Он просто спросил. Не настаивал. Но услышал в ответ: «Это неудобно. У нас тут свой уклад». Он улыбнулся и сказал: «Понимаю». А потом — больше не просил ничего.
Иван Антонович сидел на кухне у окна. За окном июльское солнце плавило асфальт, но в его квартире стены хрущёвки хранили прохладу. Раньше Валя постоянно замечала это — «даже летом приходится в тёплой кофте ходить». А теперь замечать некому. Вот уже полгода как некому.
На стене отсчитывали время часы — те самые, что они купили с Валей, когда только поженились. Пятьдесят лет минуло, а механизм всё ещё работает. Иван Антонович не решался их трогать.
«Помнишь, как мы выбирали эти часы?» – она часто вспоминала тот день, их первую серьёзную совместную покупку. Теперь некому вспоминать. Только он хранил эти воспоминания.
В прихожей зазвенел телефон. Иван Антонович медленно поднялся. Последние полгода он чувствовал себя намного старше – одиночество высасывало силы.
— Алло?
— Пап, это я, — голос Толи звучал запыхавшимся, будто он говорил на бегу. — Как ты там?
— Да нормально, сынок. Ты-то как?
— Всё хорошо, просто дел много. Слушай, я завтра заеду, ладно? Надо кое-что обсудить.
Иван Антонович почувствовал, как сердце забилось чаще. Завтра? Толя обычно предупреждал о визитах за неделю, а то и больше – вечно занятый, вечно спешащий куда-то.
— Что-то случилось? — встревожился Иван Антонович.
— Нет-нет, ничего такого. Просто разговор есть. Часам к пяти буду, хорошо?
— Конечно, сынок. Я дома буду.
Где же ещё ему быть? Раньше они с Валей хоть гуляли по выходным в парке, в филармонию иногда выбирались. А теперь – только магазин да поликлиника. Весь мир сжался до размеров двухкомнатной квартиры, где каждый уголок напоминал о потере.
***
Толя приехал на следующий день даже раньше обещанного – без четверти пять уже стоял на пороге. Загорелый, в светлой рубашке с коротким рукавом, с ароматом дорогого одеколона. Успешный, уверенный в себе.
«Очень похож на тебя в молодости», — сказала как-то Валя, глядя на сына. Иван Антонович не замечал особого сходства – ни внешне, ни по характеру. Толя пошёл в мать – такой же порывистый, быстрый на решения, иногда резкий.
— Чай будешь? — спросил Иван Антонович, провожая сына на кухню.
— Давай, только ненадолго. Марина с Миланой в машине ждут, мы после тебя на дачу.
— На дачу? — удивился Иван Антонович. — В будний день?
— У Миланы каникулы, а я взял отгул, — Толя сел за стол, оглядел кухню. — Тут у тебя как всегда… по-старому.
В его голосе Иван Антонович уловил лёгкое недовольство. Да, по-старому. Всё те же обои в цветочек, которые они с Валей клеили лет пятнадцать назад. Тот же коврик на полу, те же занавески, тот же сервиз в серванте – ещё свадебный подарок от Валиной мамы.
— Жарко сегодня, — сказал Иван Антонович, ставя чайник. — По радио обещали к вечеру дождь.
— Да, на даче будет полегче, там хоть воздух свежий.
Повисла неловкая пауза. Иван Антонович достал из холодильника нарезанный с утра пирог – специально готовился к приезду сына.
— Будешь? С капустой, как ты любишь.
Толя отрицательно покачал головой:
— Спасибо, пап, но мы недавно обедали. Слушай, я вот о чём хотел поговорить…
Он замялся, будто подбирая слова. Иван Антонович терпеливо ждал, раскладывая пирог по тарелкам – себе и сыну, несмотря на его отказ.
— В общем, мы с Мариной говорили о тебе. О том, как ты тут один… после мамы, — Толя запнулся. — Тебе, наверное, тяжело?
Иван Антонович отвернулся к плите, делая вид, что проверяет чайник. Тяжело – не то слово. Невыносимо. Каждое утро просыпаться и первым делом вспоминать, что её нет. Каждый вечер возвращаться в пустую квартиру. Разговаривать с собой вслух, потому что тишина давит.
— Справляюсь потихоньку, — ответил он, не оборачиваясь.
— Мы подумали… может, тебе не стоит жить одному? В твоём возрасте…
Иван Антонович резко повернулся:
— Что значит «в моём возрасте»? Мне всего шестьдесят восемь, не девяносто.
— Я не в том смысле, пап, — Толя поднял руки примирительно. — Просто одному тяжело, особенно после… такой потери.
Иван Антонович смягчился. Сел за стол напротив сына, подвинул к нему тарелку с пирогом:
— Хоть кусочек попробуй. Я старался.
Толя послушно взял вилку, отломил маленький кусочек. Прожевал, запил чаем.
— Вкусно. Как мама делала.
— Её рецепт, — кивнул Иван Антонович. — Так что ты предлагаешь? Помощницу по хозяйству нанять?
Толя отложил вилку:
— Нет, не помощницу. Мы с Мариной подумали… может, тебе к нам переехать? У нас места много, комната гостевая пустует. А ты бы мог с Миланой время проводить, пока мы на работе.
Иван Антонович замер. Переехать к сыну? Навсегда? Он много раз думал об этом, особенно в первые месяцы после ухода Вали. Но не решался предложить – боялся показаться лишним, боялся отказа.
— К вам? На постоянное место жительства? — он осторожно подбирал слова.
— Ну да, — Толя улыбнулся. — Зачем тебе одному в этой старой квартире? А так и нам спокойнее будет, и тебе веселее. Милана тебя обожает, всё спрашивает, когда дедушка в гости придёт.
Иван Антонович почувствовал, как к горлу подступает волнение. Внучка. Десятилетняя Милана – очень похожа на Валю в детстве, те же глаза, тот же смех. Они виделись раз в месяц, не чаще – Толя вечно занят, у Марины свои дела, да и жили они в другом конце города.
— А ты с Мариной это обсуждал? — спросил Иван Антонович. — Она не против?
Толя на секунду отвёл взгляд:
— Конечно, обсуждал. Она полностью поддерживает.
Что-то в голосе сына насторожило Ивана Антоновича. Марина всегда была вежливой, но сдержанной. Приветливой, но на расстоянии. Трудно было представить, что она с радостью примет свёкра в свой дом.
— Толя, ты уверен? Это серьёзное решение. Я же не в гости приеду, а жить.
— Уверен, пап, — Толя посмотрел на часы. — Слушай, мне пора. Марина с Миланой ждут. Ты подумай над моим предложением, ладно? Не торопись с ответом. Через неделю заеду, поговорим.
Он быстро допил чай, обнял отца на прощание и уже через пять минут его и след простыл. Типичный Толя – всегда в спешке, всегда между делом.
***
Иван Антонович долго сидел на кухне, глядя на нетронутый пирог. Переехать к сыну? Оставить квартиру, где прожил почти всю жизнь? Где каждый уголок связан с воспоминаниями о Вале?
Но с другой стороны – что его здесь держит, кроме воспоминаний? Одиночество? Тишина? Пустые комнаты, где эхом отдаются его шаги? А там – внучка, родной сын, новая жизнь.
К вечеру Иван Антонович принял решение. Он переедет к Толе. Начнёт всё заново.
Следующая неделя прошла в суматохе. Иван Антонович перебирал вещи, решал, что взять с собой, а что оставить. Перечитывал старые письма, рассматривал фотографии, сортировал документы. В пятницу позвонил Толе:
— Сынок, я подумал о твоём предложении. Я согласен.
— Отлично, пап! — голос Толи звучал бодро. — Я заеду завтра, обсудим детали, хорошо?
— Хорошо, сынок. Буду ждать.
Иван Антонович положил трубку и почувствовал странное облегчение. Решение принято. Новая глава жизни.
В субботу он встал пораньше, приготовил обед – гороховый суп, котлеты с пюре, компот.
Толя опоздал на два часа. Позвонил, извинился – дела, пробки, ещё какие-то отговорки. Приехал запыхавшийся, раздражённый.
— Прости, пап, день сумасшедший. Только что с работы вырвался.
— В субботу? — удивился Иван Антонович.
— Дедлайн поджимает, — Толя бросил портфель на тумбочку в прихожей. — Что там у тебя пахнет так вкусно?
— Обед приготовил. Садись, остыло всё уже, наверное, но я подогрею.
За столом Толя наконец расслабился, уплетая котлеты за обе щеки:
— Как в детстве! Марина так не готовит, у неё всё эти… новомодные рецепты.
— Классика всегда в цене, — улыбнулся Иван Антонович. — Так что насчёт переезда? Когда?
Толя отложил вилку, вытер губы салфеткой:
— Вот об этом я и хотел поговорить. Видишь ли, у нас сейчас небольшие… временные трудности. В гостевой комнате ремонт затеяли, там пока жить нельзя. Надо немного подождать.
— Сколько? — прямо спросил Иван Антонович.
— Месяц, может, полтора, — Толя снова взялся за вилку. — Как только закончим, сразу тебя заберём.
Иван Антонович кивнул. Что такое месяц-полтора по сравнению с новой жизнью, которая его ждёт? Можно потерпеть.
— А что с этой квартирой будем делать? — спросил он. — Продавать?
— Зачем продавать? — удивился Толя. — Сдадим в аренду. Будет тебе прибавка к пенсии.
— А Марина точно не против? — снова спросил он. — Может, мне с ней самому поговорить?
— Не нужно, пап, — поспешно ответил Толя. — Она полностью за. И Милана в восторге от идеи, что дедушка будет жить с нами.
Остаток обеда прошёл за разговорами о работе Толи, о школьных успехах Миланы, о планах на лето. Иван Антонович слушал сына, улыбался, кивал, но внутри грызло смутное беспокойство. Что-то было не так, что-то недоговаривал Толя.
Но он отогнал эти мысли. Просто лишние переживания. Всё будет хорошо. Всё будет по-новому.
***
Прошло два месяца. Ремонт в гостевой комнате у Толи всё не заканчивался. То обои не того оттенка привезли, то плинтуса не подошли, то ещё какие-то проблемы. Иван Антонович терпеливо ждал, не торопил сына.
Ему казалось, что с каждым звонком Толя становится всё более отстранённым, всё меньше говорит о предстоящем переезде. Визиты стали реже – раз в месяц, а то и реже. Всё те же отговорки – работа, дела, нехватка времени.
В начале сентября, когда за окном уже желтели первые листья, Иван Антонович не выдержал. Позвонил сыну сам:
— Толя, мне нужно с тобой серьёзно поговорить. Ты можешь приехать?
— Пап, у меня аврал на работе, — голос Толи звучал устало. — Может, по телефону?
— Нет. Это важно. Личный разговор.
После паузы Толя вздохнул:
— Хорошо. Завтра вечером заеду, часов в семь.
На следующий день Иван Антонович не готовил ни праздничных обедов, ни пирогов. Просто ждал, сидя в кресле у окна, наблюдая за прохожими внизу. Толя опоздал на час. Пришёл взволнованный, напряжённый.
— Прости, пап, я…
— Присядь, — прервал его Иван Антонович. — Нам нужно поговорить начистоту.
Толя опустился на диван, вопросительно глядя на отца. Иван Антонович посмотрел сыну прямо в глаза:
— Ты ведь не собираешься забирать меня к себе, правда?
Толя вздрогнул, словно от неожиданности:
— Почему ты так решил? Просто ремонт затянулся, и…
— Толя, — снова прервал его Иван Антонович. — Не нужно выдумывать. Я не маленький. Просто скажи правду.
Повисла тяжёлая пауза. Толя сидел, опустив голову, нервно теребя ремешок часов. Наконец, он тихо произнёс:
— Я хотел как лучше, пап. Правда хотел. Но… Марина против. Она с самого начала была против, просто я надеялся её переубедить.
Иван Антонович почувствовал, как что-то холодное разливается внутри. Он догадывался, но услышать правду всё равно было больно.
— Почему ты сразу не сказал?
— Не хотел тебя расстраивать, — Толя поднял взгляд. — Думал, со временем Марина смягчится, примет эту идею. Но чем больше мы говорили об этом, тем сильнее она сопротивлялась. Говорит, что это изменит всю нашу жизнь, весь уклад…
— Она говорит, что появление ещё одного человека в доме – это непросто для всех.
— Для всех? Или только для неё? — тихо спросил Иван Антонович. — А что насчёт Миланы? Ты говорил, она обрадовалась.
Толя отвёл взгляд:
— Милана… ей нравится видеться с тобой время от времени. Но жить вместе постоянно – это другое. Она подросток, ей нужна своя территория.
— То есть ты даже не спрашивал её? — догадался Иван Антонович.
— Пап, это сложно… — Толя провёл рукой по волосам. — Я хотел как лучше. Правда хотел.
Иван Антонович медленно кивнул:
— Я понимаю. Ты хотел как лучше, но не хотел по-настоящему.
— Что?
— Если бы ты действительно хотел, чтобы я жил с вами, ты бы настоял, — просто сказал Иван Антонович. — Ты бы не прятался за отговорками про ремонт. Ты бы открыто поговорил с Мариной, с Миланой. Но ты не хотел этого по-настоящему.
Толя вскочил с дивана:
— Это нечестно, пап! Я старался! Я говорил с Мариной много раз! Но у меня семья, я не могу просто игнорировать её мнение!
— Я тоже твоя семья, — тихо ответил Иван Антонович. — Или уже нет?
Толя застыл, глядя на отца с смесью вины и досады:
— Конечно, ты моя семья. Но Марина – моя жена, а Милана – моя дочь. Я должен думать прежде всего о них.
— А обо мне ты подумал, когда давал ложную надежду? — спросил Иван Антонович. — Когда заставил меня два месяца жить в ожидании? Перебирать вещи, планировать новую жизнь?
— Я не хотел тебя обидеть, — голос Толи дрогнул. — Я думал, всё как-нибудь уладится само собой.
Иван Антонович покачал головой:
— Ничего само собой не улаживается, сынок. За всё в жизни приходится платить. За комфорт, за покой, за «уклад» в семье.
Он тяжело поднялся с кресла, подошёл к окну. За стеклом начинался дождь – мелкий, осенний, печальный.
— Знаешь, — сказал он, не оборачиваясь, — когда твоя мама болела, она всё беспокоилась, как я буду жить один. А я успокаивал её: «У меня есть Толя. Он никогда не оставит меня в одиночестве». Наивный старик.
Толя подошёл к отцу, попытался положить руку на плечо, но Иван Антонович отстранился.
— Пап, я не оставляю тебя в одиночестве. Я буду приезжать, звонить. Может, мы найдём другое решение. Я могу помогать тебе деньгами, нанять домработницу… Пап, давай не будем так расставаться, — Толя выглядел потерянным. — Я правда люблю тебя. Ты мой отец.
— А ты мой сын, — ответил Иван Антонович. — Но, видимо, этого недостаточно.
***
Когда за Толей закрылась дверь, Иван Антонович долго стоял в прихожей, глядя на пустоту. Потом медленно прошёл на кухню, сел у окна. За стеклом лил дождь, размывая очертания домов и деревьев. В квартире было тихо – только отсчитывали время часы на стене да капала вода из неисправного крана.
«Одиночество – не в отсутствии людей вокруг, а в невозможности поделиться с ними тем, что для тебя важно», — любила говорить Валя. Теперь он понимал, насколько она была права.
Прошла неделя. Толя не звонил. Иван Антонович тоже не набирал его номер – гордость не позволяла. Или обида? Он сам не мог разобраться в своих чувствах.
Квартира, раньше казавшаяся просто пустой, теперь давила на него стенами, углами, воспоминаниями. Каждый предмет напоминал не только о Вале, но теперь ещё и о несбывшейся надежде, о разочаровании в сыне.
***
В субботу утром в дверь позвонили. Иван Антонович, с трудом поднявшись с постели, пошёл открывать. На пороге стояла Марина – стройная, подтянутая, в элегантном платье.
— Здравствуйте, Иван Антонович, — она улыбнулась, но глаза остались холодными. — Можно войти?
Он молча посторонился, пропуская невестку в квартиру. Марина прошла в гостиную, огляделась:
— Давно я у вас не была. Ничего не изменилось.
— Зачем что-то менять? — пожал плечами Иван Антонович. — Мне и так хорошо.
Марина присела на край дивана:
— Толя рассказал мне о вашем разговоре. Он очень переживает.
— Настолько переживает, что прислал тебя вместо себя? — Иван Антонович не скрывал горечи.
Марина поджала губы:
— Он хотел приехать сам, но я настояла. Я считаю, что должна объясниться лично.
Иван Антонович сел в своё кресло, внимательно глядя на невестку:
— Я слушаю.
— Иван Антонович, я хочу, чтобы вы поняли мою позицию, — Марина говорила спокойно, деловито. — Я ничего не имею против вас лично. Вы отец Толи, дедушка Миланы. Но жить вместе – это совсем другое дело.
— Почему? — прямо спросил Иван Антонович. — Я мешал бы вам? Создавал проблемы?
Марина вздохнула:
— Дело не в этом. Просто у нас сложился определённый образ жизни. Мы с Толей много работаем, у Миланы свои занятия, увлечения. Мы привыкли к определённой… свободе действий.
— И я бы эту свободу нарушил? — уточнил Иван Антонович.
— Не нарушил, но изменил бы, — Марина старалась подбирать слова. — Появление в доме ещё одного человека – это всегда перемены, всегда адаптация. Нужно учитывать его привычки, его потребности. А у нас и так много забот.
Иван Антонович невесело усмехнулся:
— То есть я – это лишние заботы?
— Я не это имела в виду, — Марина нахмурилась. — Я просто объясняю, почему считаю, что совместное проживание – не лучшая идея.
— А Толя? Он тоже так считает?
Марина помолчала, потом ответила:
— Толя… он эмоционален. Когда вы с ним говорили о переезде, он действительно хотел помочь. Но не до конца осознавал, какие это повлечёт изменения в нашей жизни.
— А ты осознавала, поэтому сразу была против, — закончил за неё Иван Антонович. — И Толя выбрал тебя. Что ж, это его право.
— Иван Антонович, — голос Марины смягчился, — мы не отказываемся от вас. Мы просто предлагаем другие варианты помощи. Материальную поддержку, регулярные визиты, возможно, домработницу…
— Мне не нужны ваши деньги, — перебил её Иван Антонович. — Не нужна ваша домработница. Мне нужна была семья. Но, видимо, я ошибся, думая, что она у меня есть.
Марина выпрямилась, в её взгляде промелькнуло недовольство:
— Это несправедливо. Толя любит вас. Он постоянно говорит о вас, беспокоится. Но у него есть и другие обязательства – перед женой, перед дочерью.
— А передо мной? — тихо спросил Иван Антонович. — У него есть обязательства передо мной?
— Конечно, есть, — Марина поднялась. — Но эти обязательства не означают, что он должен полностью изменить свою жизнь.
Иван Антонович тоже встал, опираясь на подлокотник кресла:
— Знаешь, Марина, когда Толя был маленьким, я работал на двух работах, чтобы у него было всё необходимое. Мы с Валей отказывали себе во многом, лишь бы он получил хорошее образование, ни в чём не нуждался.
Я пропускал отпуска, не спал ночами, когда он болел, всегда был рядом, когда ему нужна была помощь. Я полностью изменил свою жизнь ради него. И не считал это обязательством. Это называлось по-другому – любовь.
Марина молчала, избегая его взгляда.
— Передай Толе, что я больше не нуждаюсь в его… заботе, — продолжил Иван Антонович. — Ни в визитах раз в месяц, ни в звонках по праздникам, ни в деньгах. Я как-нибудь справлюсь сам, как справлялся всю жизнь.
— Вы не можете запретить ему навещать вас, — возразила Марина. — Вы его отец.
— Я никому ничего не запрещаю, — Иван Антонович устало махнул рукой. — Просто не вижу смысла в вынужденных отношениях. Если ему будет легче не видеть моего разочарования – пусть будет так.
Марина направилась к выходу, но у двери остановилась:
— Знаете, Иван Антонович, я понимаю ваше разочарование. Но вы не правы, считая Толю виноватым. Он искренне хотел помочь, просто не рассчитал свои возможности. Не разрывайте отношения с сыном из-за обиды.
***
Иван Антонович ничего не ответил. Когда за Мариной закрылась дверь, он медленно опустился в кресло и закрыл глаза. Перед внутренним взором проплывала вся его жизнь – долгая, трудная, полная лишений и жертв. Ради чего? Ради сына, который не нашёл для него места в своей жизни.
Две недели Иван Антонович не выходил из дома, не отвечал на звонки. Телефон звонил почти каждый вечер – наверняка Толя, мучимый совестью. Но говорить было не о чем.
В один из дней в дверь снова позвонили. Иван Антонович не открыл. Звонок повторился – настойчивый, длинный. Потом ещё и ещё. Наконец, он услышал голос Миланы:
— Дедушка! Я знаю, что ты дома! Открой, пожалуйста!
Иван Антонович медленно поднялся с дивана, на котором провёл почти весь день, с трудом дошёл до двери. На пороге стояла Милана – раскрасневшаяся, запыхавшаяся, с рюкзаком за плечами.
— Милана? Что ты тут делаешь? Одна?
— Не одна, с папой, — она указала на лестничную площадку, где стоял Толя – осунувшийся, с тёмными кругами под глазами. — Мы волновались. Ты не отвечал на звонки.
Иван Антонович посторонился, пропуская внучку. Толя остался на пороге, не решаясь войти.
— Можно? — спросил он тихо.
Иван Антонович молча кивнул. Что толку запрещать? Всё уже сказано, всё решено.
Милана прошла на кухню, по-хозяйски открыла холодильник:
— Дедушка, у тебя совсем ничего нет! Только молоко и какие-то консервы.
— Я не очень голодный в последнее время, — Иван Антонович попытался улыбнуться.
— Пап, — Милана повернулась к Толе, — давай сходим в магазин? Купим продуктов дедушке?
Толя кивнул, не глядя на отца:
— Конечно. Сейчас сходим.
— Не нужно, — возразил Иван Антонович. — Я сам завтра…
— Дедушка, — перебила его Милана, — мы хотим помочь. Правда, пап?
Толя наконец поднял взгляд на отца:
— Правда.
Когда они с Миланой ушли в магазин, Иван Антонович сел в кресло, чувствуя, как сильно бьётся сердце. Он не ожидал увидеть внучку – думал, Толя оградит её от всего этого, от семейного конфликта, от его обиды и разочарования.
Через полчаса они вернулись с полными пакетами. Милана тут же начала разбирать покупки, раскладывать продукты по полкам, что-то напевая себе под нос. Толя стоял у окна, не зная, куда себя деть.
— Пап, — наконец произнёс он, — нам нужно поговорить.
— О чём? — устало спросил Иван Антонович. — Всё уже сказано.
— Не всё, — Толя присел на край дивана. — Милана, ты можешь оставить нас ненадолго?
— Но я ещё не всё разложила, — запротестовала девочка.
— Милана, — в голосе Толи появились настойчивые нотки, — пожалуйста. Нам с дедушкой нужно поговорить.
Девочка нехотя вышла из кухни. Толя повернулся к отцу:
— Пап, я пришёл извиниться. Я поступил нехорошо, малодушно. Дал тебе ложную надежду, а потом… просто не смог настоять на своём.
Иван Антонович молчал. Слова извинения ничего не меняли.
— Я говорил с Мариной, — продолжил Толя. — Долго говорил. И с Миланой тоже. Я объяснил им, как важно для меня… для нас… чтобы ты не был один.
— И что они сказали? — спросил Иван Антонович, хотя уже знал ответ.
— Марина всё ещё против твоего переезда, — Толя опустил глаза. — Она считает, что это изменит всю нашу жизнь, создаст неудобства. А Милана… Милана сказала, что я поступаю неправильно, если оставлю тебя одного, когда тебе так тяжело.
Иван Антонович слабо улыбнулся:
— Умная девочка. Вся в бабушку.
— Да, — Толя тоже улыбнулся. — Пап, я не знаю, что делать. Я разрываюсь между вами. Я не хочу терять ни тебя, ни Марину. Но я не вижу решения, которое устроило бы всех.
Иван Антонович долго молчал, глядя в окно. Потом тихо произнёс:
— А решения и нет, сынок. Ты уже сделал свой выбор. И я его принимаю.
— Но я не хочу, чтобы между нами всё закончилось вот так, — в голосе Толи звучало отчаяние. — Ты мой отец. Единственный родной человек, который у меня остался после мамы.
— А ты мой сын, — ответил Иван Антонович.
В дверь кухни заглянула Милана:
— Можно я тоже скажу?
Толя кивнул. Девочка подошла к дедушке, взяла его за руку:
— Дедушка, я знаю, что папа поступил плохо. Он обещал, а потом испугался. Но он правда любит тебя. И я люблю. И я хочу, чтобы ты не был один.
Иван Антонович погладил внучку по голове:
— Спасибо, Милочка. Ты добрая девочка.
— Пап, я не могу предложить тебе переезд – Марина категорически против. Но я обещаю, что мы с Миланой будем приезжать каждую неделю.
Иван Антонович покачал головой:
— Не нужно давать обещаний, которые не сможешь выполнить, сынок. Я знаю, какая у тебя насыщенная жизнь.
— Нет, пап, — твёрдо сказал Толя. — Я должен расставить приоритеты. И ты – один из главных приоритетов. Я подвёл тебя с переездом, но я не подведу с визитами.
Иван Антонович хотел возразить, но увидел такую решимость в глазах сына, что промолчал. Может быть, на этот раз Толя действительно сдержит слово? Может быть, потеряв надежду на совместную жизнь, они хотя бы сохранят отношения?
***
После их ухода в квартире снова стало тихо. Иван Антонович долго сидел в кресле, глядя на фотографию Вали на стене.
— Знаешь, Валечка, — тихо сказал он, — я так и не получил то, о чём мечтал. Но, может быть, это и к лучшему? Может, и правда не стоит пытаться начать всё заново в моём возрасте? Может, нужно просто научиться жить с тем, что есть?
Прошёл месяц. Толя с Миланой действительно приезжали каждое воскресенье – привозили продукты, рассказывали новости, помогали по хозяйству. Иван Антонович постепенно оттаивал, хотя глубокая обида всё ещё саднила в сердце.
В один из воскресных дней, когда они втроём сидели за обедом, Толя вдруг сказал:
— Пап, я вынужден уехать в командировку на месяц. На Урал, новый проект. Связь там плохая, звонить не получится.
Иван Антонович кивнул:
— Ясно. Что ж, работа есть работа.
— Но Милана будет приезжать, — быстро добавил Толя. — Марина обещала её привозить.
Девочка кивнула, но в её глазах Иван Антонович увидел тень сомнения. И вдруг понял – ничего не изменилось. Обещания, заверения, клятвы – всё это слова. Реальность такова: он одинок, и так будет всегда. Толя выбрал свою жизнь, свою семью, свои приоритеты. И в этой жизни для старого отца места нет.
— Не нужно, — сказал Иван Антонович. — Я справлюсь сам. Всё в порядке.
— Но мы обещали… — начал Толя.
— Я освобождаю тебя от обещаний, — перебил его Иван Антонович. — Езжай в свою командировку, не беспокойся обо мне.
Толя выглядел одновременно виноватым и облегчённым:
— Я позвоню, как только будет возможность. И вернусь через месяц, максимум полтора.
Иван Антонович слабо улыбнулся:
— Конечно, сынок. Я буду ждать.
Но в глубине души он знал – ни через месяц, ни через полтора ничего не изменится. Будут новые командировки, срочная работа, новые оправдания. Потом Милана подрастёт, у неё появятся свои интересы, свои друзья, своя жизнь. И визиты станут всё реже, звонки – всё короче.
***
Когда Толя с Миланой ушли, Иван Антонович сел в кресло у окна, наблюдая, как они садятся в машину внизу. Толя что-то весело говорил дочери, она смеялась. Обычная счастливая семья. Без него.
Он достал из кармана фотографию Вали – ту самую, последнюю, где она улыбается, несмотря на болезнь, несмотря на боль. Она всегда была сильнее его, всегда смотрела вперёд с надеждой.
— Ты была права, Валечка, — тихо сказал он. — Одиночество не в отсутствии людей вокруг, а в невозможности поделиться с ними тем, что для тебя важно.
За окном начинался дождь. Квартира погружалась в сумрак. Иван Антонович не включал свет – сидел в темноте, слушая, как капли стучат по стеклу. Впереди была целая жизнь – одинокая, тихая, пустая. Но он справится. Он всегда справлялся.
Он просто спросил. Не настаивал. Но услышал в ответ: «Это неудобно. У нас тут свой уклад». Он улыбнулся и сказал: «Понимаю». А потом — больше не просил ничего. Никогда.
