканье часов и её собственное дыхание — странно прерывистое, словно принадлежавшее кому-то другому.
Неожиданное наследство
Через три дня Таисия стояла на кладбище, кутаясь в тонкое пальто. Осенний ветер пронизывал до костей, но она едва замечала холод. Людмила — высокая, прямая, с идеально уложенными волосами, непроницаемым лицом и сухими глазами — стояла рядом с Германом и его женой. Таисия чувствовала их взгляды — оценивающие, колючие, словно она была чужой на этих похоронах.
Когда пожилой нотариус с потрёпанным портфелем подошёл к ней после церемонии и тихо сообщил, что отец оставил ей в наследство свою квартиру, Таисия не сразу поняла, о чём он говорит. А когда поняла, то увидела, как лицо матери исказилось от ярости, а пальцы сжались так сильно, что побелели костяшки.
— Таисия, приезжай завтра к двум, — голос матери звучал обманчиво ровно. — Нам нужно обсудить… ситуацию.
Неожиданная встреча
Дверь квартиры, в которую Таисия приехала на следующий день, открыл незнакомый мужчина лет тридцати пяти. Высокий, с растрёпанными тёмными волосами и внимательными серыми глазами. Он выглядел удивлённым не меньше, чем она сама.
— Вы кто? — спросили они практически одновременно.
— Я дочь владельца, — Таисия привычно обхватила себя руками. — А вы…?
— Илья. Арендатор. Я снимаю эту квартиру уже третью неделю, — он отступил в сторону, пропуская её внутрь. — У меня договор с… Германом Викторовичем. Он сказал, что квартира принадлежит его семье.
Таисия медленно вошла в гостиную. Обстановка изменилась, но что-то неуловимо знакомое всё равно присутствовало здесь — может быть, запах старых книг, которые так любил отец, или особый солнечный свет, косо падающий сквозь занавески. Тупая боль разлилась в груди, когда она осознала, что произошло.
— Моя мать и брат знали о завещании, — тихо произнесла она. — Знали и поспешили заработать на квартире, пока я не… — она не закончила фразу.
Илья смотрел на неё с неожиданным пониманием, словно мгновенно разглядел всю подоплёку семейной драмы.
— Знаете, я могу съехать. Сегодня же, если нужно.
— Нет, — сама не зная почему, возразила Таисия. — Оставайтесь. Пока я во всём не разберусь.
Семейный ультиматум
Семейный ужин стал настоящим испытанием. Просторная кухня матери, где всё, как всегда, было безупречно — идеально отполированные поверхности, сверкающие бокалы, накрахмаленные салфетки. Герман и его жена Вера сидели напротив Таисии, а во главе стола — Людмила, величественная, как королева на троне.
— Ты же понимаешь, Тая, — Людмила аккуратно промокнула губы салфеткой, — эта квартира гораздо нужнее твоему брату. У них скоро родится ребёнок, им пора расширяться. А ты… — она сделала многозначительную паузу, словно само существование Таисии было чем-то второстепенным, — ты одна. Тебе и твоей студии хватает.
— Однокомнатная квартира — это не студия, мама, — Таисия старалась говорить спокойно.
— Тая, мы же семья, — вмешался Герман, его голос звучал проникновенно, как у опытного продавца. — Давай будем благоразумны. Скажи, зачем тебе эта квартира? Жить здесь ты не собираешься, продавать — тоже нелепо. Давай мы выплатим тебе треть стоимости, и все будут довольны.
— Треть? — Таисия почувствовала, как к горлу подступает горячий ком. — Почему треть?
— Не будь жадной, — резко сказала Людмила. — Всё в этой семье зарабатывал твой отец, но не забывай, сколько я вложила в него. А Герман всегда помогал нам. Что сделала ты?
Вера, заметно округлившаяся в талии, неловко отвела взгляд, сжимая в пальцах вилку. В её глазах Таисия неожиданно увидела не осуждение, а смесь смущения и сочувствия.
Таисия смотрела на тарелку с недоеденным ужином. В тот момент она почувствовала, что невидимая стена между ней и этими людьми становится всё толще. Двадцать семь лет она уступала — игрушки, одежду, внимание, любовь, комнату, возможности. И вот теперь, когда отец, единственный человек, который по-настоящему любил её, оставил ей что-то своё, они хотели отнять и это.
— Я не отказываюсь от квартиры, — тихо, но твёрдо произнесла она.
Мать и брат переглянулись. На лице Германа промелькнуло что-то хищное.
— Будешь упрямиться — пожалеешь, — процедил он. — Мы можем обратиться в суд. Оспорить завещание.
— На каком основании? — голос Таисии дрогнул, но она сдержалась.
— Отец был не в себе в последний год, — вмешалась Людмила. — Постоянно говорил о тебе, звонил. Это ненормально. Мы найдём свидетелей.
Таисия почувствовала, как к глазам подступают слёзы. Она никогда не умела справляться с давлением, но сейчас что-то внутри не давало ей сломаться.
— Он просто любил меня, — произнесла она. — И это… его выбор.
Когда она выходила из-за стола, то успела заметить, как Вера незаметно сжала кулак в знак молчаливой поддержки. А вечером, вернувшись в отцовскую квартиру, Таисия неожиданно для себя рассказала Илье обо всём.
— Знаете, — задумчиво произнёс он, подавая ей чашку горячего чая, — иногда нужно просто позволить себе получить то, что принадлежит вам по праву.
Точка невозврата
В тот день, когда всё решилось, дождь барабанил по окнам. Таисия стояла посреди гостиной в доме матери, куда она пришла по настоятельной просьбе. Мокрые волосы липли к шее, но она не замечала дискомфорта.
— Ты позоришь нас, — Людмила возвышалась над ней, сверкая глазами. — Я всю жизнь старалась сделать из тебя достойного человека, а ты ведёшь себя как… как твой отец!
— Как мой отец? — что-то внутри Таисии наконец надломилось. — Мой отец был единственным, кто видел во мне человека, а не досадную случайность! Ты всегда, всегда ставила Германа выше! Всегда! Мои рисунки — в мусор, мои медали — в ящик, моя одежда — с чужого плеча, мои мечты — ничто!
Герман шагнул вперёд, но Таисия подняла руку, останавливая его.
— Ты делила нас на любимых и нелюбимых, а теперь удивляешься, что я не хочу отдавать единственное, что осталось от человека, который любил меня такой, какая я есть? — голос Таисии звенел, но больше не дрожал.
— Ты — копия своего никчёмного отца! — выплюнула Людмила, и это стало последней каплей.
— Да, я такая же, как он, — спокойно ответила Таисия. — И горжусь этим. А квартира моя. И если вы подадите в суд, я не стану молчать обо всём, что было.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Только дождь продолжал стучать по стеклу, равнодушный к человеческой драме.
— Убирайся, — тихо и с ледяной яростью произнесла Людмила. — Ты больше не член этой семьи.
— Я никогда им не была, — ответила Таисия и повернулась к двери.
Обретая настоящее
Она шла по улице, не замечая дождя. Впервые за много лет ей было легко дышать, словно тяжёлая плита наконец перестала давить на грудь. Когда Таисия вернулась домой, Илья ждал её с полотенцем и горячим чаем.
— Как всё прошло? — спросил он, помогая ей снять мокрое пальто.
— Я свободна, — просто ответила она и впервые за последние дни улыбнулась.
Три месяца спустя Таисия сидела на подоконнике в той же квартире и смотрела, как тает снег на карнизе. Её вещи были аккуратно расставлены по полкам, книги отца заняли почётное место в гостиной, а в углу спальни стоял мольберт — она наконец вернулась к рисованию, своей давней страсти, которую так поддерживал отец.
— Почта, — Илья положил перед ней стопку конвертов. Один из них, со знакомым почерком, она узнала сразу.
Таисия медленно открыла письмо. «Тая, пора одуматься и вернуться. Мы всё ещё можем найти компромисс. Но если ты продолжишь упрямиться, пеняй на себя. Мама».
Она скомкала письмо и выбросила его в корзину для бумаг. Потом повернулась к Илье, который наблюдал за ней с тихой заботой.
— Знаешь, — сказала она, прижимаясь к его плечу, — иногда нужно потерять то, что никогда не было твоим, чтобы найти что-то настоящее.
За окном медленно падал снег, укрывая город белым покрывалом. Таисия больше не чувствовала ни вины, ни сомнений. Впервые она была там, где должна была быть, — дома, с человеком, который видел в ней не тень или отражение, а её настоящую. И, наверное, в этом и заключалось главное наследство отца — не квартира, а способность любить и быть любимой просто за то, что она есть.
