— Наташенька, просто подпиши здесь и здесь, — Марина, третья жена отца, улыбалась той особенной улыбкой, которую я научилась распознавать еще подростком.
— Что именно я подписываю?
— Перестань, — отец постучал ручкой по столу. — Обычная формальность после смерти бабушки.
Бабушка Вера умерла сорок дней назад. Я до сих пор просыпалась по ночам и тянулась к телефону — позвонить, спросить про давление. Семь лет я жила с ней в старом доме на окраине города. Семь лет я была единственной, кто помнил про её лекарства.
— Мне нужно время прочитать, — я потянулась к бумагам, но Марина сдвинула их в сторону.
— Просто юридическая абракадабра. «Отчуждение неделимой доли в пользу прямых наследников». Чистая формальность.
— Если это формальность, почему вы не даёте мне прочитать?
В глазах отца что-то промелькнуло. Вина? Нетерпение? Я знала этот взгляд с детства — так он смотрел, когда обещал приехать на выходные, но не приезжал.
— У нас сегодня ужин с партнерами, — Марина взглянула на часы. — А тебе разве не пора на работу?
Я действительно опаздывала. Три пропущенных звонка от начальницы горели на экране телефона.
— Я заберу документы с собой. Прочитаю и верну.
Отец и Марина обменялись взглядами.
— Зачем усложнять? — отец стал говорить мягче. — Наташ, ты знаешь, я никогда не сделаю ничего, что навредит тебе.
Я почти поверила. Если бы не заметила, как побелели костяшки пальцев Марины на краю стола.
— Значит, ничего страшного, если я всё внимательно прочитаю, — я протянула руку.
— Вообще-то есть проблема, — отец откинулся на спинку стула. — Дом бабушки Веры записан на меня. Но его нужно продать. Кириллу нужны деньги на учёбу за границей.
Кирилл — их с Мариной сын. Мой сводный брат, о существовании которого я вспоминала, только когда видела его фотографии на стенах.
— Но… это же бабушкин дом.
— Формально — мой, — отец развел руками. — Бабушка переписала его на меня пять лет назад. Для «оптимизации наследования».
Пять лет назад… Когда у бабушки случился первый инсульт. Когда она путала дни недели и называла меня именем своей сестры.
— И что в документах?
— Отказ от претензий, — ответила Марина. — Ты всё равно там не живешь сейчас. Съехала, как только бабушки не стало.
Потому что я не могла спать в доме, где каждая вещь напоминала о её отсутствии.
— Я возьму документы с собой, — повторила я, вставая.
— Что с тобой? — Марина закатила глаза. — Сергей, скажи ей.
Отец поднялся.
— Наташа, это не обсуждается. Дом будет продан. Я просто хотел… по-человечески. Но если нужно — будем действовать по закону.
— По закону? Тому, который позволил тебе забрать дом у пожилой женщины после инсульта?
— Она была в своём уме!
— Я жила с ней каждый день, — мой голос дрожал. — А ты навещал её раз в месяц, если было свободное время между командировками.
Я схватила сумку и направилась к выходу. В дверях обернулась:
— Знаешь, что она говорила после твоих визитов? «Не сердись на папу, у него теперь другая семья». Каждый раз. Даже когда уже плохо помнила моё имя.
Через три дня меня вызвали к директору агентства. В кабинете сидел Игорь Павлович — семейный юрист отца.
— Наталья Сергеевна? Присаживайтесь.
Директор вышла, оставив нас наедине.
— Что вы здесь делаете?
— У меня для вас документы, — он достал знакомую папку. — Ваш отец просил передать, что это последний шанс решить всё по-семейному.
— Последний? Что дальше? Уволят меня?
Улыбка юриста стала шире.
— Что вы. Просто взрослый разговор. Присядьте, пожалуйста.
Я села.
— Скажите честно, чего вы хотите? Денег? Назовите сумму.
— С чего вы взяли, что дело в деньгах?
— А в чём ещё? Дом старый, требует ремонта. Вы молодая женщина, у вас свои планы на жизнь.
Я смотрела в окно. За стеклом золотились верхушки тополей. Бабушка любила осень. «Самое честное время года», — говорила она.
— У Кирилла большое будущее, — продолжал юрист. — Его приняли в Лондонскую школу экономики. Нужны деньги.
— При чём здесь я?
— Ваш отец не может продать дом, пока есть неопределённость с наследством. Документы о передаче дома вашей бабушкой… не совсем безупречны с юридической точки зрения.
— Что значит «не совсем безупречны»?
— Состояние здоровья вашей бабушки на момент подписания… не идеально задокументировано. Возможны интерпретации.
— Вы угрожаете мне?
— Боже упаси. Я предлагаю решение. Вы подписываете отказ от претензий, получаете десять процентов от продажи дома. Все счастливы.
— А если нет?
— Тогда будет суд. Долгий, неприятный процесс. Ваш отец выставит встречный иск о возмещении затрат на содержание дома за последние годы.
Я встала.
— Каждое утро бабушка садилась на веранде и смотрела на яблони. «Наташенька, главное — не продешевить». Я думала, она о яблоках, которые мы продавали соседям. А она о жизни.
Я направилась к двери.
— Вы пожалеете, — бросил юрист мне в спину.
Но впервые за долгое время я не жалела ни о чём.
Через неделю меня уволили «по сокращению штата». Через две — хозяйка съёмной квартиры сообщила, что ей «срочно нужно жильё для родственников».
Я вернулась в бабушкин дом. Мой телефон разрывался от звонков отца. Я не отвечала.
Зимой перемёрзли трубы. Денег на ремонт не было. Я топила печь, спала в куртке, искала работу. В маленьком городе «проблемную» меня не хотели брать.
В один из вечеров раздался стук в дверь. На пороге стоял Кирилл — высокий, похожий на отца. Я видела его последний раз лет пять назад.
— Можно войти?
Я отступила, пропуская его в дом. Он огляделся.
— Тут холодно.
— Трубы замёрзли. Чай будешь?
Мы сидели на кухне, грея руки о кружки с чаем.
— Зачем ты здесь? — спросила я.
— Отец не знает, что я приехал. Я слышал их разговор с мамой. Про суд. Про то, что тебя «дожмут».
Он помолчал, затем спросил:
— Почему ты не соглашаешься? Это же просто дом.
Я отставила кружку.
— Пойдём, покажу.
Мы поднялись на второй этаж. Я открыла дверь в маленькую комнату под крышей.
— Это была моя детская. Когда мама умерла, а отец женился второй раз, я переехала сюда, к бабушке. Мне было десять.
На стенах всё ещё висели бледные контуры плакатов. Под окном стоял старый письменный стол.
— Там была течь, — я указала на потолок. — Каждую весну мы с бабушкой ставили тазик. В шестнадцать я сама залезла на крышу и заделала дыру. Та царапина на подоконнике — от кота Васьки. А эти выбоины на полу — от маминых каблуков, когда она учила меня танцевать вальс перед выпускным.
Я провела рукой по стене.
— Это не просто дом, Кирилл. Это часть меня.
— Но Лондон, — произнёс он. — Мне правда нужно учиться.
— Я знаю. Но почему за счёт меня?
— Ты ведь даже не живёшь здесь! Жила, только пока болела бабушка.
— Потому что твоя мать выжила меня отсюда. На следующий день после похорон бабушки она уже составляла опись вещей на продажу.
Кирилл поморщился.
— Она просто практичная.
— Она стерва, — ответила я, но тут же осеклась, увидев его лицо. — Извини. Это между мной и ней.
Мы спустились обратно на кухню.
— Что ты предлагаешь? — спросил Кирилл.
— Честную сделку. Я не против продажи дома. Но на равных условиях. Половина — мне, половина — вам.
— Отец никогда не согласится.
— Тогда будет суд. Я нашла медицинские документы бабушки. И её дневник, где она писала о давлении со стороны ваших родителей.
Это был блеф. Никакого дневника не существовало. Но глаза Кирилла расширились.
— Ты пойдёшь против отца?
— А он уже пошёл против меня. Меня уволили. Выгнали из квартиры. Что дальше?
Кирилл отшатнулся:
— Нет! Он бы никогда…
— Передай ему, что завтра я иду к адвокату.
Через три дня раздался звонок. Номер отца.
— Наташа, нам нужно поговорить.
— Больше не о чем.
— Кирилл отказался ехать в Лондон.
Я замерла.
— Что?
— Сказал, что не поедет, пока мы «не прекратим травлю». Сидит, запершись в комнате. С Мариной не разговаривает.
В трубке повисла тишина.
— Наташа, я не хотел, чтобы всё так вышло.
— Неужели? Тогда почему ты позволил этому случиться?
— Я запутался. Марина настаивала. Кирилл мечтал об этой школе.
— Поймуть что? Что меня снова выбросили из жизни?
— Чего ты хочешь, Наташа?
Я закрыла глаза. Передо мной пронеслись картины: бабушка на веранде, мама на кухне, я на полу с конструктором, а отец… отец ещё рядом.
— Я хочу, чтобы ты пришёл сюда. Один. Без юристов. Без Марины. И посмотрел мне в глаза.
Он пришёл на следующий день. Постаревший, с морщинами вокруг рта. Мы сидели на веранде и смотрели на яблони.
— Я был плохим отцом, — наконец произнёс он.
Я не стала спорить.
— Когда умерла твоя мама, я не знал, что делать. Было проще отдать тебя бабушке.
— А потом появилась Ирина. Потом Марина.
— Да. Всегда было что-то важнее.
Я хотела съязвить, но вдруг увидела на его щеке слезу.
— Кирилл показал мне фотографии. Те, что сделал здесь. Ты вылитая мать, Наташа.
— Какие фотографии?
— Он же заходил к тебе? Наверное, тайком снимал.
Я замерла от мысли, что кто-то фотографировал дом без моего ведома. Но эта мысль тут же ушла. Потому что отец вдруг опустился на колени перед моим стулом.
— Прости меня. Я всё сделал не так.
Я смотрела на его седую голову, и внутри боролись гнев и что-то ещё… то, что я не могла себе позволить все эти годы.
— Встань. Пожалуйста, встань.
Он поднялся, глядя на меня покрасневшими глазами.
— Я не подпишу отказ от дома, — сказала я. — Но я согласна на продажу. При условии, что деньги разделим пополам.
— Я скажу Марине…
— Не интересует, что ты скажешь Марине. Это наш с тобой разговор. И ещё, я хочу, чтобы ты приходил сюда. Каждое воскресенье.
Он непонимающе посмотрел на меня.
— Зачем?
— Потому что бабушка ждала тебя каждое воскресенье. Готовила твои любимые пироги. А ты не приезжал.
— Но бабушки больше нет…
— Есть я. И мне нужен отец. Не деньги, не дом. Отец.
Его рука дрогнула, словно он хотел обнять меня.
— Я постараюсь.
— Нет. Ты или приходишь каждое воскресенье, или мы встретимся только в суде. Решай сейчас.
Я видела, как в его глазах мелькнула паника.
— Хорошо. Каждое воскресенье.
— В два часа. Бабушка всегда накрывала к двум.
Когда он ушёл, я поднялась в свою старую комнату и села на подоконник. В углу сада виднелась старая яблоня — корявая, почти сухая, но каждый год дающая несколько крепких яблок. «Характер, — говорила бабушка, — важнее обстоятельств».
Я подумала: что, если отец не придёт? Или придёт пару раз — и исчезнет?
Что-то подсказывало: так и будет. Но впервые я почувствовала, что меня это не сломает.
В кармане завибрировал телефон. Сообщение: «Это Кирилл. Спасибо за разговор. Я подумал о твоих словах. Может, поужинаем как-нибудь? Хочу показать тебе свои фотографии».
Я улыбнулась. Оказывается, наследство бывает разным. И дом — не самое главное, что остаётся после нас.
