Галина стояла у окна и смотрела, как во дворе темнело. В подъезде гулко хлопнула дверь — значит, он пришёл. Ключ повернулся в замке, скрипнул замок, и в квартиру ворвался знакомый запах холодного воздуха, пыли и мужского парфюма. За Игорем, как по расписанию, следом прошаркали шаги Валентины Петровны.
— Ну здравствуйте, — бросила Галина, не оборачиваясь.
Она держала в руке нож, нарезала морковь для супа и чувствовала, как внутри поднимается раздражение. Каждый вечер одно и то же: она с работы бежит домой, ужин готовит, убирает, а свекровь, словно надзиратель, приходит проверять, всё ли по её «правилам».
— Галя, — Игорь попытался улыбнуться, — не смотри так. Мама просто зашла чай попить.
— Конечно, — усмехнулась Галина. — Как же без чая.
Валентина Петровна уже осматривала кухню: с прищуром, с тем самым видом, будто в каждом углу — доказательство того, что невестка ничего не умеет.
— Это что за занавески? — спросила она, словно приговор выносила. — Вся кухня в цветах, глаза режет. В моё время так не вешали, считалось безвкусицей.
Галина поставила нож, сжала ладони. Десятый раз за месяц одно и то же. Любая мелочь — повод ткнуть. И всегда при Игоре.
— Мам, — вмешался он, — хватит. Галя старается, уют делает.
— Я просто сказала своё мнение, — ледяным тоном ответила свекровь. — В доме сына я имею право высказаться.
Галина будто споткнулась на этих словах. В доме сына? Серьёзно? Этот дом она купила ещё до свадьбы. Два года ела дешёвые сосиски, откладывала каждую копейку на первый взнос, ночами переводила отчёты ради премии, а теперь — дом сына.
— Это мой дом, — тихо, но твёрдо произнесла она, подавая салат.
На мгновение все замерли. Игорь неловко кашлянул, мать прищурилась.
Ужин проходил в тягостной тишине. Тарелки звенели громче обычного, разговоры вязли. Валентина Петровна жевала молча, но взглядом будто высекала искры.
— Кстати, — вдруг сказала Галина, отодвигая тарелку, — я думаю оформить завещание. Дом хочу оставить Свете и её детям.
Игорь застыл с вилкой на полпути ко рту. Мать положила ложку и уставилась на невестку.
— Зачем сейчас об этом думать? — спросил Игорь. — Ты же молодая.
— Просто хочу, чтобы всё было по закону, — ответила Галина спокойно. — Светка одна тянет двоих. Если со мной что-то случится, пусть хоть крыша над головой будет.
Валентина Петровна прищурилась, медленно, будто переваривая услышанное.
— Значит, — произнесла она, — мой сын останется ни с чем?
Игорь открыл рот, но Галина опередила:
— Он не останется ни с чем. Мы живём вместе, всё у нас общее, но квартира — моя собственность.
— Собственность, говоришь, — с холодной улыбкой сказала свекровь. — А семья тогда что?
Галина почувствовала, как внутри поднимается волна. Всё это уже было: сто разговоров о «долге жены», «единстве семьи», о том, что мужу надо уступать. Она устала быть виноватой за то, что просто имеет своё.
— Мам, — тихо сказал Игорь, — давай не будем.
Но Валентина Петровна уже поднялась.
— Нет, я всё поняла. Тут чужим детям место есть, а моему сыну — нет. Спасибо, Галя, за урок.
Она взяла сумку и ушла, громко хлопнув дверью.
После этого ужин окончательно рассыпался. Игорь молчал, избегал смотреть в глаза.
— Ты зря при ней об этом сказала, — пробормотал он, убирая тарелки.
— Почему зря? — устало спросила Галина. — Это же правда.
— Она этого не поймёт. Для неё семья — это я, — тихо сказал он. — Только я.
Галина усмехнулась. Конечно. В их семье сын — святой, жена — обслуживающий персонал.
На следующий день всё стало ещё яснее. Валентина Петровна начала приходить чаще. Без звонка, без предупреждения. Могла появиться в девять вечера, когда Галина только из душа вышла, и начать:
— А чего это у вас полотенца не так висят?
— А зачем такие дорогие продукты покупать?
— А Игорь, между прочим, на работе устает, ему покой нужен.
Однажды Галина подслушала их разговор. Свекровь говорила тихо, но в её голосе чувствовалась сталь.
— Подумай, Игорёк, — шептала она. — Ты живёшь в доме, который тебе не принадлежит. Это неправильно.
— Мам, не начинай.
— А если она выгонит тебя? Скажет — всё моё? Куда ты пойдёшь?
Галина стояла за стеной, и ей хотелось закричать. Я тебя не выгоню, если ты будешь мужиком, а не сынком своей мамы.
Но она промолчала. И зря.
Через неделю Игорь заговорил первым:
— Галь, — сказал он за завтраком, не глядя на неё, — ты правда насчёт завещания серьёзно?
— Конечно. А что?
— Ну… может, стоит подумать? Всё-таки… семья же.
Она поставила чашку, посмотрела прямо ему в глаза:
— Это моё решение.
Он отвёл взгляд, промолчал, но с того дня что-то в нём изменилось. Стал задумчивый, напряжённый. Сидит вечером у телевизора, а сам будто не здесь.
Пару дней спустя она поняла почему. Валентина Петровна снова приходила днём, когда Галина была на работе.
Вечером Игорь выложил:
— Галь, слушай… Может, оформить квартиру как-то иначе?
— В каком смысле «иначе»?
— Ну… например, на мамино имя. Временно.
Галина даже не сразу поняла, что он сказал.
— Что?
— Мама объяснила: так безопаснее.
— Для кого безопаснее?
Он промолчал.
Она смеялась — громко, зло, почти истерично.
— Ты серьёзно? Моя квартира — на твою мать?
— Не кричи, — буркнул он. — Я просто предложил.
— Предложил? — повторила она. — А если я предложу тебе отдать свою зарплату моему отцу? Нормально будет?
Он сжал губы.
— Это другое.
— Конечно, другое. Там — твоя мама.
Она ушла спать в другую комнату.
Через несколько дней он пришёл домой с папкой.
— Галь, подпиши, — сказал он. — Это просто оформление. На всякий случай.
— Что это?
— Переоформление права собственности.
Она не поверила глазам. Бумаги настоящие. С печатями, подписями, всё готово. Он всё сделал — за её спиной.
— Ты издеваешься? — спросила она тихо.
— Мама сказала, так надёжнее, — упрямо повторил он.
Галина почувствовала, как у неё дрожат руки.
— Нет. Никогда.
— Будь разумной, — попытался он смягчить голос. — Мы же семья.
— Семья? — переспросила она. — Тогда где ты был, когда я тянула ипотеку одна?
Он молчал.
— Где ты был, когда я с температурой на работу ходила, чтоб выплатить долг?
Он всё так же молчал.
— А теперь твоя мама хочет, чтоб я всё ей отдала?
— Она не хочет забрать! — вспылил он. — Просто… так правильно.
— Правильно? — Галина рассмеялась. — Правильно — это когда человек не прячет за спиной документы на чужую квартиру.
Молчание повисло тяжёлое.
— Я не подпишу, — сказала она наконец. — И не уговаривай.
— Тогда что мне сказать маме?
— Скажи, что я не идиотка.
Он собрал бумаги, ушёл в спальню. В ту ночь они не разговаривали.
А утром Галина поняла: это уже не семья. Это поле боя. И против неё — двое.
Прошла неделя. Игорь стал поздно возвращаться, отвечал односложно. Мама всё чаще звонила ему, даже на работе.
Однажды он сказал:
— Если ты не подпишешь, мама обидится.
Галина подняла голову.
— Пусть обижается. Мне не восемнадцать, чтобы плясать перед твоей мамой.
Он побледнел, но промолчал.
Через три дня собрал вещи.
— Куда? — спросила она спокойно.
— К маме.
— Ну вот и иди.
Он стоял у порога, растерянный, словно не верил, что всё кончено.
— Может, подумаешь?
— О чём? — усмехнулась она. — О том, чтобы отдать ей мой дом?
Он не ответил. Просто вышел.
Галина села, закрыла лицо руками. Боли не было — только пустота и злость.
Она достала телефон, позвонила сестре.
— Свет, приезжай на выходные, — сказала она. — С детьми. Дом пустой, пора хоть немного живых голосов.
Сестра удивилась, но согласилась.
Когда Галина положила трубку, в груди стало чуть легче.
Прошёл месяц.
Дом снова дышал тишиной, но эта тишина была странной — не покойная, а настороженная. Галина будто жила на краю чего-то. Она вставала, шла на работу, возвращалась, готовила еду, но всё делала на автомате, без вкуса. Вечером сидела на кухне с кружкой чая и ловила себя на мысли, что ждёт шагов в коридоре. Как будто Игорь должен вот-вот войти, сказать привычное «привет, Галь», бросить куртку на стул, и всё встанет на свои места.
Но шагов не было. Только телефон иногда оживал, высвечивая его имя.
Она не отвечала.
Сначала он звонил каждый день, потом через день, потом пропал.
А потом позвонила она.
— Это Валентина Петровна, — сказала холодно. — Галя, нам надо поговорить.
— Нам? — усмехнулась Галина. — С чего бы это вдруг?
— Это в твоих же интересах, — в голосе свекрови сквозила уверенность. — Я не хочу, чтобы всё заходило слишком далеко.
— Слишком далеко уже зашло, — отрезала Галина. — У вас теперь сын под боком, занимайтесь им.
— Сын, между прочим, переживает, — мягко добавила та. — Я вижу, ему плохо.
— Ему плохо, потому что он предал жену, — спокойно сказала Галина. — И вы в этом поучаствовали.
— Ты не понимаешь, — вдруг повысила голос Валентина Петровна. — Я хотела как лучше! Чтобы всё было по-семейному, по справедливости.
— А справедливость — это отнять у человека то, что он сам заработал?
Ответом было короткое дыхание в трубке и резкое «до свидания».
Через пару дней к дому подъехала серая «Киа». Галина заметила из окна, как из неё вышел Игорь. Он долго стоял во дворе, курил, потом всё-таки поднялся.
Когда он вошёл, Галина не удивилась — просто достала из шкафа вторую чашку.
— Чай? — спросила спокойно.
— Можно.
Он выглядел плохо. Осунувшийся, небритый, будто за этот месяц постарел на десять лет.
— Мама болеет, — сказал он, делая глоток. — Давление скачет.
— И? — сухо спросила Галина.
— Я пришёл не ругаться, Галь. Просто поговорить.
— Ну, говори.
Он замялся, поёрзал на стуле.
— Мама считает, что мы можем всё исправить. Вернуться. Снова вместе жить.
Галина усмехнулась:
— «Мы» — это ты с мамой или ты со мной?
Он опустил глаза.
— Я скучаю, — наконец выдавил он. — Без тебя плохо.
— А без квартиры как, нормально?
Он вздрогнул.
— Не начинай…
— Нет уж, начну. Ты пришёл просить прощения или имущество?
— Галя, я не из-за этого! — он поднял глаза. — Я понял, что мама перегнула. Но она… просто переживала за меня.
— Она? Переживала? — горько усмехнулась Галина. — Она тебя просто держит на коротком поводке.
Он молчал.
— Я тебя не виню, Игорь, — продолжила она мягче. — Ты просто привык слушать. Всю жизнь тебе кто-то говорит, как правильно. Мама, начальник, теперь вот хотел, чтобы и я под это легла.
— Я хотел мира, — слабо возразил он.
— Мир не бывает на чужих условиях, — ответила она.
Они долго молчали. Только часы тикали.
— Галь, — тихо сказал он. — Может, попробуем сначала?
Она посмотрела на него внимательно. Когда-то она любила этого человека до дрожи, до боли. Верила в него. Но сейчас перед ней сидел не муж, а человек, который один раз уже выбрал сторону.
— Нет, Игорь. Поздно.
Он кивнул, будто этого и ожидал.
— Тогда… можно хоть вещи заберу?
— Забирай, конечно. Всё, что твоё.
Он поднялся, долго стоял в дверях, будто хотел что-то добавить, но потом просто сказал:
— Береги себя.
Когда дверь за ним закрылась, Галина впервые за долгое время не почувствовала ни злости, ни обиды. Только пустоту, но спокойную.
Жизнь наладилась медленно. Сестра Света с детьми приезжала каждые выходные. Дом ожил — смех, игрушки под ногами, мультики, запах блинов. Галина впервые за долгое время улыбалась по-настоящему.
Света помогала, подбадривала, но иногда осторожно спрашивала:
— А Игорь? Совсем не звонит?
— Нет, — отвечала Галина. — И не нужно.
Она научилась спать спокойно. Без тревоги, без ожидания звонка. Научилась есть одна, пить кофе по утрам с радио, а не с раздражением в животе.
Казалось, жизнь наконец выровнялась.
Но в конце марта ей позвонил знакомый нотариус, тот самый, который когда-то помогал с ипотекой.
— Галина Сергеевна, здравствуйте. Извините, что беспокою, но тут любопытная история.
— Какая?
— Поступил запрос на выписку из Росреестра по вашему адресу. Оформлен на имя Валентины Петровны Н.
— Что? — Галина едва не выронила трубку. — С какой стати?
— Не знаю. Может, она что-то готовит. Советую проверить.
Она положила телефон и долго сидела в тишине. Потом открыла ноутбук и зашла на сайт Госуслуг. Запросила выписку — и через десять минут увидела подтверждение: подано заявление на регистрацию долевой собственности.
На долю её квартиры. Без её участия.
На следующее утро она уже стояла у порога квартиры свекрови. Дверь открылась не сразу. Валентина Петровна выглядела бодро, даже как-то торжественно.
— О, Галя. Не ожидала. Проходи.
— Что это значит? — Галина сразу достала распечатку. — Объясни, почему ты подала заявление на долю в моей квартире?
Свекровь медленно села, поправила очки.
— Потому что я не хочу, чтобы мой сын остался ни с чем.
— Твой сын — взрослый мужик, пусть сам зарабатывает.
— Ты забыла, что он вкладывался!
— Вкладывался? Чем — своими выходными?
— Не кричи, — спокойно сказала свекровь. — Я просто делаю то, что считаю справедливым.
— Ты совершаешь мошенничество, Валентина Петровна.
— Не пугай меня, Галя. Я не вчера родилась. Все бумаги у нотариуса, всё чисто.
— Ты подделала мою подпись?
Та молчала. Только взгляд скользнул в сторону.
— Так и знала, — выдохнула Галина. — Ты решила, что если я молчу, то можно делать всё, что угодно.
— Ты же сама всё испортила! — вдруг вспыхнула свекровь. — Я тебе добра желала! Ты бы отдала хоть часть — и жили бы мирно. А теперь сама виновата!
— Виновата в чём? В том, что не позволила тебе украсть?
Обе стояли друг напротив друга — две женщины, упрямые, уставшие, сильные по-своему.
— Уходи, — сказала Галина наконец. — Пока я не вызвала полицию.
Валентина Петровна молчала секунду, потом сжала губы и процедила:
— Ты ещё пожалеешь.
Через неделю пришла повестка в суд. Иск — «о признании права долевой собственности». Истец — Валентина Петровна.
Причина — «совместное проживание, ведение общего хозяйства».
Галина смеялась, когда читала это. Смех был сухой, нервный.
Но внутри — кипело.
На первое заседание она пришла в строгом костюме, с аккуратной папкой документов: чеки, квитанции, договор ипотеки, выписки по зарплате — всё у неё было.
Валентина Петровна сидела напротив, как учительница на педсовете, спокойная, уверенная. Игорь рядом, опущенные глаза, видно — сам не верит, но молчит.
Судья слушал спокойно, задавал вопросы.
— Игорь Сергеевич, вы вносили деньги на покупку квартиры?
— Нет, — признался он.
— В ипотеке участвовали?
— Нет.
— Тогда на чём основаны ваши требования, Валентина Петровна?
— Мы семья! — громко сказала она. — Дом должен быть общим!
Судья только поднял бровь.
После заседания они столкнулись в коридоре.
— Тебе не стыдно? — спросила Галина.
— За что? За то, что защищаю своего сына? — спокойно ответила свекровь.
— Ты его не защищаешь, ты его губишь. Он теперь даже на себя смотреть не может.
— Зато без тебя. И жив, и здоров.
Галина посмотрела ей прямо в глаза:
— Знаешь, Валентина Петровна, я тебе даже благодарна. Ты показала мне, кто рядом.
Она повернулась и ушла.
Суд она выиграла.
Через неделю получила уведомление: иск отклонён. Квартира остаётся в её собственности.
В тот вечер Галина открыла шампанское — не из радости, а просто чтобы отметить точку. Сестра с детьми пришли поздравить. Дети бегали по комнатам, смеялись, а она стояла у окна и смотрела на огни двора.
— Ну что, — сказала Света, — теперь всё?
Галина кивнула.
— Всё.
Но внутри знала: совсем всё — не будет никогда. Потому что такие истории не заканчиваются победой. Они заканчиваются опытом.
Холодным, дорогим опытом, после которого человек уже не тот.
Она налила себе ещё немного, подняла бокал и сказала вслух, будто кому-то невидимому:
— За тишину. За свободу. И за то, чтобы больше никогда не позволять никому решать за меня.
За окном падал мокрый снег, редкий для апреля.
А в доме было светло, тепло и — впервые за долгие месяцы — спокойно.
