— Не понимаю, почему ты это терпишь? — Наташа, коллега Юлии, сидела на корточках перед кофемашиной, как будто могла там откопать ответы на все женские страдания. — Я бы уже давно всё расставила по местам. Сковородкой. По столу. Или по башке.
Юлия вздохнула, как будто в ней опять сломался внутренний Wi-Fi к спокойствию. Мешала кофе — как будто там не растворимый, а ответ на вопрос “что я делаю со своей жизнью”.
— Знаешь, иногда мне кажется, что я живу в проходном дворе, — Юлия отодвинула чашку, будто хотела отодвинуть и всю эту семейную катавасию вместе с ней. — Представь: прихожу домой после совещания, еле живая, каблуки в руки, мозги в кулак. А на кухне — свекровь с подругой. Чаёк гоняют, семечки лузгают. Как у себя на даче. Андрей даже слово не сказал. Типа, сюрприз, дорогая!
— И ты что? — Наташа подняла брови, как учительница по геометрии, которую только что спросили, что такое треугольник.
— А что я? Улыбалась, как дура. Чайник поставила, печенье достала. Угостила. А внутри — орёт всё. Вот прямо с матом и на весь чердак.
Наташа покачала головой, у неё это получалось особенно выразительно — как у тех актрис из сериалов, где все мужчины либо сволочи, либо прикидываются добрыми, чтоб сильнее подставить.
— Ты же сама их разбаловала. Пять лет. Пять лет, Юль. Я за это время дважды замужем побывала и один раз переехала. А ты всё печенье подаёшь.
Юлия машинально потёрла виски. Опять эта боль — как включённый чайник в башке, и всё на грани закипания.
— Андрей считает, что я должна радоваться. Мол, его родители ко мне как к дочке относятся. — Подарок судьбы, ага. С доставкой на кухню и сроком годности — никогда.
— И часто они к вам?
— Три-четыре раза в неделю. По расписанию. Как сериал. Только без пропуска серий. Особенно свёкор. Любит на сюрпризах ловить — хлоп, и в кресле сидит, как памятник. А потом начинается: “А вот в наше время…” и давай лекцию читать. Как будто я не взрослый человек, а студентка-дура. И обязательно в конце: “А что у нас на ужин?” — Юлия поддела тон, как будто цитирует актёра из дешёвой комедии.
Тут у неё пиликнул телефон. Андрей. Всё как по нотам: “Родители заедут вечером. Обсудим планы на выходные”.
— Вот, полюбуйся, — Юлия с кислой улыбкой протянула телефон Наташе. — Не спрашивает. Просто ставит перед фактом. Как будто я нянечка в санатории, а не жена, между прочим.
— Квартира-то твоя, правильно? — Наташа прищурилась, уже явно мстя в уме за подругу.
— Моя. Ещё до брака купила. Ипотека — мама дорогая. Три года осталось платить. Андрей туда ни копейки не вложил. Папа тогда меня пилой пил: “Ты что, глупая? А если разведётесь, делить будете?” Вот я всё сама и тяну. Чеки даже собираю. Прям музей бухгалтерии можно открывать.
— И они в курсе?
— Конечно. Только Виктор Степанович недавно выдал: “Теперь это семейное гнездо”. Прям так и сказал. Я аж поперхнулась. Ещё бы “периметр безопасности” добавил — и можно штаб строить.
Рабочий день тянулся, как сыр из дешёвой пиццы — липко и нудно. Юлия пыталась вникнуть в отчёты, но мысли, как мухи, опять и опять летели к вечеру. После разговора с Наташей внутри что-то тихо щёлкнуло. Раньше удавалось себя уговаривать: “Нормально всё. Так бывает. Семья — это же компромиссы”. А теперь… теперь — злило. Всё.
В шесть она резко встала, как будто скомандовали “отбой”. И решила: ужин? Сегодня — нет. Пусть хоть раз поймут, что она — не персонал, а человек. С глазами, руками и психикой.
Дома — душ. Мягкий халат. Волосы в полотенце, книга в руки. На кухню — ни ногой. Хоть бы там потоп случился — мимо.
Ровно в семь — звонок. Как по сценарию. На пороге — Виктор Степанович. Газета под мышкой, как символ “я здесь главный”. За ним — Раиса Николаевна. С пакетом семечек. Ну куда ж без этого ритуала.
— А мы к вам! — радостно щебетнула свекровь и, не дожидаясь приглашения, направилась в кухню, как к себе на родину.
Юлия только кивнула. Даже не из вежливости — просто не было сил на лицемерие. Свёкор, как танк, прошёл в гостиную, не разуваясь. Уселся в кресло. Газета — шур-шур.
— Что у нас на ужин? — раздалось из-за газеты, как будто это ресторан, и он тут постоянный клиент.
— Ничего, — сухо бросила Юлия.
Газета опустилась. Лицо — как у человека, которому чай без сахара налили.
— Как это — ничего? — брови вверх, голос — как у начальника отдела на планёрке. — Не стой столбом! Иди приготовь что-нибудь!
В этот момент в прихожей хлопнула дверь. Пришёл Андрей. Весёлый, как будто из бара вышел, а не в семейный цирк зашёл.
— Всем привет! — крикнул он, сбрасывая ботинки. — О, мама, папа, вы уже тут!
— Андрюша, тут такое дело… — Раиса Николаевна выглянула из кухни, как разведка. — Юля ничего не приготовила.
— Как не приготовила? — Андрей резко повернулся к жене. Лицо стало серьёзным, как у врача перед тяжёлым диагнозом. — Ты же знала, что родители придут.
— Знала, — спокойно ответила Юлия. — Ты мне в обед об этом сообщил.
— И что? — он уже начал закипать. — Могла бы что-нибудь сделать. Не первый раз же.
— Вот именно — не первый. И не второй. А может, хватит уже?
Тут в комнате повисла тишина. Густая, как манная каша. Все замолчали. Даже газета застыла в руке Виктора Степановича.
Юля заметила, как Раиса Николаевна метнулась глазами к Виктору Степановичу. Переглянулись, как два следователя на допросе. Только вот подозреваемой, видимо, была она — Юлия. Хотя, честно говоря, она давно себя чувствовала в этом доме как гость, который не вовремя зашёл и теперь должен обслуживать весь банкет.
— Вот именно, не первый, — Юля встала из кресла, поправляя футболку, испачканную в чем-то липком — кажется, в малиновом варенье, которое она вчера наспех стирала. — И не десятый. Я устала быть круглосуточной столовой. Мне бы ценник на лоб повесить — и пусть заходят с QR-кодом.
— Дочка, ну что ты такое говоришь… — тянуще и с укором начала Раиса Николаевна, уже как заведённая пластинка.
— Я вам не дочка! — голос сорвался, дрогнул, но она не собиралась останавливаться. — У меня есть имя. Юлия. И своя жизнь. И, между прочим, своя квартира!
— Юля! — Андрей вдруг вышел из режима бревна и сделал шаг вперёд. — Прекрати истерику!
— А ты называешь истерикой то, что я, впервые за пять лет, сказала «нет»? — Юля усмехнулась, горько, почти с жалостью. — Ты хоть понимаешь, как это звучит? «Истерика»… Да я, может, впервые вообще рот открыла!
Виктор Степанович с демонстративной важностью сложил газету. Бумага хрустнула, как будто он сейчас судебный приговор огласит.
— Знаешь, Андрей, — протянул он, поучительно. — Я ведь с самого начала говорил — избаловал ты её. Вот и результат. Хозяйка, понимаешь… демократия, мать её.
Юля резко повернулась к нему, почти с желанием запустить в него эту газету. Но внутри что-то сжалось. Ком в горле встал — тот самый, от которого ничего не сказать, ни вдохнуть.
— Что — я? — Виктор Степанович чуть приподнял бровь, как учитель в школе, когда ловит тебя на списывании. — Говори уж, раз начала. Мы тут все свои.
Юля стиснула кулаки. Даже ногти в ладонях впились.
— А вы привыкли считать мой дом — вашим. Приходите, когда хотите, раздаёте команды, требуете еду каждый раз, как в столовой в обеденный перерыв… Но это моя квартира! Моя, ясно?! И я имею право хотя бы иногда тут быть одна. Без надзирателей.
Раиса Николаевна всплеснула руками. Чуть не опрокинула вазу с засохшими ветками, которую она сама же притащила «для уюта».
— Андрюшенька! Ты слышал?! Она нас выгоняет! Из дома, где ты вырос!
— Юля, прекрати немедленно, — Андрей подошёл вплотную, схватил жену за локоть. — Извинись перед родителями.
— Не буду, — она вырвалась, голос стал жестче, будто сталь внутри прорезалась. — Я больше не собираюсь извиняться за то, что хочу жить нормально. Без визитов через день. Без ваших «ты не так жаришь котлеты» и «уборку надо делать по пятницам». Я хочу жить! Просто жить, понимаешь? А не пахать как рабыня с кастрюлей.
Они ушли. Точнее, гордо удалились. Раиса Николаевна по дороге бормотала что-то вроде: «Вредная она. Неблагодарная.» Юля даже не спорила — не было сил. Подумала, что, может, хоть теперь всё немного утихнет. Зря подумала.
Через неделю, прямо перед сном, Андрей сообщил с невозмутимостью кота на подоконнике:
— Мам с папой надо будет приютить на пару дней. Там ремонт.
Юля вернулась с командировки — три дня, как в мясорубке. Совещания, переговоры, четыре кофе подряд на завтрак. Она только плюхнулась на диван, сняв кроссовки, и тут это:
— Андрей, я только что с самолёта. Я еле стою. Мне хотя бы полчаса в тишине…
— Ну ты же понимаешь, как они любят сюда приезжать, — даже не поднял глаз, продолжал ковыряться в телефоне. Видимо, ловил уровень Wi-Fi, а не момент семейного краха.
Они любят сюда приезжать… Жрать бесплатно они сюда любят, — мысленно отметила Юля, но вслух не сказала ни слова. Пока.
Вечером родители приехали. С двумя чемоданами. Словно на курорт в Туапсе.
Виктор Степанович первым делом завалился в гостиную и включил телевизор на такую громкость, что в квартире зазвенели окна. Раиса Николаевна, не сняв пальто, уже шуровала на кухне.
— Юлечка, у нас с дороги животы крутит. Приготовь нам что-нибудь, а? Быстренько.
— Я работаю, — Юля кивнула на ноутбук. — У меня горящий дедлайн.
— Ой, да брось, работает она, — фыркнула свекровь. — Могла бы и расстараться для родителей мужа. Не чужие ведь!
Из гостиной в этот момент раздалось:
— Кстати, о работе! Юля, а посмотри мне в телефоне, чё-то интернет не ловится. Там эта… вай-фая нету, или как он там…
— Сейчас не могу. Извините, — не обернулась.
— Вот всегда она так! — с напором крикнул Виктор Степанович, как будто делал доклад. — Никакого уважения к старшим!
Андрей промолчал. Листал ленту в телефоне, как будто у него там акции падают и он вот-вот потеряет миллионы. Хотя максимум — зарядку.
Юля стиснула зубы, вернулась к работе. Но через полчаса с кухни донёсся новый залп:
— Юля! Ты долго ещё будешь делать вид, что занята? Мы тут с голоду умираем!
— На холодильнике — магнитик. Там меню и номер доставки. Звоните, — спокойно, но сквозь зубы.
— Фи! — Раиса Николаевна скривилась, как будто Юля предложила ей жевать стекловату. — Мы предпочитаем домашнюю еду. В моё время невестки…
— А я не ваша невестка из прошлого века! — Юля с грохотом захлопнула ноутбук. — У меня своя жизнь. Своя работа. Свои планы. Почему я каждый раз должна всё бросать, когда вам вдруг что-то понадобилось? Я — не ваш повар, не уборщица и не гувернантка. Я человек. И мне можно быть уставшей. И даже, страшно сказать, голодной самой.
В комнате повисла такая тишина, что даже телевизор, как будто почуяв неладное, скинул громкость. Или его просто выключили — никто уже не помнил.
— Андрей… — медленно выговорил Виктор Степанович, оторвав взгляд от стакана, в котором давно стыла остывшая заварка. — Ты, вообще, слышишь, как твоя жена с нами разговаривает?
— Юля просто устала, — Андрей попытался вбросить примирительный жест, как спасательный круг. — Давайте я сам… ну, ужин там… что-нибудь организую.
— Нет, сынок, — Виктор Степанович поднялся с кресла, будто собирался выйти на ринг. — Тут дело не в усталости. Тут твоя жена просто возомнила. Решила, раз квартира на неё записана, значит, может теперь сверху на нас глядеть. С пьедестала своего квартирного.
— А знаете что? — Юлия резко встала. В ней внутри что-то треснуло, хотя, скорее всего, уже давно крошилось, просто теперь окончательно. — Да, это моя квартира. И я имею полное право решать, кто и когда тут живёт. И кто вылетает отсюда с чемоданами в зубах!
— Юля! — Андрей схватил её за плечо, как будто хотел придержать. Или удержать. — Ну, будь ты чуть терпимее… Это же мои родители!
— Отпусти, — спокойно сказала она, сжав губы. — Я больше не могу. Я — всё.
— Хватит! — неожиданно гаркнула Раиса Николаевна с кухни. — Давай уж, раз разговор завели, начинай готовить. Явно ж не у плиты устают, раз на скандалы силы остались.
Три пары глаз смотрели на Юлю, как на нерастаявший кусок льда в кипятке. И она, по-честному, сдалась. Тогда — сдалась.
А через несколько дней родители Андрея всё-таки съехали. Чемоданы, пакеты, их любимый термос с облупившейся наклейкой “Сочи-87”. Юлия выдохнула. Думала, теперь заживём. Молча. Без ежедневного «что у нас сегодня на ужин?» и «почему хлеб не свежий?»
Прошло два месяца. Тихо. Подозрительно тихо. Почти как перед грозой.
Однажды, возвращаясь домой, Юлия только и мечтала: влезть в халат, залечь в ванну и выпить чай так, чтобы никто не гремел ложками. День был — хоть плачь: три совещания, один клиент с вечной обидой на весь мир и пробка длиной в жизнь.
Открыла дверь — и застыла.
Из кухни доносился звон кастрюль, голоса и… смех. Чужой. Но, увы, до боли знакомый.
Виктор Степанович листал газету, вальяжно откинувшись за столом, а Раиса Николаевна уже успела оккупировать плиту.
— А, явилась! — вскинулся Виктор Степанович, как будто ждал её с докладом. — Ну, что у нас на ужин?
Юлия молча поставила сумку на пол.
— Ничего.
Андрей, до того стоявший у окна, будто внезапно осознал свою прозрачность и отвернулся. Виктор Степанович хмыкнул.
— Это как понимать? «Ничего»? Мы сюда не ради тебя приезжали, а ради нормальной еды! Давай, ступай к плите. Покажи, что ты тут не зря!
И всё. Что-то в Юлии окончательно лопнуло. Ни скотчем заклеить, ни терпением замазать.
— Значит, ради еды… — медленно выпрямилась она. — А я, дурочка, всё думала — вы к сыну приходите.
— Юля, да не начинай, — попытался вклиниться Андрей.
— Я как раз заканчиваю, — отрезала она. — Это не столовка. И не гостиница с пропусками. Это мой дом. М-о-й. И больше тут никто не будет хозяйничать, как у себя на даче.
— Андрюша, ты слышишь, что она несёт? — Раиса Николаевна всплеснула руками, словно Юля тут только что крушить начала всё подряд.
— Пять лет, — Юлия даже не смотрела в их сторону. — Пять лет я терпела ваши визиты, ваши замечания, ваши “а вот в нашей молодости”. А ты, — она резко повернулась к мужу, — ни разу не встал на мою сторону. Ни разу, Андрей!
— А потому что ты неправа! — вспыхнул он. — Ты себя ведёшь как…
— Как кто?! — резко перебила Юлия. — Как человек, который устал быть прислугой в собственном доме?
Виктор Степанович встал. Видимо, почувствовал — пора включать обиженного.
— Ну, всё, пожалуй, мы пойдём. Чтобы не мешать вашей душещипательной драме.
— Правильно, — кивнула Юлия. — И впредь без приглашения не приходите. Это не цирк, билеты тут не продаются.
— Юля! — Андрей резко схватил её за руку. — Немедленно извинись!
— Нет, — она выдернула руку, как из клея. — Выбирай, Андрей. Или ты наконец-то начинаешь уважать меня и мой дом. Или собираешь чемодан — и к маме с папой. Бельё сам не забудь.
Молчание в комнате стало таким густым, что его можно было намазывать на хлеб. Юлия смотрела на мужа. Андрей — на родителей. И обратно. Как на распутье с плохо нарисованными стрелками.
И вот наконец он выдохнул:
— Прости, Юля. Но они — моя семья.
Юлия посмотрела на него и чуть слышно спросила:
— А я? Я кто тогда? Сожитель с правом подачи салфеток за ужином?
Несколько секунд — он смотрел ей в лицо. Как будто хотел найти хоть одно слово оправдания.
— Ты не передумаешь? — с надеждой в голосе, но без толку.
Юлия покачала головой. Её решение уже жило своей жизнью.
Андрей взял куртку и пошёл к двери, за ним — его родители. Дверь захлопнулась так глухо, что Юлия вздрогнула. Вот и всё. Финал. Не киношный, без слёз и драматической музыки. Просто — точка.
Она села на стул. И знаете, слёз не было. Вообще. Ни капли. Было только чувство… как будто с плеч сняли старый рюкзак. С дыркой, с камнями внутри, который она таскала лет этак пять. И вот — всё.
Телефон завибрировал на столе. Сообщение от Наташи:
«Как ты там?»
Юлия усмехнулась. И стала набирать:
«Представляешь, я наконец-то свободна.»
А ведь кто бы знал, что слово “развод” может звучать, как “спасибо”.
