Утро началось с кофе, недопитого на кухне, и разговора, который не предвещал ни бурь, ни катастроф. Даже показалось на минуту, что можно выдохнуть. Просто обычный ленивый субботний день, когда можно не убираться и не вставать по будильнику. Ну, почти.
— «Слушай, может, правда не будем сегодня убираться?» — зевнула Анна, кутаясь в Алексееву футболку. — «Я просто хочу один день пожить как человек, а не как солдат на дежурстве у мамкиной плиты.»
— «Тебе уже тридцать два, если что,» — усмехнулся Алексей, натягивая носки. — «Ты давно могла отказаться от генеральной уборки по субботам.»
— «Пробовала. Мать сказала, что у меня духа нет. Я ей: «Это не дух, это просто мне плевать». А она в слёзы. Артистка.»
Они хихикали, как два подростка, пока не раздался звонок в дверь. Причём не такой, «дилинь-дилинь, принёс курьер суши», а «дзынь» в стиле «открой немедленно, это прокуратура или хуже». Алексей поднял брови:
— «Ты кого-то убила и не сказала?»
— «Если только случайно. Может, таракана, я не помню…»
Анна подошла к двери, глянула в глазок — и всё. Гормон счастья мгновенно испарился, как пятитысячная купюра на АЗС.
— «Мама.»
И не одна. С папой. С чемоданом. С двумя. В позе, как будто приехали не на пару дней, а на новое место жительства. Ну всё, приехали. Психотерапевт только что самовыпилился из жизни Анны, потому что знал — тут уже без шансов.
— «Что-то случилось?» — голос у неё стал тонким, как пленка на молоке.
— «Да,» — важно сказала Марина Петровна, ступая в квартиру, как в храм. — «У нас потоп. Верхние залили. Воды по щиколотку. Мы вызвали аварийку, но пока сушат, жить там невозможно.»
— «А гостиница?» — едко уточнила Анна.
— «Зачем платить, если у нас есть ты?» — вставил Сергей Иванович, волоча чемодан.
— «Ну да, с чего бы это я жила спокойно, как все нормальные люди.»
С этого момента их двухкомнатная квартира превратилась в арену. Кухня — поле боевых действий. Ванна — зона отчуждения. Гостиная — штаб оккупации.
Через час Марина Петровна уже перекладывала банки в холодильнике, вытирала пыль с лицом мученицы, и вздыхала каждые полторы минуты. В перерывах между уборкой и “я просто так сказала, не обижайся”, она успела:
назвать Аннины занавески “угнетающими” (даже если бы они были, их, к слову, давно не было — Аня ненавидела всё, что напоминает бабкин интерьер),
намекнуть Алексею, что ему бы «не мешало подстричься»,
и спросить “вы когда детей планируете, вам уже не двадцать”.
На третий день Анна начала вздрагивать, услышав звук фена. Потому что фен включала мама. Мама была везде. Она вездесуща, как плесень. Даже в туалете могла о чём-нибудь спросить через дверь. Апокалипсис наступил вечером, когда Анна услышала, как Марина Петровна разговаривает с кем-то в коридоре. Голос был вкрадчивый, как у гадалки, которая знает, что клиенту и так не повезёт, но деньги взять всё равно надо.
— «Да, Ирин, я договорилась, ты не волнуйся. Да, у неё муж нормальный, я скажу, чтобы помог деньгами. Ну а что делать, ты же моя младшенькая, я тебя не брошу…»
Анна вышла тихо. И стояла, слушала. Дальше — хуже:
— «Она думает, что мы на ремонт деньги собрали. А я ей скажу — мол, вода в щитке. Да, она ничего не поймёт. Главное — не перечь ей в лицо. Ты же знаешь, она вспыльчивая…»
Она вспыльчивая. Это Анна. Слыша всё это, она не просто вспыхнула. Она загорелась. Сначала ушами, потом глазами, потом из глаз пошёл пар.
— «Ты что, охренела?» — голос её сорвался на крик.
— «Анечка, ты не так поняла…» — Марина Петровна схватила сумку, как будто собиралась защищаться макаронами.
— «Я всё поняла. Ты меня развела как лохушку. Ты втюхала мне сказку про потоп, чтобы помочь сестричке купить тачку?!»
— «А что мне было делать? У неё в жизни ни хрена нет. А у тебя — вот, муж, квартира, работа. Ты не обнищаешь.»
Алексей вышел из комнаты и стал между ними. Но не помог.
— «Ты меня предала, мам. И ты тоже, папа. Вы вдвоём приехали, врали, как школьники. Вы что, вообще меня за человека не держите?»
Сергей Иванович попытался вставить:
— «Ань, ты себя ведёшь, как будто мы у тебя забрали почку. Ну, чуть-чуть обманули…»
И тут Анна влепила матери пощёчину. Без истерики. Просто тихо. Как акт подписания акта капитуляции.
Марина Петровна схватилась за щёку:
— «Ты… ты мне в жизни так не делала…»
— «А врать в глаза ты мне делала? Всё. Собирайте свои чемоданы. Вам тут не рады.»
Алексей подошёл к ней, хотел обнять, но она отстранилась:
— «Нет. Не сейчас. Просто помоги им уехать.»
«Иногда предательство не громкое. Оно тихое, домашнее, с запахом борща и навязанного долга.»
Когда за родителями захлопнулась дверь, она не почувствовала облегчения. Только тишину. Оглушающую. Настоящую.
Дело семейное
Анна держала себя в руках ровно до момента, пока не услышала это слово — «помогли».
Слово вроде нейтральное. Почти милое. Аж добродетелью попахивает. Только когда оно касается украденных у тебя денег, которые ты собирала полгода, оно звучит как плевок в лицо.
«Мы просто немного помогли Ирочке. Она ж молодая, ей сложнее», — сказала мать, и Анна вжалась в стену, как от пощёчины.
Но теперь, спустя сутки, в квартире — тишина. Точнее, была.
— Ты серьёзно? — голос Анны звенел. — Ты знал? Всё это время? С самого начала?
Алексей, в майке и спортивных штанах, выглядел так, будто его только что вытащили из шкафа с чистым бельём — ни стыда, ни пыли.
— Анют, ну я… да. Но ты тогда такая злая ходила. Я подумал, нафиг ссориться ещё и из-за этого.
— Ты подумал?! — она фыркнула, скрестила руки. — То есть ты в курсе, что твоя тёща и сестричка моей же карточкой оплатили машину, а ты такой: «Мм, пусть пока покипит, а там видно будет»?
— Ну ты же знаешь, как твоя мать может прижать, — он вяло пожал плечами, уткнулся в стол, будто там был выход из ситуации.
— Мать моя — это отдельная херня. А ты — муж. Или я тебя сожительствующим родственником записала, пока не глядела?
Алексей поджал губы. Вздохнул. И по классике — сел на табурет. У них дома табурет был эквивалентом скамьи подсудимых. Кто сел — тот виновен, и сейчас пойдут показания.
— Ну и чё ты хочешь? — наконец спросил. — Чтобы я с твоей мамкой сцепился, как ты? Она ж потом мне каждый раз в тарелку будет харкать, когда суп наливать.
Анна фыркнула, подошла ближе.
— Ты уже сцепился. Со мной. Поздравляю. Ты выбрал, где тебе комфортнее. Под юбкой у моей матери.
Он вскинулся, встал.
— Не надо так говорить! Я просто не хотел скандалов. У нас и так постоянно всё в напряжении. Я устал, Ань. Я хочу прийти домой и не слышать, кто кого предал и кто в чём мудак.
— А я хочу не быть одной в своём браке, — холодно выдохнула Анна. — Я хотела семью. Поддержку. Спину, за которой можно спрятаться, когда весь мир сходит с ума. А не мужика, который делает вид, что ничего не случилось, лишь бы не портить себе аппетит.
Он подошёл ближе.
— Я тебя люблю, Ань. Честно. Но ты сама сделала из этой квартиры поле боя.
— Да? — она усмехнулась. — А не твоя ли драгоценная теще́нка устроила себе тут филиал коммуналки?
Он резко схватил её за руку.
— Прекрати! Ты ведёшь себя как психованная! У меня мать умерла, когда мне было восемь. И я вечно смотрел, как другие пацаны с мамками ходят, как те им шарфики завязывают. А тут — вроде бы появилась. Пусть не моя, но всё же. И я… я не хотел всё разрушать. Окей?
Анна вырвала руку.
— А я не твой детский сад по компенсаторной терапии. Можешь с Мариной Петровной и пообниматься. Заодно пусть Ирина покатает тебя в своей новой тачке, которую купила на мои деньги, между прочим.
— Я верну! — выкрикнул он. — Я их верну, ясно? Хоть завтра пойду работать на вторую, на третью…
— — Ты даже на первую толком не ходишь, — тихо сказала Анна. — А теперь ещё и соврал. И всё это время знал. И просто… ждал, пока я сама всё узнаю. Молодец. Даже мама моя оказалась честнее. У неё хотя бы хватило яиц всё сказать в лоб.
Алексей побледнел.
— Ты серьёзно сравниваешь меня с этой женщиной?
— А как тебя иначе сравнивать, Лёш? Ты, как мебель — красивый, удобный. Только бесполезный, если ток не подключен.
— Ты сама себя слышишь? — он зло посмотрел на неё, глаза налились.
— Слышу. Чётко. И ты теперь тоже послушай:
«Когда мужчина молчит о предательстве — он становится его соучастником».
Он будто хотел что-то сказать, даже губы приоткрыл, но выдохнул — и молча вышел. Прямо в майке и тапках. Хлопок двери — как выстрел. И в груди будто что-то треснуло.
Анна медленно подошла к зеркалу.
— Вот и всё. Женщина двадцать восьми лет, с разбитым сердцем и ипотекой. В полном одиночестве. С победой, мать твою.
Она уселась на пол, рядом с холодильником, и уставилась в пустоту. Тишина. Только старенький компрессор в углу бормотал себе под нос. Видимо, тоже был в ахуе.
Семейный ужин с привкусом керосина
— Анечка, ну хватит дуться. Всё же уже обсудили, давай закроем тему. Сегодня важный вечер. Мирись давай.
Марина Петровна хлопотала у плиты, как будто собиралась накормить полк ГРУ, а не трёх человек, из которых двое не разговаривают, а третий — Алексей — мечтает испариться, превратиться в чайник, кастрюлю, хоть в сраный половник, лишь бы его не трогали.
Анна сидела за столом с лицом, как у налоговой — строго и холодно. И да, она пришла. Потому что «если не придёшь — обидится». А если придёшь — обосрёшься. Вот такая дилемма.
Ирина пришла последней. В стильном пальто, с идеальной укладкой и свежим маникюром, хотя буквально три месяца назад она плакалась, что у неё «всё сложно, я одна, денег нет даже на прокладки».
Теперь же она ехала на блестящей «Киа Спортейдж», как будто вселенная послала ей sugar mommy в лице Анны.
— Привет! — сказала Ира с натянутой улыбкой, поцеловав мать в щёку. — Ань, ты шикарно выглядишь. Молодец, что пришла.
Анна ответила взглядом категории: пришибу ложкой, если подойдёшь ближе.
— Ну вот, собрались все, как в старые добрые! — подхватила Марина Петровна, хлопнула в ладоши. — Сейчас у нас салатик с курицей, потом запечённая рыба, а на десерт — сюрприз.
— А у меня уже сюрприз был, — буркнула Анна, — когда оказалось, что я не жена, а донорский орган для вашей семейной системы.
— Ну зачем ты опять? — вздохнул Алексей. — Мы же говорили, что разрулим…
— Разрулим? — Анна вскинулась. — Мы даже не начинали. Ты просто вышел и исчез. У меня были сутки подумать — и теперь я хочу ясности. Деньги — ладно, это я переживу. Но вот предательство — сложнее.
Марина Петровна уселась, улыбнулась, как будто была на телевидении.
— Анют, я понимаю. Но ведь всё ради семьи. Ты ж знаешь — семья должна помогать. Особенно в трудные времена. Мы ж не враги друг другу.
Анна наклонилась вперёд.
— Только вот одна деталь: никто не спросил меня. Вы просто взяли. И теперь мы сидим за одним столом, как будто ничего не случилось.
— Ну что ты, милая, — Марина Петровна вздохнула. — Я ж как лучше хотела… Я даже на себя оформила кредит, чтобы Иришка взяла машину на себя, а не на тебя…
Анна замерла.
— Что ты сказала?
— Ну… — начала Марина Петровна и слегка побледнела. — Я заложила свою долю в квартире. Ну, в нашей квартире.
Она замолчала. На секунду. А потом добавила неуверенно:
— Ну, там же не только моя доля…
Анна медленно поставила бокал.
— Ты заложила нашу квартиру?
— Ну ты же всё равно не планируешь продавать её, — взвыла мать. — Это просто технический момент! Под залог, да, но я была уверена, что ты поймёшь…
— Ты. Заложила. Нашу. Квартиру. — проговорила Анна по слогам, чувствуя, как поднимается давление.
Алексей, до этого молчавший, попытался встать:
— Мам, ты чё…
— Да не паникуйте! — закричала Марина Петровна, теряя царственный тон. — Всё под контролем! Банк нормальный, процент адекватный, мы всё выплатим! Мы ж семья, Господи! Аня, не начинай!
— Семья? — Анна встала, глядя на всех, как на заседании суда. — Мать — заложила мою квартиру. Муж — знал и молчал. Сестра — купила себе машину на мои деньги.
Она повернулась к Ире:
— Ты хоть понимаешь, что если вы не выплатите — я останусь без жилья?
Ира уставилась в тарелку.
— Ну, ты же зарабатываешь нормально…
Анна подошла к холодильнику, открыла его, достала бутылку вина и открыла её без слов. Отпила прямо из горлышка. Потом поставила обратно и выдохнула:
— Вы вообще хоть раз думали, как это мне?
Тишина.
— Ладно, — кивнула она. — Поняла. Дожали. Молодцы.
Она взяла сумку, кинула взгляд на Алексея.
— У тебя сутки, чтобы решить, с кем ты живёшь — с женой или с матерью, которая торгует моей жопой в кредит.
И ушла.
Хлопнула дверь.
А на кухне — молчание. Только духовка пикнула, мол, рыба готова.
Но семья сгорела раньше.
Сюрприз на два миллиона
Анна не спала всю ночь.
Сначала просто лежала и смотрела в потолок, уставившись на трещину в углу, как будто в ней спрятан портал в параллельную вселенную, где её не предают ближайшие родственники. Потом переворачивала подушку на прохладную сторону. Потом включала чайник. Потом плакала. Потом не плакала. Потом хотела выйти на балкон и заорать «ВСЁ, ХВАТИТ», но вспомнила, что у соседей с третьего днём рождения ребёнка, и там уже заорали за неё.
С утра она на автомате пошла в душ, потом варила кофе — и всё казалось каким-то театром абсурда, где она играет роль статиста в чужой пьесе под названием «Как развести жену на квартиру и остаться без зубов».
И ровно через сутки, по часам, в дверь постучали.
Тук-тук.
Как будто не он виноват. Как будто курьер Яндекс.Маркета, а не человек, который забыл, что у жены тоже есть права.
Анна открыла.
На пороге стоял Алексей. С сумкой. Без понтов. Без привычной наглой физиономии. С помятым лицом, как у кота, которого выгнали из подъезда.
— Можно войти?
— Зачем? — спросила Анна. Не холодно. Не агрессивно. Просто по делу.
Алексей глубоко вздохнул.
— Хочу всё исправить. Если ещё не поздно.
— У тебя есть пять минут. Потом — дверь закрывается навсегда.
Он вошёл. Поставил сумку.
— Я был мудаком. Без вариантов. Я знал, что мама влезла в эту схему. Я знал, что всё не чисто. Я думал, что пронесёт. Что ты не узнаешь. Что как-то само рассосётся…
Он замолчал, потом посмотрел ей прямо в глаза:
— Я был трусом. Я выбрал молчать. Потому что знал, что иначе потеряю и мать, и тебя. И в итоге всё равно потерял.
Анна села на подоконник.
— Говори дальше.
Алексей протянул ей листок.
— Я был у нотариуса. Квартира — теперь твоя. Полностью. Я подписал всё. Можешь проверить. Я хочу, чтобы у тебя хотя бы было жильё, даже если у нас с тобой ничего больше не получится.
Анна молча взяла бумагу, провела взглядом по строкам. Всё официально.
— Почему?
— Потому что виноват. Потому что я наконец понял, что потеряю. Потому что ты — не “дойная корова”, как решила моя мать, а человек, который спасал меня все эти годы.
Он встал.
— И ещё кое-что.
— Что? — Она прищурилась.
Алексей покопался в сумке и вытащил… коробку.
Небольшую, квадратную.
— Это тоже твоё. Я узнал всё. Подарок от твоей тётки, которая умерла год назад.
Анна взяла коробку.
Открыла.
Внутри — банковские документы.
Счёт на два миллиона рублей.
Открыт на её имя.
Но…
— Почему ты мне это не показал раньше?
— Потому что Марина Петровна его спрятала. Думала, ты всё равно ничего не узнаешь. Я нашёл документы в шкафу. В старой папке с надписью “пенсионный”. Мама хотела использовать эти деньги на выплату кредита, но ты ей не дала переписать квартиру. Вот она и решила… потянуть время.
Анна замерла. Потом медленно села.
Два миллиона.
Её деньги.
О которых она не знала.
Которые мать мужа хотела потратить на машину для младшенькой.
— У тебя есть куда идти? — спросила она тихо.
Алексей кивнул.
— Есть. Но если скажешь “останься” — останусь. И всё начну заново.
Анна посмотрела в окно.
Снег. Тишина. Уютный ад за окном.
Внутри — сердце как после торнадо. Но уже выжжено, и теперь там можно строить заново.
Она поставила коробку на стол.
— Начни с того, что выбросишь мусор. Потом вымоешь пол. Потом приготовишь ужин. А завтра… посмотрим.
Алексей кивнул.
Снял куртку.
Пошёл за мусором.
А Анна налила себе кофе.
Смотрела, как он метётся по кухне.
И думала:
«Может, у этого идиота всё же есть шанс. Один. Последний. Но есть.»
