Первые заморозки выбелили траву на участке. Я смотрела через окно, как утренний иней серебрится в лучах восходящего солнца, и думала, что, возможно, это последняя наша осень здесь. Дача, которую мы с Андреем восстанавливали пятнадцать лет, перестала быть нашей. Точнее, юридически она никогда нам и не принадлежала.
— Маш, ты завтрак будешь? — голос мужа вывел меня из оцепенения.
— Нет, — ответила я, не отрывая взгляда от окна. — Какой аппетит, когда твоя мать приезжает?
Андрей тяжело вздохнул и опустился на стул напротив.
— Опять начинаешь? Мама просто хотела помочь. Ты же знаешь, что у нас не было денег оформить всё самим.
Я горько усмехнулась. Это была наша бесконечная тема — «мама просто хотела помочь». Мне казалось, что эту фразу можно выгравировать на нашем семейном гербе, если бы он существовал.
Пятнадцать лет назад нам с Андреем досталась эта дача — развалюха в садовом товариществе, с протекающей крышей и участком, заросшим бурьяном. Наследство от его дальнего родственника. Тогда мы были молоды, полны энтузиазма и планов. Только поженились, родился Костик. Ирина Петровна, моя свекровь, предложила помощь с оформлением документов.
— Вы молодые, у вас ребенок, вам некогда, — говорила она тогда. — А я на пенсии, время есть. К тому же у меня знакомые в регистрационной палате. И деньги на пошлины я дам. Потом отдадите, когда будет возможность.
Мы согласились. Какими же наивными мы были.
Всё началось с мелочей. Ирина Петровна привозила рассаду цветов, которые сама выбирала, и категорически настаивала, где именно их нужно посадить.
— Дорогая, я всю жизнь цветами занимаюсь. А ты городская девочка, что ты в этом понимаешь?
Потом она стала привозить старую мебель из своей квартиры.
— Выбрасывать жалко, а здесь пригодится. Всё равно вы тут только летом бываете.
Гостевая комната постепенно превращалась в её личную спальню. Мои кухонные принадлежности куда-то исчезали, а вместо них появлялись её кастрюли, чашки, сервизы. Она перевешивала шторы, переставляла мебель, выбрасывала то, что считала ненужным. И каждый раз, когда я пыталась возразить, Андрей говорил:
— Мама заботится о нас. Не заводись, пожалуйста.
А я и не заводилась. Я просто медленно и методично задыхалась.
Когда Костику исполнилось семь, мы решили пристроить к дому веранду. Нам хотелось больше пространства — сын рос, наша семья планировала расширяться.
— Я помогу с документами, — сразу же вызвалась Ирина Петровна. — Только надо всё правильно согласовать в товариществе.
Месяц спустя она торжественно объявила, что всё оформлено, и протянула мне пачку бумаг. Я машинально пролистала первые страницы, потом вчиталась и замерла.
— Почему здесь везде только ваше имя? — мой голос звучал хрипло.
— Так проще было оформить, — пожала она плечами. — Какая разница? Всё равно это наша семейная дача.
«Наша семейная». Но почему-то всё больше её и всё меньше наша.
В тот вечер у нас с Андреем случился первый серьезный разговор на эту тему.
— Как ты мог позволить ей это? — я чувствовала, как от обиды дрожат руки.
— Маш, какая разница, на кого оформлена бумажка? Мама уже немолода, всё равно когда-нибудь всё будет нашим.
— Дело не в бумажке! Дело в уважении! В том, что она шаг за шагом отбирает у нас то, что мы вместе создавали!
— Не драматизируй, — устало ответил он. — Мама не станет ничего отбирать.
Но я не драматизировала. Я просто видела ситуацию яснее, чем мой муж.
Через год после оформления веранды Ирина Петровна преподнесла нам новый «сюрприз».
— Я подумала, что нужно облагородить участок. Сделать каменные дорожки, беседку, может быть, маленький пруд, — объявила она в одно из воскресений.
— Но у нас нет на это денег, — возразил Андрей.
— У меня есть, — улыбнулась она. — Я продала квартиру тёти Клавы в Подмосковье, помнишь? Мне одной много не нужно, хочу вложить в нашу дачу.
Я увидела, как загорелись глаза мужа. Он всегда мечтал о красивом участке. А у нас никогда не хватало ни времени, ни средств для серьезного благоустройства.
Ирина Петровна заметила его реакцию и добила:
— Только контролировать процесс буду я. Чтобы деньги не разбазаривать.
Так начался новый этап «захвата территории». Теперь она приезжала каждые выходные — привозила рабочих, материалы, отдавала распоряжения. С нами не советовалась. Максимум — показывала Андрею какие-то картинки: «Смотри, какая красота будет!»
Постепенно наш простой и уютный участок превращался в нечто вычурное, с мраморными статуэтками, замысловатыми клумбами и фонтанчиком посреди лужайки. Это был уже не наш дом, а декорация для её пенсионерских посиделок с подругами. «Смотрите, какую красоту я создала для сына».
К пятидесятилетию Андрея Ирина Петровна преподнесла нам «королевский подарок».
— Я решила, что вам нужен бассейн, — торжественно объявила она, протягивая сыну папку с проектом.
— Мама, это же огромные деньги, — растерялся Андрей.
— Не беспокойся, я всё продумала! — её глаза сияли. — Я заложила дачу в банке и взяла кредит. Буду выплачивать из пенсии.
В комнате повисла тишина.
— Вы… что сделали? — медленно произнесла я.
— Взяла кредит под залог недвижимости, — повторила она с гордостью. — Процент небольшой, а бассейн будет шикарный!
— Но как вы могли заложить дачу без нашего согласия? — я почувствовала, как внутри поднимается волна паники.
— А зачем мне ваше согласие? — искренне удивилась она. — Дача оформлена на меня. Я собственник.
Вот так просто. «Я собственник». Три слова, которые окончательно расставили все точки над «и». Я посмотрела на Андрея. Он стоял бледный, сжимая в руках папку с проектом.
— Мам, но ведь мы… Мы столько лет вкладывали сюда деньги, силы…
— Сынок, всё это для вас! — воскликнула она. — Чтобы вам было комфортно! Чтобы внуки могли приезжать на красивую дачу! Чтобы ты гордился перед друзьями!
Но это была ложь. Всё это было не для нас. Это было для её статуса, для её амбиций, для её контроля над нашей жизнью.
Бассейн построили к концу лета. Огромный, с подогревом, с причудливой подсветкой. Ирина Петровна регулярно привозила своих подруг похвастаться.
— Это я для сына с невесткой такую красоту сделала, — говорила она им. — Жертвую собой, последние деньги отдаю.
А мы с Андреем всё реже приезжали на дачу. Потому что это было уже не то место, где мы когда-то были счастливы. Не тот простой домик, где наш маленький Костик учился ходить по траве босиком. Не тот уголок, где мы с мужем сидели вечерами на крыльце, мечтая о будущем.
Это была витрина тщеславия Ирины Петровны. И мы чувствовали себя здесь чужими.
Костик вырос, поступил в университет. Наши планы завести второго ребенка так и остались планами — сначала всё время уходило на работу и выплаты за квартиру, потом я тяжело заболела, потом… потом стало поздно.
А Ирина Петровна старела и становилась всё более властной. Она уже не просила и не предлагала — она требовала. Приезжайте, покрасьте, почините, заплатите. И всегда — «Я столько для вас сделала, а вы…»
И вот сегодня она снова приезжает. С какой-то новой идеей, с какими-то новыми планами на «нашу» дачу. А мы с Андреем встретим её как обычно — он с виноватой улыбкой, я с вежливой холодностью.
Я смотрю на серебристый иней, тающий в лучах утреннего солнца, и понимаю, что больше так не могу. Хватит. Пора заканчивать этот спектакль.
— Андрей, — говорю я, поворачиваясь к мужу. — Я решила.
— Что?
— Я больше не приеду сюда. Никогда. Это место давно уже не наше. И мне надоело притворяться.
Он смотрит на меня растерянно, потом опускает глаза.
— А как же мама? Она обидится.
— Она не обидится, — качаю головой. — Она победит. Получит то, к чему стремилась все эти годы — полный контроль над тобой. Над этим домом. Над всем.
— Но я не хочу выбирать между вами!
— А тебе и не придётся, — горько усмехаюсь я. — Выбор уже сделан. Много лет назад. Когда ты позволил ей переступить первую границу. И вторую. И все последующие.
Он молчит, и в этой тишине я слышу, как подъезжает машина. Хлопает дверца. Ирина Петровна приехала.
Я поднимаюсь и иду в спальню собирать вещи. Под аккомпанемент звонкого голоса свекрови, раздающегося с крыльца: «Сынок, я привезла новые саженцы! И представляешь, я договорилась о пристройке второго этажа!»
Я уехала в тот же день. Не попрощавшись с Ириной Петровной, просто сказав Андрею: «Позвони, когда будешь готов поговорить». Он не звонил три недели.
А потом приехал домой поздно вечером, измученный и какой-то опустошенный.
— Я поговорил с мамой, — сказал он, присаживаясь на край дивана. — Попросил переоформить дачу на нас. Или хотя бы на меня.
Я молча смотрела на него, ожидая продолжения.
— Она отказалась, — он судорожно вздохнул. — Сказала, что я неблагодарный сын, что она столько вложила, что это всё для меня… А потом расплакалась и сказала, что я предал её.
Он помолчал, потом поднял на меня глаза:
— Ты была права все эти годы. Прости меня.
Я подошла и обняла его. Впервые за долгое время я не чувствовала ни злости, ни обиды. Только усталость и странное облегчение.
— Что будем делать? — спросил он.
— Жить дальше, — ответила я. — Без дачи. Без манипуляций. Без чувства вины.
— А мама?
— А мама получила то, что хотела. Дачу, контроль, власть. Только вот осталась одна. Поздравляю её с победой.
Прошло два года. Мы с Андреем купили маленький участок в другом товариществе. Обычный, без изысков, с простым щитовым домиком. И старой яблоней посередине.
Костик приезжает к нам на выходные — помогает обустраиваться, привозит друзей. Мы сидим вечерами на крыльце, планируем грядки, спорим о том, где поставить мангал. Всё как пятнадцать лет назад — просто и по-настоящему.
Ирина Петровна иногда звонит Андрею. Жалуется на здоровье, на дорогие лекарства, на то, что «бассейн требует ремонта, а денег нет». Второй этаж она так и не достроила — банк отказал в новом кредите. Подруги приезжают всё реже — им уже трудно передвигаться.
Иногда я думаю о том, что могло бы быть, если бы мы тогда, пятнадцать лет назад, отказались от её «помощи». Если бы оформили дачу сами, пусть с задержкой, пусть с трудностями. Если бы Андрей сразу установил границы. Если бы я была настойчивее.
Но прошлого не вернуть. И, наверное, так даже лучше. Мы получили важный урок. И новое начало.
А иногда, признаюсь, меня посещает злорадная мысль: интересно, кто будет чистить её бассейн через пять лет? Кто будет красить фасад этого «дворца»? Кто будет платить за коммунальные услуги?
Но я гоню эти мысли. Потому что месть — это тоже форма зависимости. А мы наконец-то свободны.
