Субботнее утро началось с того, что пригорела каша. Анна схватила кастрюлю — и тут же отдёрнула руку. В дверь звонили. Настойчиво.
— Дим! Открой кто-то! — крикнула она, засовывая обожжённый палец под холодную воду.
Муж прошлёпал в прихожую, загремел замками. И замер.
— Мам? Ты чего?
В кухню ввалилась Валентина Петровна — в своём вечном пуховике до колен, с клетчатой сумкой через плечо.
— Ой, деточки, заждались небось? Я ж не предупредила — телефон сел, пока ехала.
В груди неприятно кольнуло — свекровь из своей деревни выбиралась раз в год, и то по большим праздникам. А тут — ни с того ни с сего.
— Садитесь, Валентина Петровна. Чай будете?
— Буду, милая, буду. С дороги-то… Ох, умаялась! Четыре часа в электричке.
«Начинается. Сейчас полчаса про дорогу, потом про соседей, а под конец — бабах! — и главное выложит. Не зря же приперлась», — подумала Анна, доставая чашки.
Предчувствия её не обманули. Валентина Петровна долго рассказывала про то, как у соседки корова отелилась, как в магазине масло по двести рублей продают («грабёж средь бела дня!»), как участковый врач на пенсию ушла, а новую не прислали.
Дмитрий слушал, кивал, изредка хмыкал. Анна механически резала хлеб, думая о сгоревшей каше и о том, что хотела сегодня генеральную уборку затеять.
— Ладно, хватит вокруг да около ходить, — вдруг выпалила свекровь. — Димка, сынок, тут такое дело… Ленка твоя, сестра то есть, того… брюхатая.
Дмитрий поперхнулся чаем.
— В смысле?
— В прямом смысле! На седьмом месяце уже. От Колькиного, тракториста. Только они не расписаны — он, паразит, жениться не хочет. Говорит, рано ему ещё.
— Так это ж… это ж хорошо вроде? — растерянно пробормотал Дмитрий. — Ребёночек…
— Хорошо-то хорошо, да только вот что. Ленка в Москве рожать хочет. Говорит, тут и врачи получше, и ребёнку потом проще будет — с московской-то пропиской. Льготы там всякие, садики…
Анна почувствовала, как у неё холодеют руки. Вот оно.
— И что? — осторожно спросил Дмитрий.
— А то! Прописать её надо у вас. Временно! — Валентина Петровна подалась вперёд. — Она ж не жить к вам собирается. Приедет перед родами, в роддом ляжет, родит — и домой. А ребёночек с московской пропиской будет. Для его же блага!
Повисла тишина. Слышно было, как в соседней квартире кто-то сверлит стену.
— Мам, это… это надо подумать, — наконец выдавил Дмитрий.
— А чего тут думать? Своим же поможете! Или вам жалко, что ли?
— Да не в том дело…
— А в чём? — Валентина Петровна повернулась к невестке. — Анечка, ты-то что молчишь? Женщина женщину должна понять. Каково ей, бедной, без мужа, с пузом таким?
Анна смотрела в свою чашку. В голове проносились обрывки мыслей: «Приедет и останется… Ребёнка не выпишешь… Будут жить вчетвером в двушке… Ипотека…»
— Валентина Петровна, мы подумаем, — сухо сказала она. — Это серьёзный вопрос.
— Подумаете! — фыркнула свекровь. — Я вот о чём подумала — родная кровь в беде, а вы «подумаем»! Эх, Димка, Димка… Не ждала я от тебя такого.
Она встала, подхватила свою клетчатую сумку.
— Ладно, думайте. Только недолго — Ленке скоро рожать. Я у подруги переночую, а завтра к вечеру домой поеду. Позвоните, как надумаете.
Дверь за ней хлопнула. Супруги остались сидеть за столом.
— Блин, — выдохнул Дмитрий. — Вот это номер.
Ночной разговор
Весь день они ходили друг вокруг друга молча. За обедом не разговаривали. Потом Дмитрий ушёл в комнату, включил телевизор. Анна гремела на кухне посудой.
Вечером, уже в постели, началось.
— Слушай, а может, правда поможем? — негромко сказал Дмитрий в темноту. — Она же не чужая.
— Не чужая, — эхом отозвалась Анна. — Только вот что потом?
— В смысле?
— В прямом смысле. Приедет твоя Ленка с пузом. Родит. А дальше что? Думаешь, обратно в деревню поедет? С грудным ребёнком? Скажет — надо к врачам московским ходить, прививки делать. И останется.
— Ну не навсегда же…
— Димочка, милый, ты сам-то веришь в то, что говоришь? Вспомни своего двоюродного Витьку. «На недельку» приехал — три месяца выселить не могли. А тут — ребёнок! Попробуй его на улицу выставь.
Дмитрий молчал. Потом вздохнул:
— Но мама обидится. Ты же знаешь, какая она.
— Знаю. Полгода дуться будет, при встречах глаза отводить. И что? Мы из-за её обид должны жизнь себе сломать?
— Не драматизируй.
— Я не драматизирую! — Анна села в постели. — Дим, у нас ипотека! Тридцать тысяч в месяц! Мы оба пашем как проклятые, чтобы за эту квартиру платить. А ты хочешь её превратить в проходной двор?
— Да понимаю я…
— Нет, не понимаешь! Ты привык, что мамочка приезжает, поплачет, надавит на жалость — и ты сдаёшься. А потом я расхлёбываю! Как с тем же Витьком было. Кто его выселял? Кто скандалил? Я!
— Не ори.
— А я и не ору! Я пытаюсь до тебя достучаться!
Они лежали в темноте, каждый на своей половине кровати. Между ними будто выросла невидимая стена. Анна чувствовала, как колотится сердце. Злость, обида, страх — всё смешалось в один тугой комок в груди.
— Ладно, — глухо сказал Дмитрий. — Завтра схожу к юристу. Узнаю, что и как. А там посмотрим.
— Вот и сходи. Только к нормальному, а не к дяде Васе из гаражей.
Юридическая контора ютилась на первом этаже жилого дома. Анна настояла, чтобы пойти вместе — не доверяла она Димкиной сговорчивости.
Юрист оказался мужиком лет пятидесяти, с редкими волосами и усталыми глазами. Выслушал, покивал, полистал какую-то книжку.
— Так, понятно. Значит, сестра хочет прописаться для родов. Ситуация типовая. Сразу скажу — не советую.
— Почему? — напрягся Дмитрий.
— Объясняю. Первое — если она пропишет ребёнка, выписать его вы сможете только через суд. А суд в 99 процентах случаев на стороне матери с младенцем. Будете годами судиться.
— Но она же сама уедет…
— Молодой человек, — юрист снял очки, протёр их. — Я двадцать лет этим занимаюсь. Знаете, сколько раз слышал «сама уедет»? И знаете, сколько раз они уезжали? Ноль.
Анна толкнула мужа локтем — вот видишь, мол.
— Второе, — продолжал юрист. — Прописка ради льгот — это фиктивная регистрация. Статья 322.2 УК РФ. До трёх лет лишения свободы.
Дмитрий побледнел.
— Но мы же родственники…
— Без разницы. Если человек реально не проживает — это фиктивная регистрация. Участковый придёт проверять — что скажете? Соседи подтвердят, что она у вас живёт?
— То есть вообще никак? — упавшим голосом спросил Дмитрий.
— Легально — никак. Риски ваши.
Домой ехали молча. Дома Дмитрий сразу пошёл на кухню, достал из холодильника пиво. Анна села рядом.
— Ну что, звонить будешь?
— А куда деваться? — Он сделал большой глоток. — Надо же объяснить.
— Давай я рядом буду. Для поддержки.
— Давай.
Валентина Петровна ответила сразу, будто ждала у телефона.
— Ну что, надумали? — вместо приветствия спросила она.
— Мам, мы тут это… к юристу ходили…
— К какому ещё юристу? — голос свекрови сразу стал подозрительным.
— Ну, узнать, как правильно всё оформить. И он сказал… В общем, мам, нельзя так делать. Это незаконно.
— Что значит незаконно? Родному человеку помочь — незаконно?
Дмитрий держал телефон на громкой связи. Голос Валентины Петровны становился всё громче и обиженнее.
— Мам, пойми, если Лена пропишет ребёнка, мы его потом не выпишем. Только через суд. А суд…
— Какой ещё суд? С ума сошли? Родную сестру под суд?
— Да не её под суд! Просто если она не захочет выписываться…
— Не захочет? Ты что несёшь, Димка? Это ж Ленка, не какая-то там!
— Мам, ну пойми ты! Это статья уголовная может быть. Фиктивная регистрация называется.
В трубке повисло молчание. Потом донёсся всхлип.
— Димочка, сыночек… Я от тебя такого не ожидала. Родная сестра в беде, а ты… Жена твоя небось научила, да? Ей чужая Ленка, вот и не хочет помогать!
— Мама, при чём тут Аня?
— А при том! Сам бы ты никогда… Эх, Димка, Димка. Не думала я на старости лет такое услышать. От родного сына…
Она бросила трубку. Дмитрий ещё какое-то время держал телефон у уха, потом медленно положил.
— Вот и поговорили.
Три дня Валентина Петровна не отвечала на звонки. На четвёртый позвонила сама — Анна как раз мыла полы.
— Димка дома? — сухо спросила свекровь.
— На работе. Вечером будет.
— Передай — Ленка в больницу легла. Раньше срока схватки начались. В районной нашей.
— Господи! А как она?
— Пока держат. Капельницы ставят. Нервы, говорят. Переволновалась девка.
В голосе свекрови звучал неприкрытый упрёк — вот, мол, до чего довели.
— Валентина Петровна, может, мы чем-то поможем? Деньгами там или…
— Не надо нам ваших денег. Сами справимся. Передай Димке — пусть не звонит. Не надо.
Гудки.
Анна села прямо на пол. В груди было пусто и гадко. Может, правда из-за них? Может, надо было согласиться?
Нет. Она встала, отжала тряпку. Нельзя из жалости законы нарушать. Нельзя из чувства вины себе яму рыть.
Но от этих правильных мыслей легче не становилось.
Лена родила через неделю. Мальчик, три двести, здоровый. Дмитрий узнал от дальней родственницы — мать по-прежнему трубку не брала.
— Поехали к ним, — решительно сказал он в субботу утром. — Хватит эту дурь разводить. Повезём подарки, поздравим. Не чужие же.
— А если не пустят?
— Пустят. Мама отходчивая.
Собрали сумки — памперсы, распашонки, погремушки. Анна испекла пирог. Четыре часа в электричке, потом на попутке до деревни.
Валентина Петровна открыла не сразу. Стояла в дверях, глядя на сына исподлобья. Потом всхлипнула и обняла.
— Дурак ты, Димка. Ну да ладно, проходите. Ленка с малым в горнице.
Лена лежала на диване, бледная, с синяками под глазами. Рядом в люльке сопел младенец.
— Ну, показывай племянника, — улыбнулся Дмитрий.
Разговор клеился туго. Лена отвечала односложно, Валентина Петровна хлопотала с чаем. Наконец Анна не выдержала:
— Слушайте, давайте начистоту. Мы не от вредности отказали. Просто испугались. За вас и за себя. Это правда опасно было.
— Знаю, — неожиданно сказала Лена. — Я потом сама к юристу в райцентре съездила. Он то же самое сказал. Что нельзя так.
— Вот видишь! — обрадовался Дмитрий. — А мама нас чуть не прокляла.
— Да ладно тебе, — отмахнулась Валентина Петровна. — Погорячилась я. Думала, как лучше для Ленки сделать.
— Мам, а давай мы по-другому поможем? — предложила Анна. — Врача хорошего найдём. Или в областной центр свозим на консультацию. Деньгами поможем.
— Вот это дело, — кивнула свекровь. — Вот это по-нашему.
В электричке Дмитрий задремал. Анна смотрела на проносящиеся за стеклом поля.
Всё вроде обошлось. Помирились. Лена с ребёнком в деревне останется — там воздух чистый, молоко своё. Валентина Петровна поможет, да и Колька-тракторист, глядишь, образумится.
А они вернутся в свою московскую двушку. В свою крепость, которую так важно уметь защищать. Даже от родных. Особенно от родных.
«Грустно как-то получается», — подумала Анна. — «Вроде и правильно всё сделали, а на душе гадко. Будто предали кого-то».
Но это пройдёт. Должно пройти. Они научились говорить «нет» — это важное умение. Болезненное, но важное.
За окном начинало смеркаться. Скоро Москва. Скоро дом.
Их дом. Который они будут защищать.
Даже если для этого придётся стать «плохими».
