— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю, Максим?! — голос Сони сорвался почти на крик. — Она сюда не въедет. Ни на день!
Максим стоял у окна, будто не к нему обращаются. Город за стеклом плавился от дождя, редкие фары проносились по лужам, и отражения играли на его лице. Он держал телефон в руке, экран потух, но пальцы всё равно сжимали его — привычка, как будто там можно найти ответ.
— Я же сказал, Сонь, у неё всё рухнуло. Снимала квартиру, хозяева продали, — выдохнул он, не оборачиваясь. — Ей реально некуда идти.
— А у меня, значит, нет выбора, да? — холодно ответила она. — Отличный способ ставить жену перед фактом.
— Да не ставлю я тебя перед фактом! Просто… Алина не справилась. Сейчас всё сложно.
— У Алины всегда “всё сложно”. Каждый раз одно и то же: драма, слёзы, чемоданы. Потом — твоя зарплата уходит “в долг до получки”, холодильник пустой, зато новая тушь за восемь тысяч.
Он резко развернулся.
— Не надо сейчас это начинать!
— А когда? Когда она уже здесь? Когда ты опять будешь таскать ей деньги под предлогом “жалко же, родная кровь”?
Соня стояла, не двигаясь. На ней был домашний свитер, волосы собраны в небрежный хвост, под глазами — тень усталости. Говорила спокойно, но в каждом слове чувствовался стальной нажим.
— Я устала, Макс. Устала жить с твоей вечной благотворительностью. Мы тянем ипотеку, твои подработки, а ты всё спасаешь кого-то. Только не свою семью.
Он отвёл глаза, сжал губы.
— Она не виновата, что ей не везёт. У неё характер мягкий, доверчивый. Люди пользуются этим.
Соня усмехнулась.
— Доверчивая… Хорошо звучит. Особенно когда “доверчивая” сестра твоя залезает ко мне в косметику и “по ошибке” уносит мои серьги.
Максим вскинул голову.
— Прекрати! Не нужно передёргивать!
— Тогда давай договоримся по-взрослому, — спокойно произнесла она и подошла к столу. — Я не собираюсь устраивать скандалы. Хочешь, чтобы она жила здесь? Ладно. Но по правилам.
Она открыла ноутбук. Пальцы быстро забегали по клавишам. Максим ходил по комнате, злился, но любопытство всё же заставило его замереть. Через несколько минут принтер зажужжал и выплюнул лист. Соня аккуратно положила его на комод.
— Вот, — сказала она. — Ознакомься.
Он взял бумагу, пробежал глазами.
“Договор о временном проживании и солидарной ответственности.”
Он поднял взгляд.
— Ты издеваешься?
— Совершенно серьёзно. Там всё прописано: обязанности, сроки, коммуналка, компенсация за ущерб.
— Соня, это семья, а не квартиранты!
— Вот именно, — спокойно ответила она. — Семья — это не повод превращать мой дом в проходной двор. Если она у нас живёт, пусть отвечает за себя. А ты — за неё.
— Я не собираюсь подписывать эту чушь.
— Значит, она сюда не въедет.
Они молча смотрели друг на друга. Две минуты. Три. За окном хлестал дождь, капли стучали по подоконнику. Наконец Максим выдохнул, отложил телефон и подошёл к комоду.
— Хорошо. Ладно. — Он черкнул подпись. — Счастлива?
Соня сложила лист и аккуратно положила в папку.
— В восторге.
Алина появилась на следующий день. Словно специально выбрала момент, когда Соня только вернулась с работы: усталая, с пакетом продуктов, с промокшими сапогами. Дверь распахнулась, и в прихожую влетела буря из слёз, ароматов духов и шумных объятий.
— Сонечка! — Алина кинулась к ней, будто подруга детства, а не вечная проблема. — Ты не представляешь, как я благодарна! Всё так внезапно… квартира, этот урод-арендодатель…
— Угу, — коротко ответила Соня, вытирая руки. — Проходи.
Максим возник из комнаты, улыбаясь, как мальчишка, которому наконец позволили сделать по-своему. Он помог сестре затащить чемоданы, показал диван в гостиной, включил обогреватель.
— Вот, располагайся, — сказал он. — Всё временно, ты быстро встанешь на ноги.
— Конечно, — кивнула Алина, будто соглашаясь ради приличия. — Я уже на сайтах смотрела вакансии. Завтра начну обзванивать.
Соня наблюдала за этой сценой молча. Взгляд — ровный, почти без эмоций. Она знала этот спектакль наизусть.
Первые три дня прошли спокойно. Даже подозрительно спокойно. Соня почти начала верить, что, может быть, в этот раз всё иначе. Но вечером четвертого дня, вернувшись с работы, она увидела следы.
На диване — крошки. На кресле — мокрое полотенце. В раковине — чашка с засохшим кофе.
Она не сказала ни слова. Просто взяла телефон и сделала снимок. Один. Второй. Третий.
Максим в тот вечер заметил её молчание. Попытался заговорить — безуспешно. Соня не спорила, не упрекала. Она просто действовала.
В субботу утром она поставила перед ним ноутбук.
— Посмотри.
На экране — таблица. Всё чётко и официально:
Коммуналка (доля Алины) — 2200
Химчистка дивана (кофейное пятно) — 3700
Порча крема La Mer — 4900
Итого: 10 800 руб.
— Это что ещё за цирк? — тихо спросил Максим.
— Счёт, — спокойно ответила Соня. — Ты же поручитель.
Он долго смотрел на экран, потом поднял глаза.
— Ты серьёзно хочешь брать с меня деньги за… пятно на диване?
— Не с тебя. С неё. Но по договору, если она не оплатит, платишь ты.
— Это безумие.
— Нет, Максим. Это последствия.
Она достала конверт, высыпала купюры — остаток после коммуналки.
— Вот твоя доля на неделю. Всё остальное ушло в счёт долгов сестры.
Он вскочил.
— Ты не можешь! Это грабёж!
— Там твоя подпись, — напомнила она холодно. — Или бумажка ничего не значит?
Максим сжал кулаки, но промолчал. Потом резко ушёл в гостиную.
— Алина! Подъём! У нас разговор!
Из гостиной донеслись рыдания, всхлипы, обещания. Через час всё стихло. Соня сидела на кухне, слушала тишину, как диагноз.
— Ты хоть понимаешь, что творишь?! — голос Максима гремел по квартире, будто кто-то выбил стену. — Это фен за сорок тысяч, Алина! СОРОК! Ты вообще мозг включаешь, когда берёшь чужое?!
Алина, в пижаме с кроликами, стояла в дверях гостиной, зевая. В руке — кружка с недопитым кофе, на губах — раздражение, в глазах — скука.
— Господи, да что ты орёшь, как ненормальный? Я просто кроссовки подсушила. Ничего страшного. Они чуть тёплые стали, и всё.
— Он теперь не работает! — заорал Максим. — Сгорел мотор!
— Значит, фиговый фен, — пожала она плечами. — У меня старый «Филипс» годами живёт, и ничего.
Соня стояла у стены, сложив руки. Её лицо было без выражения. Даже не злое — просто холодное. Та самая ледяная тишина, после которой любой крик звучит глупо.
— Максим, — тихо сказала она. — Я добавила пункт в отчёт. Повреждение фена Dyson. Ремонт — сорок тысяч семьсот рублей.
Он обернулся к ней, побледнев.
— Соня, может, хватит уже?!
— Нет, — отрезала она. — Договор действует. Ты поручитель.
Алина прыснула, будто от абсурдного анекдота.
— Да вы с ума сошли! Это всё твоя Соня придумала, чтоб мной манипулировать!
Соня посмотрела на неё.
— Я не манипулирую. Я просто считаю.
Алина зло фыркнула и ушла, хлопнув дверью.
Вечером Максим сел на кухне, уронив голову в руки. Телефон молчал. Зарплата, что пришла утром, уже растаяла на оплатах и долгах.
— Соня… — глухо сказал он. — Это уже перебор.
— Перебор был, когда она сюда въехала, — спокойно ответила она, не поднимая глаз от ноутбука.
— Она ищет работу. Я слышал, как она звонила…
— Конечно, — усмехнулась Соня. — “Звонила”. Это она в TikTok листала три часа подряд. Я видела в отражении.
Максим хотел возразить, но не смог. Слова будто застряли.
Он понимал: жена права. Но внутри всё равно кололо. Вина, злость, стыд — всё перемешалось.
Ночью он долго лежал, слушая, как Алина ходит по квартире. Скрип дивана, звон чашки, негромкий смех из телефона. Соня спала, отвернувшись. Между ними — пустое, ледяное пространство.
Через два дня случилось то, что добило всех.
Соня утром открыла стиральную машину — и застыла. Внутри, среди воды, плавали клочья зелёной ткани. Она осторожно достала их — липкий комок, похожий на старый половик.
Вошёл Максим, ещё сонный.
— Что там?
— Смотри, — спокойно сказала она. — Она постирала свой коврик.
Он нахмурился.
— И что?
— В режиме “хлопок 90°”. С ворсом. Машина умерла.
Через час приехал мастер. Разобрал насос, вытащил плотный клубок волокон и вынес вердикт: ремонт нецелесообразен. Сумма — под сорок пять тысяч.
Соня расписалась в квитанции, поблагодарила мастера и закрыла дверь.
Потом достала папку с договором. Добавила новый пункт. Печатала медленно, ровно, не торопясь.
Когда Максим вернулся с работы, чек уже лежал на столе. Рядом — аккуратно напечатанное уведомление:
«В связи с систематическим нарушением условий договора и причинением ущерба имуществу нанимателя — проживание гражданки В. А. В. прекращается досрочно. Срок освобождения помещения — до 21:00 текущего дня».
Максим сел. Долго читал. Потом поднял глаза.
— Соня… — он говорил тихо, будто просил милости. — Ей некуда идти. Понимаешь? Она не выживет одна.
— Мне всё равно, — сказала она. — Хочет — пусть идёт к подругам. К маме. На съёмную. Куда угодно. Только не сюда.
— Но она моя сестра!
— А я — твоя жена. И я больше не собираюсь жить в доме, где хозяйничает чужая взрослая женщина, которая гадит и делает вид, что это мелочи.
Максим молчал. Смотрел в стол. На губах — сухая трещина, глаза покрасневшие. Он знал: Соня не отступит. Никогда.
Через десять минут он встал.
— Ладно. Я скажу ей.
Алина сидела на диване, ногти ярко-красные, в руках — телефон. В наушниках — музыка. Когда Максим вошёл, она сняла один наушник и закатила глаза.
— Что опять? Лекция о чистоте раковины?
— Собирай вещи, — сказал он.
— Что?
— Соня хочет, чтобы ты съехала. Сегодня. До вечера.
— А ты? — в её голосе звучала насмешка. — Ты чего хочешь, братик?
Он сжал кулаки.
— Я не хочу скандала. Просто… собери вещи.
— Ах вот как! — она вскочила. — После всего, что я пережила! После того, как ты обещал помочь! Ты подкаблучник, Макс! Она тобой управляет, как собакой на поводке!
— Хватит, — глухо сказал он.
— Нет, не хватит! — визгнула она. — Это мой брат, а не её! Мы с тобой вместе росли, помнишь?! Я тебе вместо матери была! А теперь что — “выселяйся”?
Он шагнул к ней ближе, но не угрожал — просто устал.
— Али, ты сама всё сделала. Я не могу больше.
Она бросила в него подушку.
— Иди к своей идеальной женушке! Пусть она тебе отчёты пишет до пенсии!
Максим вышел. Не ответил.
Когда хлопнула дверь, Соня сидела на кухне. Перед ней — чашка с остывшим чаем. Он сел напротив.
— Всё, — сказал он тихо. — Уехала.
— Куда?
— Не знаю. Сказала “куда глаза глядят”.
— Понятно.
Молчание. Тягучее, вязкое. За окном — мокрый снег.
— Сонь, — наконец сказал он, — я понимаю, ты была права. Но… мне плохо.
— Мне тоже, — ответила она. — Просто у нас с тобой разное понимание “плохо”.
Он опустил глаза. На пальце блестело кольцо, словно напоминание о том, что теперь оно — последняя скрепа.
Неделю они почти не разговаривали. Дом был тихий, как будто вымер. Максим по утрам уезжал раньше, возвращался позже. Соня ела одна.
Однажды вечером он открыл холодильник — пусто. Только банка маринованных огурцов и полпачки масла. Улыбнулся безрадостно: “Вот оно, мир без Алины. Тишина и порядок”.
Но тишина оказалась громче криков.
В конце месяца он увидел перевод — сорок тысяч. Комментарий: «Фен. Извини.»
Номер — новый. Без фото.
Он долго смотрел на экран, потом выключил телефон и вышел на балкон. Холодный воздух ударил в лицо.
Соня вошла тихо, в халате.
— Что случилось?
— Она вернула деньги, — ответил он. — Представляешь?
Соня посмотрела на него, потом на телефон в его руке.
— Ну вот. Значит, не всё потеряно.
— Может, и правда…
— Только не думай снова её звать, — спокойно перебила она. — Я больше не выдержу второго захода.
Он кивнул. Понял, что спорить бессмысленно.
Соня ушла. На кухне зашипел чайник.
Максим остался на балконе. Смотрел, как снег ложится на крыши, как внизу проезжают редкие машины. Думал, что, может быть, этот договор, бумажка, которую он тогда с таким злым усмешкой подписал, спасла их обоих.
Пусть дорого, но честно.
И впервые за долгое время он почувствовал, как между ними снова становится тихо — не ледяно, не враждебно, а по-настоящему спокойно.
