— Такое только свиньям подают! — рявкнула Тамара Григорьевна, а в следующую секунду в невестку полетела чашка с водой.
Спасибо, что хоть пластмассовая. Она попала прямо в живот Ире, пропитав кофту до ниточки. По полу расползлась мокрая лужа. Свекровь пошла дальше: небрежным движением руки она смахнула со стола тарелку с ужином. Котлета, которую ещё пять минут назад Ира перекладывала из сковороды с осторожностью сапёра, теперь валялась рядом с тапочком.
Ира молча уставилась на свекровь. Мокрая ткань неприятно холодила кожу, руки дрожали от обиды. «Свинье и подаю. Неблагодарной», — хотела сказать невестка, но промолчала.
— Пока не научишься нормально готовить, ко мне даже не подходи! — добавила Тамара Григорьевна, с кряхтением подкладывая подушку под спину.
Ира не стала отвечать. Она развернулась и пошла к выходу. Она не может превратить свекровь в нормального человека, зато всё ещё вольна уйти из этого цирка.
«Отмотать бы время назад, года на три», — Ира вздохнула, наслаждаясь прохладным ветерком на улице. В те времена Паша ещё не был окружён аурой маминой юбки. Он был весёлым и понимающим. Однажды он сорвался прямо среди ночи, когда у Иры умерла её любимая крыса, чтобы утешить и помочь. Он всегда говорил, что нужно уметь договариваться и слышать друг друга.
Ну как в такого не влюбиться?
…Познакомились они на корпоративе. Работали в разных отделах, но раньше не пересекались. Ира не пила, Паша — тоже. Он предложил подвезти её до дома, а через неделю они уже обсуждали, кто как относится к домашним животным.
Ира долго не подозревала, что в этом, на первый взгляд, самостоятельном мужчине сидит маменькин сынок, для которого мама всегда права.
Знакомство с Тамарой Григорьевной произошло на третьем месяце отношений. Выглядела она эффектно: надела дорогой трикотажный костюм, ярко накрасила губы, надушилась чем-то терпким, восточным. Но взгляд у будущей свекрови был острым, почти колючим, а за любезностью пряталось желание прощупать потенциальную невестку.
— Ну, я думала, Пашенька найдёт кого-то… чуть… поухоженнее. Но ничего, ничего, — сказала она уже наедине, буднично притягивая к себе чашку чая с мятой. — Главное, чтобы ты не ленилась и родить могла. А так, если любит — ну, что ж. Ему с тобой жить, не мне.
У Иры внутри всё похолодело, но она решила не принимать слова Тамары близко к сердцу. Это всего лишь первая встреча, женщины в возрасте часто бывают избирательными. В конце концов, им действительно не придётся жить вместе.
Ира тогда ещё не понимала, что это не просто маленькая заноза, а целый ржавый гвоздь.
С тех пор Тамара Григорьевна демонстрировала недюжинное актёрское мастерство. При Паше свекровь была нежна, гостеприимна, наливала невестке борщ и даже обнимала её на прощание. Но стоило ему выйти на лестничную площадку, как её лицо менялось. Улыбка исчезала, а вместо неё появлялось выражение раздражённой строгой няни, которую заставили бесплатно сидеть с чужим ребёнком.
— Хозяйка из тебя, конечно… ну, какая есть. Но если Паше нравится то, что ты готовишь, я, конечно, промолчу, — холодно отчитывала она невестку.
Ира пыталась не обращать внимания. Пару раз она пробовала осторожно говорить с мужем без прямых обвинений, но каждый раз натыкалась на стену.
— Да брось ты, не преувеличивай. Мама просто строгая. И к себе, и к другим, — оправдывался Паша. — Но она добрая. Не воспринимай её слова всерьёз.
Ира старалась. Очень старалась. Она утешала себя тем, что Тамара Григорьевна не так уж часто приезжает к ним, а от поездки к свекрови всегда можно было отмазаться.
Раньше. Совсем недавно та поскользнулась на мокром полу в ванной и сломала ногу. Произошло это аккурат перед тем, как Павлу нужно было уехать в командировку.
— Ты же понимаешь, я не могу отменить поездку, — сказал он, складывая вещи в чемодан. — А мама одна не справится. Ты ведь всё равно сейчас в отпуске. Побудь с ней недельку.
— Может, наймём сиделку? — с надеждой спросила Ира.
— Мама не любит чужих людей. И ей будет обидно. Ты же ей почти как дочь… Она ведь тоже когда-то будет помогать нам с внуками. Ир, ну это же всего лишь на неделю.
Ира молча кивнула. Она не хотела ругаться. Она надеялась, что в таком состоянии Тамара Григорьевна будет вести себя мягче. Может, даже отблагодарит, наконец-то оценит доброту и старания невестки.
Ира ещё никогда так не ошибалась. Тамара требовала, капризничала, отказывалась есть, если ложка лежала не с той стороны от тарелки. Она постоянно жаловалась на еду: слишком острое, слишком солёное, слишком пресное. Свекровь придиралась даже к форме ломтиков варёной картошки.
— Ты опять в этих лосинах? Хоть бы одевалась прилично, — с перекошенным лицом говорила та вместо приветствия. — Цветы мои сегодня обязательно полей! При мне! Прям горшки сюда принеси. Уж не знаю, что ты с ними делаешь, но они начали вянуть.
Ира терпела. «Это больной старый человек. Она бесится из-за боли. Нельзя злиться на неё», — думала она.
Но больной старый человек перешёл все границы, когда стал швыряться посудой.
Наверное, стоило ещё раньше объявить, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, плюнуть на всё и уйти, но Ира была не такой. Ну как же она бросит человека в беде? Зато Ира уже тогда почуяла, что дело пахнет жареным, и стала записывать выпады свекрови на диктофон. Для Паши, чтобы в следующий раз он не говорил, что жена преувеличивает.
Именно эти записи она теперь и собиралась скинуть мужу, но попозже. Сейчас она только вернулась домой и хотела либо упасть на кровать, либо принять душ, чтобы смыть с себя грязь чужих претензий.
Не тут-то было.
Телефон вдруг завибрировал. Свекровь, кажется, поняла, что произошло что-то непоправимое, но извиняться, конечно же, не собиралась.
— Бросила больную женщину одну, умирать! — писала Тамара.
Потом пошёл поток голосовых сообщений.
— Я всё Паше расскажу! — свекровь срывалась почти на ультразвук. — Он узнает, с кем живёт, и, уж поверь мне, долго жить с тобой не станет! Я же его родная мать, а ты так — пришлая!
Ира вздохнула и накрыла лицо рукой. Даже здесь нет покоя. Ванна и кровать пока отменялись. Она пошла на кухню, включила чайник и стала ждать.
Долго ждать не пришлось. Паша позвонил буквально через полчаса. Начал он сразу с обвинений.
— Ира, ты что вообще творишь?! — сердито кричал он. — Мама сказала, что случайно уронила тарелку, а ты психанула и ушла, даже не убрав! Ей больно, она лежит одна, голодная, беспомощная! Как ты вообще могла так поступить с ней?
Ира аж опешила. Случайно уронила?!
— Это я-то творю? Так, Паш. Подожди немного, — сказала она спокойно. — Я тебе кое-что пришлю. Ты послушай, а потом мы поговорим.
Она выбрала не меньше пяти записей. Там Тамара Григорьевна отлично показывала свой характер.
— Ты тупая или прикидываешься? — шипела та. — Бестолковка! Умудрилась испортить даже картошку. Тебе бы только губы красить да в телефоне торчать. И что Паша в тебе нашёл?
Конечно, это было далеко не всё.
— Ой, да за что ж мне такое… — причитала свекровь на аудиозаписи. — И так нога болит, так ещё и ты на мою голову свалилась. Я тебя насквозь вижу. Ты за Пашу вышла только ради квартиры, а у самой — ни ума, ни красоты, ни хозяйственности. Как ты с ребёнком-то потом управишься, если ты пюре без комков сделать не можешь?
Следующая запись была как нельзя кстати.
— Такое только свиньям подают!
Затем — звук глухого удара и звон тарелки. Улика была неопровержимой. Ну, по крайней мере, так казалось Ире.
— Ну что, Тамара Григорьевна, — пробормотала она самой себе, — Хотели, чтобы сын знал, с кем живёт? Сейчас узнает.
После этого Ира нажала на кнопку «Отправить», мысленно торжествуя. Наконец-то её услышат.
— Послушал. Ну… да. Не очень приятно, конечно, — написал ей муж только через полчаса.
А потом он позвонил.
— Слушай… — начал Паша осторожно. — Ну, да, местами мама была грубовата, не спорю. Но ты тоже войди в её положение. Ей сейчас нелегко. Сорвалась, с кем не бывает. Это же не повод бросать её одну. Она же не сможет добраться даже до плиты. Ты что, хочешь оставить её голодной?
Ира не верила своим ушам. Она прислала ему прямые доказательства того, что его мать — не та невинная овечка, которой она притворяется. Наедине с невесткой она превращается из доброй хозяюшки с пирожками в самую настоящую гарпию. И он всё равно занимает сторону мамы?
— Паш… На случай, если ты не понял, что произошло. Твоя мама швырнула в меня чашку с водой, потом — сама же с психами скинула тарелку на пол.
— Ира, это пожилой человек, сделай скидку на это. Мы должны ухаживать за ней. Мы в её возрасте, может, ещё похлеще чудить будем.
Ира на секунду прикрыла глаза. Вот и всё. Даже после аудиозаписей с криками и унижениями он всё равно выбрал маму. Не жену, не правду, а то, что проще, привычнее и безопаснее.
— Этому «пожилому» человеку нет и шестидесяти. Ей должен ты, а не я. Я бы ухаживала за ней, если бы она была хоть чуточку вежливее.
— Ну потерпи немного. Я приеду через несколько дней, всё улажу. Ты же у меня всегда была такой доброй. Ты и меня так когда-нибудь бросишь, если я вдруг стану неудобным? — начал уговаривать муж.
— Паша… Нет. Я не могу. Даже не пытайся, — решительно ответила Ира. — Я найду сиделку, если нужно.
— А жить я тоже буду с сиделкой? — жёстко спросил муж. — Может, и правду мама говорит, что ты со мной только ради квартиры.
Это был удар ниже пояса. Теперь против Иры выступал семейный дуэт.
— Знаешь что, Паша? Живи со своей мамочкой! Не семья, а змеиный клубок. Достали вы меня оба!
— И что теперь? Развод?
Эта фраза уже звучала пару раз во время их ссор. Паша использовал её как последний аргумент, ожидая, что Ира, как всегда, сразу остынет, успокоится и обдумает ситуацию.
Но на сей раз что-то пошло не так.
— Видимо, развод. Знаешь, я не хочу быть третьей скрипкой в вашем оркестре. Ищите себе другую рабыню.
Ира бросила трубку. Теперь у неё не было никаких сомнений. Вещи она собирала со спокойной душой, сосредоточившись исключительно на мыслях о том, что ещё нужно взять.
Паша не перезвонил. И, если честно, Ира и не ждала.
Наверное, он позвонил своей маме, чтобы поделиться новостями. Невестка отчётливо представляла эту картину: Тамара Григорьевна сидит у окна, вся счастливая, как кошка, наконец отвоевавшая подоконник. Сын снова будет рядом, враг выдворен, баланс восстановлен.
Но Иру это уже не волновало. У неё наконец не болела голова.
Она переночевала у родителей, а утром уже осматривала съёмные квартиры. К вечеру Ира сидела в маленькой студии на окраине и чувствовала себя свободной. Никто не критиковал её еду. Никто не делал ей выговоры за одежду. Никто не дышал ей в спину с осуждением.
Ира жалела лишь об одном: ей нужно было давно уйти оттуда, где по ней топтались грязными ботинками и ждали улыбки в ответ.
