— Так не бывает, Марина, — сказала Татьяна Петровна, устало садясь на стул, с каким-то отчаянным стуком ставя сумку рядом. — Мужчина не может жить в доме жены и не иметь ничего своего. Это противоестественно.
— А почему противоестественно? — спокойно, но с холодком ответила Марина. — Мы живем вместе, у нас общий быт. Какое имеет значение, на кого записана квартира?
Слово «квартира» повисло между ними, как топор, который еще не упал, но уже угрожает. Алексей стоял у окна, притворяясь, что рассматривает улицу, но слушал каждое слово.
Он ненавидел такие сцены. И мать, и жена были по-своему правы. Но именно из-за этого становилось еще хуже.
В жизни Марины все было четко разложено по полочкам. Должность финансового директора, оклад, премии, стабильные цифры в банковских приложениях, квартира, купленная в двадцать восемь лет, аккуратная серая мебель, кухня, где каждая кружка имела свое место. Даже книги на полках стояли по цветам обложек — не для показухи, а потому что так спокойнее.
Алексей был другим. У него вечно валялись бумаги, старые чеки, ручки без колпачков. Машину он мог оставить открытой, ключи забыть в кармане пиджака, пиджак — у знакомого. Но в его беспорядке было что-то милое, что-то живое, то, чего Марине самой иногда не хватало.
Татьяна Петровна же жила в мире собственных представлений о справедливости. Сын должен быть хозяином. Мужчина обязан. Так учили в ее поколении, так она верила. Да и на почте, где она проработала тридцать лет, коллеги говорили то же самое: «Мужчина без имущества — это как без костей. Согнется и переломится».
И вот они трое собрались в одной кухне — как три разных эпохи, три разных правды, и каждая не собиралась уступать.
— Я же мать, я лучше знаю, — добавила Татьяна Петровна, поправляя платок на плечах.
— Лучше? — усмехнулась Марина. — Лучше вы знаете, как жить вам. А мы сами решим, как жить нам.
— Тебе легко говорить. У тебя всё есть, — резко сказала свекровь. — А у Алеши? Что у него? Кучка зарплаты, которой едва хватает на ботинки.
Алексей поморщился. Он не любил, когда его зарплату превращали в предмет спора. Это было унизительно.
— Мама, хватит, — тихо сказал он, не оборачиваясь.
Но никто не услышал.
Здесь стоило бы поставить точку, но вместо этого конфликт, как заноза, только глубже вонзался в кожу. Марина вдруг вспомнила разговор с подругой Иркой. Та недавно развелась. Муж в суде отсудил половину квартиры, купленной еще до брака, через какие-то хитрые схемы и юристов. Ирка плакала, клялась больше никогда не доверять мужчине.
Марина тогда посмеялась: «Ну у меня-то Алексей другой. Он не про деньги». Но сейчас слова матери Алексея будто открыли щель в надежно закрытой двери — и туда проник холод сомнений.
Алексей между тем вспомнил другое. Своего отца. Тот ушел, когда сыну было пятнадцать. Оставил Татьяне Петровне однокомнатную квартиру, а сам исчез. С тех пор мать твердила: «Мужчина должен быть надежным. Мужчина — это стены, крыша, защита». Алексей всю жизнь жил с этим грузом. И теперь, в тридцать шесть лет, оказался в положении, когда стены и крыша — у жены.
Неудивительно, что мать сходила с ума.
Вечером Марина пошла выбрасывать мусор и столкнулась у подъезда с новым соседом — высоким сутулым мужчиной лет пятидесяти. В руках он держал клетку с попугаем.
— Ой, простите, — пробормотала Марина.
— Ничего, ничего, — ответил сосед. — Попугай у меня нервный, кричит целыми днями. Если будет мешать — стучите в стену. Я всё понимаю.
Марина вернулась домой, но в голове застрял этот странный эпизод. Нервный попугай в клетке, орущий без остановки. В чем-то она узнала саму себя — тоже в клетке, только клетка из чужих ожиданий и упреков.
— Марин, — сказал Алексей перед сном, — ты не думай, что я согласен с мамой. Просто иногда и правда чувствуешь себя… ну… не хозяином.
— А кем? — спросила она.
— Квартирантом, — честно признался он.
Слово прозвучало как приговор.
Марина отвернулась к стене, делая вид, что спит. Но сон не шел. Внутри всё гудело. Она вдруг ясно поняла: этот разговор не закончится. Это только начало.
И не в свекрови дело. Настоящий конфликт поселился рядом — в голове мужа, в его горьком слове «квартирант».
На следующий день Марина проснулась с ощущением тяжести, будто всю ночь ее кто-то держал за плечи и не давал повернуться. Алексей уже собирался на работу, молча завязывал галстук.
— Доброе утро, — сказала она.
— Угу, — ответил он и посмотрел на себя в зеркало, как будто проверял, есть ли там еще он сам, а не только его отражение.
И вот это молчание, непривычное, настороженное, оказалось тяжелее всех вчерашних слов матери.
Марина решила вырваться из липкой атмосферы. Позвонила Ирке. Подруга, как всегда, оказалась в шумном кафе, смеялась громко, перекрикивая музыку.
— У вас там что, война? — спросила Ирка. — Ты так говоришь, будто он уже чемоданы собрал.
— Чемоданы — это его мама собрала, — ответила Марина. — Мысленно. И пытается всучить их мне.
Ирка расхохоталась, но потом вдруг стала серьезной:
— Знаешь, Марин, у тебя хоть выбор есть. Ты сильная, ты зарабатываешь. А у меня всё ушло в пыль. Я бы сейчас лучше одна жила в коммуналке, чем делила квартиру с тем… — она замолчала, оставив слово висеть в воздухе.
Марина почувствовала, как ее сердце стало тяжелым. Не потому, что она боялась повторить судьбу подруги, а потому, что впервые допустила мысль: а что если действительно одна?
Днем, когда она возвращалась домой с работы, у подъезда снова стоял тот сосед с попугаем. На этот раз птица кричала что-то, похожее на «Дай! Дай!»
— Вы уж извините, — виновато сказал сосед. — Он иногда такие слова орет, что стыдно перед людьми.
— Да ничего, — улыбнулась Марина. — В нашем доме и похуже слышишь.
Сосед прищурился, будто хотел спросить подробнее, но передумал.
— Попугай у меня особенный. Он чужие разговоры схватывает моментально. Скажешь раз — и он потом месяцами повторяет. Так что вы осторожней, если у вас дома громко спорите. — И он хмыкнул.
Марина смутилась: значит, если попугай слышит их ссоры, то скоро весь подъезд будет знать о «квартиранте» и «расписке».
Вечером Алексей вернулся хмурый, но решительный. Сел за стол и сказал:
— Марин, я подумал… Я хочу машину. Пусть в кредит. Но нужен первый взнос.
— Сколько? — сухо спросила она.
— Триста тысяч.
В этот момент будто из соседней квартиры раздалось пронзительное «Дай! Дай!» — попугай подслушал. Алексей дернулся, а Марина невольно рассмеялась.
— Видишь, даже попугай в курсе, — сказала она.
Алексей не понял шутки.
— Я серьезно. Я хочу чувствовать себя мужчиной.
— Мужчина — это не машина, Леша. Это поступки.
— А я хочу поступок. Купить свое. Пусть хоть в долг, хоть в кредит. Но свое.
На кухне запахло чем-то тревожным. В словах мужа слышалась решимость, но и обида.
— Хорошо, — сказала Марина. — Дам. Но под расписку.
— Под расписку? — переспросил он, и в этот момент в его глазах мелькнуло что-то страшное — как будто он увидел пропасть между ними.
Через неделю у Марины случился странный эпизод. На работе в кабинет вошел стажер Саша, долговязый парень с глазами, вечно бегущими куда-то мимо. Он принес документы и вдруг выпалил:
— А у вас муж богатый?
Марина опешила:
— С чего ты взял?
— Просто вы так уверенно говорите про деньги. Ну, как будто вам всё легко дается.
— Это не он богатый, — усмехнулась она. — Это я работаю.
Парень кивнул, но потом добавил:
— Странно. Обычно наоборот.
Эта фраза засела в голове. Как семечко, которое упало на благодатную почву сомнений.
Алексей тем временем встречался с приятелем по институту. Тот, Сергей, крутился в мелком бизнесе — торговля автозапчастями.
— Леха, тебе надо со мной, — уверял он. — Будем вместе крутиться. Я уже точку открыл, вторую хочу.
— У меня денег нет, — честно сказал Алексей.
— Ну так возьми у жены, — отмахнулся Сергей. — Чего ты стесняешься? У нее всё равно лишнее.
Алексей сжал кулаки. Ему хотелось ударить Сергея за эти слова, но он промолчал.
Домой он пришел поздно, с глазами, красными от пива и мыслей. Марина сидела в гостиной с ноутбуком.
— Я решил, — сказал он. — Если ты дашь мне денег, я вложу их в бизнес.
— Вложишь? — подняла бровь она. — С Сергеем, который три раза банкротился?
— Ну, не без риска, конечно…
— Леша, я не инвестор. И ты не предприниматель.
— Ты не веришь в меня, — сказал он глухо.
— Я верю, — ответила Марина. — Но не в Сергея и не в чудеса.
В тот вечер они не разговаривали больше. Только попугай где-то за стеной орал: «Дай! Дай!» — и это было похоже на издевку.
Татьяна Петровна, узнав о расписке, устроила настоящий спектакль.
— Ты его мужу что, как чужому? — кричала она. — Да он бы душу за тебя отдал! А ты бумажку требуешь, как ростовщик!
— Да, как ростовщик, — спокойно ответила Марина. — Потому что хочу знать: муж у меня или иждивенец.
Эти слова повисли в воздухе, как гром.
И вдруг стало ясно: дальше будет только жестче.
— Под расписку?! — голос Алексея дрогнул, будто он получил пощечину. — Ты мне не доверяешь?
Марина смотрела прямо, не отводя глаз:
— Не в доверии дело. В ответственности.
И в этот момент дверь в кухню распахнулась, словно ее выбили. На пороге появилась Татьяна Петровна. Без звонка, без стука. С пакетами в руках, как будто пришла хозяйкой.
— Я всё слышала! — закричала она. — Своего мужа ставишь на колени? Расписку с него требуешь? Это что за позор?!
Алексей хотел что-то сказать, но мать уже разошлась:
— Я думала, ты умная женщина, Марина. А ты просто ростовщик в юбке! Сын у тебя в кабале!
— В кабале? — усмехнулась Марина. — Он просит у меня сотни тысяч. Это не игрушки.
— Ты должна дать! — закричала свекровь, и тут голос ее сорвался на визг. — Должна, потому что жена!
— Нет, Татьяна Петровна, — тихо, но твердо ответила Марина. — Жена — это не банк.
Разговор превратился в скандал. Алексей пытался усадить мать, но та вырывалась, била кулаком по столу, и в глазах ее горела ненависть, давно спрятанная, но теперь выпущенная наружу.
Марина впервые увидела, что свекровь не добрая, не заботливая женщина, а хищная, завистливая, готовая уничтожить чужой дом ради иллюзии справедливости.
Алексей метался, как мальчишка между двух учительниц.
— Мама, хватит! — закричал он наконец. — Это моя жена, и я сам решу, как жить!
Но было поздно. Татьяна Петровна уже открыла самую грязную карту:
— А детей-то ты ей зачем не рожала? Чтобы имущество не делить? Я всё понимаю! Ты не жена, ты расчетливая эгоистка!
Марина замерла. Эти слова были как нож.
В этот момент за стеной, словно дьявольское эхо, попугай соседа заорал: «Дай! Дай!». И все трое замолчали.
Эта пауза оказалась страшнее любых криков.
— Вон, даже птица знает, кто ты, — ядовито бросила свекровь.
Алексей побледнел, а потом неожиданно резко:
— Мама, уходи.
— Что?! — не поверила та.
— Уходи. И пока не извинишься перед Мариной, дорогу сюда забудь.
Татьяна Петровна вскрикнула, но сын стоял твердо. Она хлопнула дверью так, что стекла задребезжали.
После этого вечер прошел в молчании. Алексей сидел, обхватив голову руками.
— Ты понимаешь, что ты сделал? — спросила Марина.
— Понимаю. Я наконец выбрал. Между матерью и женой. И выбрал тебя.
Она молча подошла и обняла его.
Прошло полгода. Татьяна Петровна не появлялась. Алексей устроился в новую фирму, зарплата стала выше, он копил на машину. Марина удивлялась: впервые он действительно действовал, а не только жаловался.
Но каждый раз, когда они проходили мимо квартиры соседа, из-за двери слышалось «Дай! Дай!» — попугай не забыл. И это было напоминанием, что жадность и чужие амбиции так просто не уходят.
Марина же знала: буря не закончилась, просто ушла вглубь. Но теперь у них с Алексеем был новый фундамент — не квартира и не деньги, а выбор, сделанный в самый трудный момент.
