У Виктории был один большой минус — она слишком любила верить. Верила мужу, что «временно» переезд к свекрови — это не катастрофа, а «рациональный шаг ради будущей квартиры». Верила, что с матерью мужа можно жить под одной крышей, если включить терпение и юмор. А главное — верила, что любовь выдержит всё.
Прошёл всего месяц. И Виктория уже начинала понимать, что вера — это прекрасно, но жить приходится не в храме, а в двушке Елены Петровны, где каждая розетка и даже полотенце считались «священной территорией».
— Виктория, а зачем вы поставили тарелку в этот шкаф? — с притворным недоумением спросила свекровь, входя на кухню, как генерал в штаб. — Здесь у меня чашечки, а тарелки там. Разве вас дома не учили, что порядок — это уважение к семье?
— Учили, конечно, — с натянутой улыбкой ответила Вика. — Просто у нас дома шкафы были… ну, демократичные.
— Демократия — это для митингов, а в семье нужен порядок, — Елена Петровна поставила тарелку на место так, будто совершала хирургическую операцию.
Слава сидел в углу кухни, делал вид, что сосредоточенно смотрит в телефон. Мужчина, 35 лет, с бородкой и слегка седыми висками, но в эти минуты он напоминал школьника, который боится, что мама и жена затеют драку прямо за обеденным столом.
— Славочка, скажи своей жене, что я не придираюсь, я просто учу её жить правильно, — с ласковой интонацией произнесла свекровь.
— Мам, ну чего ты начинаешь, — пробормотал он. — Виктория сама разберётся…
— Сама?! — голос Елены Петровны подскочил на октаву. — Да если бы я всё в жизни делала сама, ты бы, Славочка, сейчас не жил в своей квартире, а снимал бы комнату где-нибудь в Подмосковье с тараканами!
Виктория, сжав зубы, усмехнулась:
— Ну да, спасибо вам, Елена Петровна, что мы хотя бы без тараканов. Хотя, знаете, иногда они кажутся более миролюбивыми, чем люди.
Тишина повисла в кухне, будто кто-то выключил свет. Слава кашлянул, отвёл глаза, а свекровь впилась в Викторию взглядом так, будто та только что разрезала её любимый ковёр ножницами.
— Острый язычок у вас, Виктория, — сказала Елена Петровна, ледяным тоном. — Это не всегда украшает женщину.
— А иногда спасает, — улыбнулась Вика, наливая себе чай.
Конфликты в доме копились, как грязная посуда. Вроде бы мелочь — кто и как убирает ванну, куда класть ключи, нужно ли покупать «дорогие сыры, когда есть нормальная колбаса». Но каждая мелочь превращалась в допрос с пристрастием.
Вика пыталась держаться. Шутить. Отшучиваться. Но иногда хотелось кричать.
Вечером, когда Слава лег рядом и привычно потянулся к телефону, Вика резко отняла его руку.
— Ты понимаешь, что мы тут как квартиранты? — спросила она. — Точнее, даже хуже. У квартирантов хоть договор есть, а у нас — только твоя мама и её правила.
— Вика, ну ты же знаешь, что это временно, — устало произнёс Слава. — Мы копим. Я не могу сейчас влезть в ипотеку, понимаешь? Если б не мама, мы бы вообще по углам скитались.
— Лучше бы по углам, чем в её клетке, — отрезала Вика.
— Ты перегибаешь, — нахмурился Слава. — Мама просто помогает…
— Помогает? — Виктория рассмеялась, но в голосе звенела сталь. — Она тебя держит за горло, а ты ещё и рад.
Слава отмахнулся, как от назойливой мухи.
— Хватит, Вика. Завтра поговорим.
На следующий день разговор случился, но совсем не такой, какой ожидала Виктория.
— Виктория, — сказала Елена Петровна за ужином, демонстративно раскладывая перед сыном котлеты. — Я тут подумала. Надо переписать деньги на общий счёт. Ты ведь понимаешь, что семейный бюджет — это единое целое.
— Какие деньги? — напряглась Вика.
— Твои, мои, Славины. Всё вместе. Так проще. Квартира же будет общая.
— Простите, — Вика положила вилку, — но мои деньги я храню отдельно. Я вкладывала в накопительный счёт ещё до брака.
— Вот именно, ДО брака, — сладко улыбнулась свекровь. — А теперь ты часть семьи. А семья — это общая казна. Или ты считаешь, что мой сын должен жить на мою пенсию, пока ты будешь копить на свои шубы?
Слава закашлялся, поперхнулся котлетой. Виктория медленно повернулась к нему:
— Так, Слава. А ну-ка объясни. Это ты маме рассказал про мой счёт?
Он развёл руками:
— Я просто сказал, что ты копишь… Я не думал…
— Ты вообще когда-нибудь думаешь? — взорвалась Вика. — Или у тебя мама думает за всех?
Елена Петровна стукнула вилкой по тарелке:
— Девушка, следите за тоном!
— А вы за моими деньгами! — крикнула Виктория.
В этот момент Слава, не выдержав, вскочил.
— Хватит орать! — рявкнул он. — Вы обе свели меня с ума!
— А тебя и сводить не надо, — бросила Вика. — Ты и сам всегда был маменькин сынок.
Тишина обрушилась на кухню. Вика поняла, что только что перешла черту. Но назад дороги уже не было.
В ту ночь она долго лежала без сна. Её мысли бегали, как мыши. Как я вообще оказалась здесь? Как позволила себе это? Почему я должна делить жизнь с женщиной, которая видит во мне врага?
И где-то глубоко внутри уже начинал формироваться ответ. Ответ страшный и освобождающий.
На следующий день утро началось, как всегда, с командного голоса Елены Петровны, раздающегося из кухни:
— Славочка, встань пораньше, посмотри, что у меня с краном. Капает. Виктория, а вы помойте полы, пожалуйста, у нас тут не гостиница.
Виктория лежала на диване, обхватив подушку, и думала: Ну да, не гостиница. Гостиницы хотя бы оплачивают проживание, а здесь ты ещё и уборщица на добровольных началах.
Она встала, надела халат и пошла в кухню. Там уже сидела свекровь с чашкой кофе и газету листала, как королева, которая готова к приёму челобитчиков.
— Доброе утро, — холодно сказала Виктория.
— Утро всегда доброе, если в доме порядок, — ответила Елена Петровна, даже не взглянув на неё.
— А если нет? — с иронией поинтересовалась Вика.
— Тогда оно чужое. А чужое я в доме не терплю, — свекровь отложила газету и посмотрела прямо, с вызовом.
Чужое. Это слово будто вбило гвоздь в голову. Вика резко поставила чайник и почувствовала, как начинает закипать раньше воды.
— Интересно вы говорите, Елена Петровна. То есть я тут живу, стираю, убираю, деньги в семью приношу — и всё равно чужая?
— Ну… а кто ж вы ещё? — свекровь сделала невинное лицо. — Жена — это временно. Мать — навсегда.
Слава вошёл в кухню, зевая, и тут же застыл между двух огней.
— Мам, Вика, ну вы что опять? — он развёл руками. — Я только проснулся.
— Славочка, — Елена Петровна повернулась к сыну, — скажи своей жене, что в доме хозяин ты. И что деньги она должна отдавать в общий котёл.
Вика прищурилась:
— А, значит, теперь и ты решил стать хозяином моих денег?
Слава опустил глаза.
— Вика, ну… это же логично. Мы ведь семья.
— Семья, — усмехнулась она. — Ты знаешь, в какой момент я перестала верить в это слово?
— Ну? — тихо спросил он.
— Когда твоя мама первый раз посчитала мои покупки и заявила, что я трачу слишком много на шампунь.
Елена Петровна отрезала:
— Женщине не шампунь нужен, а терпение.
— А мужчине, выходит, — повариха и кассир в одном лице, — съязвила Вика. — Только вот никто не предупреждал, что в комплекте идёт ещё и тёща с вечным контролем.
— Ты за слова следи! — вспыхнула свекровь.
— А вы — за границами, — резко бросила Виктория и сама удивилась, насколько громко это прозвучало.
Секунда — и все замолчали. Потом Слава сорвался:
— Да сколько можно?! Вы обе меня изводите! Мам, перестань! Вика, хватит язвить! Я… я не могу больше так!
Вика посмотрела на него и вдруг поняла: в его глазах нет борьбы. Он давно сдался. Ещё тогда, когда первый раз отдал матери их общие накопления «на ремонт балкона».
Днём, когда Слава ушёл на работу, Елена Петровна вошла в комнату Виктории без стука.
— Послушайте, девочка, — сказала она тихим голосом, но от этого ещё более жёстким. — Я не позволю вам разрушить жизнь моему сыну.
— А по-вашему, невестка должна лежать у ваших ног? — холодно ответила Вика.
— Невестка должна понимать своё место.
— И где же это место? На коврике у входа?
Свекровь шагнула ближе, так, что лица их оказались почти рядом.
— Моё место рядом с сыном. А вы здесь — временная гостья. И запомните: вы не выгоните меня из моего дома.
Виктория не выдержала и оттолкнула её. Легко, но достаточно, чтобы та качнулась.
— Никто вас не выгоняет, — сказала Вика сквозь зубы. — Но я тоже не собираюсь жить в клетке.
Елена Петровна выпрямилась и ухмыльнулась:
— Ах, клетка? Тогда уходите. Соберите свои вещички и уходите. Посмотрим, куда вы пойдёте без мужа и без копейки.
— У меня есть деньги, — твёрдо произнесла Виктория.
— Не обольщайтесь. Славочка уже всё понял. Он сын, а не муж ваш. Он всегда выберет меня.
Эти слова ударили сильнее, чем пощёчина.
Вечером Слава вернулся. Вика сразу почувствовала — что-то не так. Он избегал её взгляда, говорил сухо.
— Вика, — наконец сказал он, — я перевёл часть твоих накоплений на общий счёт. Мы с мамой решили так будет правильно.
— Мы с мамой? — Виктория не поверила своим ушам.
— Да. Ты же понимаешь, ипотека, будущее, дети…
— Какие дети, Слава? Ты даже жену защитить не можешь.
Он отвернулся.
— Я делаю, как лучше.
— Нет, ты делаешь, как удобно маме, — сорвалась Вика. — Ты не муж. Ты её мальчик. Ты всю жизнь будешь сидеть у неё под каблуком.
— Перестань! — он резко схватил её за руку. — Не смей так говорить!
— А если правда? — выкрикнула Вика, вырываясь. — Может, тебе и жена-то не нужна. Тебе нужна мама. Пусть она тебе и борщ варит, и внуков рожает!
Щёки Славы вспыхнули, глаза налились злостью. Он шагнул вперёд, но замер. Потом разжал кулаки и ушёл, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.
Виктория осталась одна. Села на диван и впервые за долгое время разрыдалась. Не от жалости к себе, нет. От злости. От бессилия. От того, что её жизнь превратилась в квест: угадай правила, которые свекровь придумает завтра.
И в тот момент внутри неё что-то щёлкнуло.
Нет. Хватит.
Вика поднялась, вытерла слёзы и посмотрела в зеркало. Там отражалась не испуганная девочка, которую можно загнать в угол. Там стояла женщина, готовая воевать.
На следующий день, когда Слава снова ушёл на работу, Виктория собрала все документы, достала из тайника договор по вкладу и прижала к груди.
Мои деньги. Моя жизнь. Мой выбор.
И впервые за долгое время она почувствовала силу. Пусть её путь будет тяжёлым, но назад дороги нет.
Утро было подозрительно тихим. Ни привычного щёлканья тапочек Елены Петровны, ни её поучительных реплик о «домашнем порядке». Виктория даже подумала: Может, мир наконец решил дать мне передышку?
Но стоило ей выйти на кухню, как реальность снова ударила в лицо. За столом сидели Слава и его мать, как два заседателя суда. Перед ними лежали какие-то бумаги.
— Виктория, присаживайся, — сказал Слава, избегая её взгляда.
— А что за цирк? — спросила она, оставаясь стоять.
— Мы тут с мамой обсудили, — начал он, — твою квартиру. Ну… то, что ты получила в наследство от бабушки.
У Вики внутри всё оборвалось.
— И?
— Надо её продать, — спокойно произнёс Слава, будто говорил о старом диване. — Эти деньги помогут нам расшириться, взять ипотеку, сделать ремонт.
— Нам? — Виктория медленно повторила. — А ты вообще в своём уме? Это единственное, что у меня есть!
Елена Петровна вставила своё:
— Девочка, не будь эгоисткой. Ты же понимаешь, квартира простаивает. А так мы всей семьёй будем жить, как люди.
— Всей семьёй? — горько усмехнулась Вика. — То есть вы с сынком будете жить «как люди», а я буду оплачивать вам билеты в светлое будущее?
Слава ударил кулаком по столу:
— Хватит издеваться! Это общее решение. Ты обязана поддерживать семью!
— Семью? — голос Виктории сорвался. — Так покажи мне её! Где она, эта семья? Я вижу только мужика, который слушается маму во всём, и женщину, которая считает меня временной квартиранткой!
— Ты не смеешь так со мной говорить! — свекровь вскочила и шагнула к ней. — Я тебе не подружка!
— А вы мне не судья! — крикнула Вика и, не выдержав, толкнула её в сторону. Та упёрлась рукой в стену и зашипела, будто кошка.
Слава подскочил, схватил Викторию за плечи:
— Ты совсем с ума сошла?!
— Нет, — холодно сказала она, вырываясь. — Я, наконец, пришла в себя.
Тишина повисла в воздухе.
— Слав, — она посмотрела ему прямо в глаза, — я любила тебя. Настояще. Но знаешь, что самое страшное? Ты предал меня не тогда, когда перевёл мои деньги. Не тогда, когда позволял маме оскорблять меня. А сейчас. Когда решил, что моя жизнь и моя память о бабушке — это просто ресурс для твоих «проектов».
— Вик… — пробормотал он, но слова застряли в горле.
— Ты сделал выбор. И я тоже, — сказала она твёрдо. — Я ухожу.
— Куда ты уйдёшь?! — выкрикнула Елена Петровна. — Без нас ты никто!
Виктория улыбнулась — впервые за долгое время искренне, широко.
— Лучше быть никем, чем вашей пленницей.
Она развернулась, взяла папку с документами, сумку и пошла к двери. За спиной слышала, как Слава что-то кричит, как свекровь бормочет проклятия, но больше это не имело значения.
Вика вышла на лестничную площадку, вдохнула пыльный воздух и почувствовала… свободу. Она теряла мужа, крышу над головой, иллюзии. Но впервые за долгое время находила себя.
И это было дороже любой квартиры.
