— Мы с Толиком поженимся, хотите вы этого или нет!
И жить будем здесь, в этой квартире. А вы…
Она осеклась, но потом решительно тряхнула головой:
— А вам самое время на дачу перебираться. Навсегда.
Валентина Семеновна проснулась от звяканья ключей в замке. Глянула на часы — половина первого ночи.
В последнее время Толя стал возвращаться все позже и позже.
Она прислушалась к шагам в прихожей — легким, осторожным, будто крадущимся.
Раньше сын так не ходил, топал, как слоненок, а теперь вот — крадется.
— Толя, это ты? — окликнула она, хотя и так знала ответ.
— Я, мам, — донеслось из прихожей. — Спи давай.
Но Валентина Семеновна уже встала, набросила халат.
В такие моменты сон слетал с нее, как осенние листья с тополя за окном — разом и безвозвратно.
— Есть будешь? — спросила она, выходя в коридор.
Сын стоял у зеркала, приглаживая растрепанные волосы. На губах блуждала странная улыбка — рассеянная и будто виноватая.
— Не, мам, я не голодный, — он обернулся, и Валентина Семеновна заметила на его шее след от помады.
Сердце кольнуло — раньше Наташа такой яркой не пользовалась.
— С Наташей гулял? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал буднично.
Толя замер, перестал расчесывать волосы. В зеркале отразилось его смущенное лицо.
— Нет, мам. Мы… мы с Наташей больше не встречаемся.
Валентина Семеновна прислонилась к косяку. Ноги вдруг стали ватными.
— Как это — не встречаетесь? Вы же собирались…
— Ничего мы не собирались, — резко оборвал ее Толя. — Это все… в прошлом. Теперь у меня есть Юля.
— Юля? — Валентина Семеновна моргнула. — Какая Юля?
— С третьего курса, — буркнул сын, отворачиваясь. — Слушай, мам, давай утром поговорим? Поздно уже.
Но Валентина Семеновна не сдвинулась с места. В голове крутилось: «Юля с третьего курса… Юля…»
Что-то смутно тревожное было в этом имени, в том, как сын его произнес.
— А как же Наташа? — снова спросила она. — Вы же три года…
— Мам! — в голосе Толи появились стальные нотки. — Я же сказал — хватит! Нет больше никакой Наташи.
Есть Юля. И… и я ее люблю.
Он почти выкрикнул последние слова и ушел в свою комнату. Дверь захлопнулась с неприятным стуком.
Валентина Семеновна еще долго стояла в коридоре, глядя на закрытую дверь. Внутри ворочалось смутное беспокойство.
Что-то случилось, что-то изменилось в ее мальчике. И дело было не только в новой девушке.
Юля появилась в их доме через неделю — высокая, стройная, с модной стрижкой и ярким макияжем.
Валентина Семеновна сразу отметила цепкий, оценивающий взгляд, которым девушка окинула квартиру.
— Здравствуйте, Валентина Семеновна, — произнесла она с легкой улыбкой. — Толя столько о вас рассказывал.
«Когда успел?» — подумала Валентина Семеновна, но вслух сказала:
— Проходите, Юлечка. Будете чай пить?
— Спасибо, но мы ненадолго, — Юля небрежно махнула рукой. — У нас планы.
Она прошла в комнату Толи, не разуваясь — каблуки процокали по паркету.
Валентина Семеновна поджала губы. Наташа всегда разувалась, даже если забегала на минутку.
С того дня Юля стала частым гостем в их доме. Приходила почти каждый день, иногда оставалась ночевать.
Валентина Семеновна молчала — сын взрослый, вправе сам решать. Но что-то царапало душу, не давало покоя.
Может, то, как Юля хозяйничала на кухне — уверенно, по-свойски, будто в собственном доме?
Или то, как небрежно отзывалась о Наташе — «эта простушка», «деревенщина»?
Или то, как настойчиво расспрашивала про квартиру — кто собственник, есть ли другое жилье?
А потом был тот разговор. Толя вернулся с занятий непривычно серьезный, долго мялся, не решаясь начать.
— Мам, — наконец выдавил он. — Мы с Юлей… В общем, мы хотим пожениться.
Валентина Семеновна замерла с недовязанной петлей на спице.
— Сейчас? — только и смогла спросить она.
— Ну да, — Толя нервно дернул плечом. — А что такого? Мы любим друг друга.
— А учеба? — Валентина Семеновна отложила вязание. — У вас еще год…
— Ну и что? — перебил сын. — Разве женатые не учатся? Юля говорит…
— А что Юля говорит? — насторожилась Валентина Семеновна.
Толя замялся.
— Ну… что незачем тянуть. Что надо строить семью, пока молодые. И вообще…
Он осекся, но Валентина Семеновна уже поняла — это не его слова. Не его мысли. Это все она, Юля.
— Сынок, — мягко начала она. — Может, все-таки подождете? Закончите институт, встанете на ноги…
— Мам, ну хватит! — вспылил вдруг Толя. — Я не маленький! Сам могу решать!
Он выскочил из комнаты, хлопнув дверью. А через полчаса пришла Юля.
— Валентина Семеновна, — начала она с порога, — вы что, против нашей свадьбы?
В голосе звенел вызов. Глаза смотрели жестко, требовательно.
— Почему против? — Валентина Семеновна постаралась улыбнуться. — Просто считаю, что спешить не стоит.
— А я считаю — стоит, — отрезала Юля. — И Толя со мной согласен.
Она развернулась и ушла в комнату сына, где они о чем-то долго шептались. А потом Валентина Семеновна слышала, как Юля говорила по телефону подруге:
— Нет, ты представляешь? Она против! Но ничего, я своего добьюсь. Не таких обламывала.
С того дня начались странности. То кастрюля с супом опрокинется — прямо на любимый фартук Валентины Семеновны. То документы на дачу пропадут — потом нашлись под шкафом, все в пыли. То белье в ванной полиняет — потому что кто-то бросил туда красную кофточку.
Каждый раз Юля извинялась — «ой, я такая неловкая!», «ах, я нечаянно!». Но в глазах плясали искорки злого веселья.
А однажды Валентина Семеновна услышала, как она выговаривает Толе:
— Сколько можно с мамочкой жить? Пора уже самостоятельным быть! Вон, Петька с Машей поженились — и ничего, живут отдельно…
— Так у них однушка своя, — неуверенно возразил Толя.
— Ну и что? — фыркнула Юля. — Зато сами себе хозяева! А ты все как маменькин сынок…
Валентина Семеновна отошла от двери, прижав руку к груди. Сердце колотилось как бешеное. Вот оно что! Вот к чему все эти разговоры о свадьбе!
Она не спала всю ночь, ворочаясь с боку на бок. А утром столкнулась с Юлей в коридоре — та выходила из ванной, завернутая в полотенце.
— Доброе утро, мамочка! — пропела девушка с деланной лаской. — Как спалось?
И это «мамочка» прозвучало как пощечина.
***
Дождь барабанил по карнизу, когда в дверь позвонили. Валентина Семеновна вздрогнула — она не ждала гостей в такую погоду.
На пороге стояла Юля — промокшая, но странно довольная.
— Толик дома? — спросила она, стряхивая капли с плаща.
— Нет еще, — Валентина Семеновна посторонилась, пропуская невестку. — Должен скоро прийти.
Юля прошла в квартиру, цокая каблуками. От нее пахло дорогими духами и чем-то еще — победой, что ли?
Валентина Семеновна поежилась от этого запаха.
Не разуваясь, Юля прошла на кухню, уселась за стол. Достала из сумочки пачку сигарет.
— Вы не против? — спросила она, но зажигалку уже щелкнула.
Валентина Семеновна молча распахнула форточку. В кухне повисло напряжение — густое, как сигаретный дым.
Хлопнула входная дверь — вернулся Толя. Он застыл на пороге кухни, переводя взгляд с матери на Юлю.
— Слушайте, я забыл хлеб купить, — пробормотал он. — Сейчас сбегаю.
— Толик, в такой дождь? — всполошилась Валентина Семеновна.
— Да тут недалеко, — он махнул рукой и выскочил за дверь.
Юля затушила сигарету и повернулась к Валентине Семеновне. Глаза ее блестели странным блеском.
— Знаете, мамочка, — протянула она с усмешкой, — давно хотела с вами поговорить. По душам.
Валентина Семеновна села напротив, сцепив пальцы под столом.
— Слушаю, Юлечка.
— Да бросьте вы это сюсюканье! — вдруг взорвалась Юля. — Думаете, я не вижу, как вы на меня смотрите? Как пытаетесь нас с Толиком поссорить?
— Что ты такое говоришь! — ахнула Валентина Семеновна. — Я и не думала…
— Думали! — Юля стукнула ладонью по столу. — Еще как думали! Все пытаетесь своего сыночка при себе удержать.
А он уже взрослый мужчина! Ему семью пора создавать, а не с мамочкой в обнимку жить!
Валентина Семеновна побледнела.
— Послушай, Юля…
— Нет, это вы послушайте! — Юля подалась вперед, глаза ее горели недобрым огнем. — Мы с Толиком поженимся, хотите вы этого или нет!
И жить будем здесь, в этой квартире. А вы…
Она осеклась, но потом решительно тряхнула головой:
— А вам самое время на дачу перебираться. Навсегда. Воздух там чистый, огород… Как раз для пенсионерки занятие.
У Валентины Семеновны зашумело в ушах. Она смотрела на это красивое, искаженное злостью лицо и не узнавала в нем прежнюю приветливую Юлечку.
— Вот как, — медленно произнесла она. — Значит, на дачу? А Толя знает о твоих планах?
— Узнает, — отмахнулась Юля. — Он меня любит, все для меня сделает.
А вы что думали — вечно будете его возле себя держать?
Хватит! Пожили в свое удовольствие, дайте и нам пожить!
— В свое удовольствие? — Валентина Семеновна почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — Это ты называешь удовольствием — растить одной ребенка?
Ночей не спать, каждую копейку экономить, чтобы он ни в чем не нуждался?
— Ой, началось! — закатила глаза Юля. — Сейчас про жертвы материнские будете рассказывать? Про то, как всю жизнь на него положили?
Знаем, слышали! Только это ваш выбор был, а не его. Он вам ничего не должен!
В прихожей хлопнула дверь. На пороге кухни возник Толя — мокрый, встрепанный, с пакетом хлеба в руках.
По его лицу Валентина Семеновна поняла — он все слышал.
— Так вот, значит, как? — тихо произнес он, глядя на Юлю. — Маму на дачу собралась выселять?
Юля вскочила, метнулась к нему:
— Толик, милый, ты не так понял! Я просто…
— Я все правильно понял, — он отстранил ее руку. — Убирайся.
— Что?
— Убирайся, я сказал! — заорал он так, что зазвенели стекла. — Чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Юля схватила сумочку, выбежала в прихожую. Хлопнула входная дверь.
Толя медленно опустился на табуретку, обхватил голову руками.
— Мам, — глухо произнес он. — Прости меня. Я такой…
Валентина Семеновна подошла к сыну, обняла за плечи. Они долго сидели молча, слушая, как барабанит дождь по карнизу.
Прошло три месяца. Стоял теплый сентябрьский вечер. Валентина Семеновна накрывала на стол — Толя обещал привести новую знакомую.
— Мам, мы пришли! — раздалось из прихожей.
Она вышла встречать. На пороге стояла невысокая девушка с русой косой и смущенной улыбкой.
— Здравствуйте, — тихо произнесла она. — Я Аня.
— Проходи, Анечка, — улыбнулась Валентина Семеновна. — Разувайся.
Аня аккуратно сняла туфельки, поставила их ровно у стенки. Достала из сумки тапочки.
— Я свои принесла. Вы не против?
Толя подмигнул матери через Анину голову. И Валентина Семеновна вдруг почувствовала, как отпускает сердце, как растворяется противный ком в груди, который она носила все эти месяцы.
За чаем Аня рассказывала о своей учебе — она готовилась стать детским врачом. Говорила тихо, то и дело краснея. А руки у нее были теплые и добрые — Валентина Семеновна почувствовала это, когда Аня передавала ей чашку.
— Вы извините, — сказала вдруг девушка, — я неопытная хозяйка. Но я учусь. Вот, пирог сама испекла…
— Вкусный пирог, — искренне похвалила Валентина Семеновна.
Аня зарделась от похвалы, а Толя смотрел на нее с таким восхищением, какого Валентина Семеновна никогда не видела в его глазах.
Поздно вечером, когда Толя пошел провожать Аню, Валентина Семеновна стояла у окна и смотрела им вслед.
Они шли медленно, о чем-то разговаривая. Аня споткнулась, Толя подхватил ее за локоть. Они рассмеялись.
«Господи, — подумала Валентина Семеновна, прижимая ладони к гулко бьющемуся сердцу, — спасибо тебе. Кажется, теперь все будет хорошо».
