Валентина Сергеевна звонила каждое утро в половине седьмого — не потому, что хотела разбудить невестку, а потому, что в этом возрасте сон приходит урывками, а одиночество начинает давить с первыми лучами солнца.
— Лариса, доченька, — голос в трубке дрожал, как осенний лист на ветру, — ты Антошу покорми хорошенько. Он вчера такой усталый был, когда заезжал.
Лариса прижала телефон плечом к уху, одновременно намазывая масло на хлеб и заваривая кофе. На кухонном столе уже лежала выглаженная рубашка — третья за неделю, потому что Антон любил менять их через день, но стирать и гладить почему-то не любил.
— Он заезжал к вам вчера? — удивилась Лариса.
— Нет, милая, это… я перепутала. Давно уже не заезжал.
В голосе свекрови мелькнуло что-то похожее на обиду, но тут же растворилось в привычной заботе о сыне. Лариса молча кивнула, хотя Валентина Сергеевна не могла этого видеть.
После звонка она машинально проверила холодильник — котлеты были, салат тоже, нужно только картошку почистить вечером. И борщ доварить. И ещё Антон просил купить его любимое пиво, то самое, что продают только в магазине через три квартала.
Рабочий день пролетел в привычной суете отчётов и совещаний. Лариса работала бухгалтером в небольшой фирме, где все друг друга знали по именам и дни рождения отмечали всем отделом. Начальница Марина Павловна частенько оставалась с ней покурить на лестничной площадке — Лариса не курила, но компанию составляла.
— Слушай, а почему ты никогда не жалуешься? — спросила как-то Марина Павловна, выпуская дым в приоткрытое окно. — У всех мужья как мужья — то не так, это не эдак. А ты молчишь.
— А что жаловаться? — пожала плечами Лариса. — Нормальный у меня муж.
— Нормальный — это который ужин иногда сам готовит, — хмыкнула начальница. — А не тот, за которым как за ребёнком ухаживать надо.
Лариса промолчала.
Вечером, помешивая борщ, Лариса услышала, как хлопнула входная дверь. Антон вернулся раньше обычного. По звуку шагов она определила — настроение неважное. Тяжёлые, размеренные шаги человека, который несёт груз обид на весь мир.
— Лариса! — голос из прихожей был требовательным. — Где мои серые брюки?
— В шкафу, на вешалке справа.
— Нет их там!
Она выключила газ, вытерла руки о фартук и пошла в спальню. Брюки висели ровно там, где она сказала. Молча сняла их с вешалки, протянула мужу.
— Могла бы и сама принести, — буркнул Антон, выхватывая брюки. — Целый день дома сидишь.
— Я на работе была, — тихо напомнила Лариса.
— Работа! — фыркнул он. — Тоже мне работа — бумажки перекладывать. Вот я работаю, по-настоящему работаю!
Антон был менеджером по продажам в автосалоне. Работа и правда нервная — с клиентами, с планами продаж, с начальством. Но почему-то его усталость всегда весила больше, чем её.
За ужином он молчал, уставившись в телефон. Лариса ела борщ и думала о том, что забыла купить стиральный порошок. И ещё нужно записаться к стоматологу — зуб побаливает уже неделю, но всё времени нет.
— Невкусно, — вдруг сказал Антон, отодвигая тарелку. — Пересолила.
Лариса попробовала из своей тарелки — соли было в самый раз.
— Прости, — сказала она машинально.
— Вечно ты так, — он встал из-за стола. — Даже борщ нормальный сварить не можешь. Мать вот умеет готовить, не то что ты.
Валентина Сергеевна действительно готовила вкусно. Особенно удавались ей пироги — с капустой, с яблоками, с мясом. Но последний раз она пекла их года два назад, когда ещё могла долго стоять у плиты.
Ночью Лариса долго не могла уснуть. Антон храпел рядом, раскинувшись на три четверти кровати. Она лежала на самом краешке, боясь пошевелиться, и думала о том, что завтра суббота, а значит, нужно съездить на рынок, потом заехать к свекрови — отвезти продукты, лекарства.
Телефон зазвонил в половине шестого утра. Лариса, не открывая глаз, потянулась к трубке — наверное, Валентина Сергеевна опять перепутала время.
— Алло?
— Это Лариса? — незнакомый женский голос. — Я соседка Валентины Сергеевны. Приезжайте скорее, ей плохо!
Лариса вскочила с кровати, начала одеваться. Антон недовольно заворочался.
— Куда это ты собралась? — пробурчал он сквозь сон.
— К твоей маме. Ей плохо.
— М-м-м… Ну съезди, — он повернулся на другой бок. — И борща свари нормального, вчерашний есть невозможно было.
Лариса не стала отвечать. Схватила сумку, ключи и выбежала из квартиры.
Валентина Сергеевна лежала на старом диване в своей однокомнатной квартире на окраине города. Лицо серое, дыхание тяжёлое. Соседка — тётя Галя — суетилась рядом с пузырьками и таблетками.
— Я скорую вызвала, — сообщила она. — Но они сказали, может, не сразу приедут — суббота, много вызовов.
— Что случилось?
— Да вот, встать утром не смогла. Хорошо, у меня ключи есть — мы друг другу на всякий случай оставили. Сердце, наверное. Она последнее время всё жаловалась.
Лариса села на край дивана, взяла свекровь за руку — холодная, почти невесомая.
— Валентина Сергеевна, это я, Лариса.
Веки дрогнули, приоткрылись. В выцветших голубых глазах мелькнуло узнавание.
— Ларочка… — губы едва шевелились. — Антоша… где Антоша?
— Сейчас приедет, — соврала Лариса. — Вы не волнуйтесь.
Скорая приехала через час. Врач, молодой парень с усталым лицом, долго слушал сердце, мерил давление, щупал пульс.
— Госпитализация нужна, — сказал он наконец. — Но бабушка отказывается.
— Не поеду я никуда, — прошелестела Валентина Сергеевна. — Дома помру.
— Мам, ну что вы такое говорите! — Лариса погладила её по седым волосам. — Надо в больницу, там помогут.
— Не надо… Ларочка, милая, ты уж прости… За всё прости…
Врач покачал головой, выписал рецепты, дал рекомендации. Когда скорая уехала, Лариса позвонила Антону.
— Твоя мама в тяжёлом состоянии. Нужна госпитализация, но она отказывается.
— Ну и что я сделаю? — в трубке слышалось недовольство. — Силой её не потащишь. Присмотри там за ней.
— Антон, приезжай. Она тебя спрашивает.
— Некогда мне. У меня дела. В понедельник заеду.
Гудки. Лариса посмотрела на телефон, потом на свекровь. Та лежала с закрытыми глазами, но по дрожанию век было понятно — не спит.
— Он занят, — тихо сказала Лариса. — Важная встреча. Но обязательно приедет, как освободится.
Валентина Сергеевна кивнула. По щеке поползла слеза.
Следующие две недели Лариса практически жила у свекрови. Утром — уколы, таблетки, завтрак. Потом бегом на работу — Марина Павловна, спасибо ей, входила в положение, разрешала уходить пораньше. После работы — снова к Валентине Сергеевне. Готовить, кормить, мыть, переодевать. Ночью — домой, где Антон встречал её недовольным взглядом и претензиями: почему ужин не готов, почему рубашки не поглажены, почему в холодильнике пусто.
— Может, сам что-нибудь приготовишь? — однажды не выдержала Лариса. — Я целый день у твоей мамы.
— Это твоя обязанность — за ней ухаживать, — отрезал Антон. — Ты же жена.
— Она твоя мать!
— И что? Я деньги зарабатываю. А ты что делаешь? Только жалуешься.
Лариса прикусила губу. Спорить не было сил. Она молча разогрела вчерашний суп, нарезала хлеб, поставила на стол. Антон ел, не поднимая глаз от телефона.
— Кстати, — сказал он, дожёвывая, — в субботу у меня корпоратив. Так что не жди.
— В субботу у твоей мамы день рождения.
— Ну и что? Не ребёнок же она, обойдётся без меня.
Лариса смотрела на мужа и удивлялась — когда он стал таким? Или всегда был, просто она не замечала? Молодая была, влюблённая. А любовь, как известно, слепа.
В субботу Лариса купила небольшой тортик, заварила чай покрепче — как любила Валентина Сергеевна. Свекровь к тому времени почти не вставала, но в честь дня рождения попросила причесать её и даже накрасить губы бледно-розовой помадой.
— Красивая я? — спросила она, глядя в маленькое зеркальце.
— Очень, — улыбнулась Лариса.
— Врёшь, — Валентина Сергеевна тоже улыбнулась. — Но спасибо. Антоша не приедет?
— Он… у него важное совещание. На работе. Передавал поздравления.
— Не ври, милая. Я всё понимаю. Корпоратив у него, да? Он всегда любил праздники. А дни рождения — нет. Особенно мой.
Они пили чай, и Валентина Сергеевна рассказывала о том, как родился Антон — недоношенный, маленький, врачи не верили, что выживет. Как не спала ночами, выхаживая. Как радовалась первому слову, первому шагу, первой пятёрке в школе.
— Избаловала я его, — вздохнула она. — Один рос, без отца. Всё ему, всё для него. А теперь вот… Прости меня, Ларочка.
— За что вам прощения просить?
— За то, что такого сына вырастила. Видела ведь, какой он… Эгоист. Но молчала. Думала, семья — это святое, нельзя вмешиваться. А надо было. Надо было тебе сказать — беги, девочка, пока не поздно. Найдёшь себе хорошего человека, который ценить будет.
— Валентина Сергеевна…
— Нет, дай сказать. Немного мне осталось, чувствую. Хочу, чтобы ты знала — ты хорошая. Лучшей невестки я бы и не пожелала. А что Антошка… Бог ему судья.
Той ночью Лариса осталась у свекрови. Спала на раскладушке рядом с диваном, просыпаясь от каждого шороха, от каждого изменения в дыхании больной.
Под утро Валентина Сергеевна позвала её.
— Ларочка, подойди.
Лариса села на край дивана, взяла свекровь за руку.
— В комоде, в нижнем ящике, под бельём… Возьмёшь потом. Это тебе. Только Антону не говори.
— Что вы такое говорите? Вы поправитесь, и сами всё…
— Нет, милая. Чувствую — скоро. Ты обещай. Возьмёшь?
— Обещаю.
Валентина Сергеевна успокоилась, закрыла глаза. Дыхание стало ровнее. Лариса просидела рядом до рассвета, держа её за руку.
Антон появился только к вечеру воскресенья — небритый, помятый, с запахом перегара.
— Ну как она? — спросил с порога.
— Плохо. Садись, поговори с ней.
— Да что говорить-то? — он прошёл в комнату, постоял над диваном. — Мам, это я, Антон.
Валентина Сергеевна открыла глаза, долго смотрела на сына.
— Антоша… Сынок…
— Ну что ты, мам, чего раскисла? Всё будет хорошо.
— Хорошо… — она попыталась улыбнуться. — Ларису береги. Слышишь? Береги её.
— Да-да, конечно.
Антон посидел ещё минут пять, потом начал ёрзать, поглядывать на часы.
— Мне пора, — сказал наконец. — Дела.
— Какие дела в воскресенье вечером? — не выдержала Лариса.
— Не твоё дело! — огрызнулся он. — Я тут с Викой договорился… То есть, с коллегой. По работе встретиться.
Вика. Так вот как её зовут. Лариса почувствовала, что должна что-то испытывать — ревность, обиду, злость. Но внутри было пусто. Только усталость. Бесконечная усталость.
Когда Антон ушёл, Валентина Сергеевна снова позвала её.
— Он к другой ушёл, да?
Лариса молчала.
— Не молчи. Я же не дура. Вижу всё.
— Да, наверное. Не знаю.
— Знаешь. И правильно, что знаешь. Уходи от него, Лариса. Пока молодая. Пока жизнь впереди.
— Куда я пойду? У нас квартира совместная, ипотека…
— Квартира! — Валентина Сергеевна горько усмехнулась. — Разве в квартире счастье? Ты на меня посмотри — всю жизнь в четырёх стенах. А толку? Сын родной прийти не может. Только ты… Только ты, чужой человек, а роднее родного.
Она закашлялась. Лариса дала ей воды, поправила подушку.
— Спасибо, доченька. Ты иди домой, отдохни. Завтра на работу ведь.
— Я лучше останусь.
— Нет, иди. Тётя Галя посидит. Мы договорились.
Дома Антона не было. Лариса приняла душ, легла спать. Проснулась от звонка телефона — тётя Галя, голос дрожит:
— Лариса, милая… Валентина Сергеевна… Час назад…
Лариса села в постели. Значит, всё. Конец.
— Я сейчас приеду.
— Не надо, я всё сделаю. Скорую вызвала, они приедут, заберут. Ты Антону скажи.
Антон вернулся под утро. Лариса ждала его на кухне.
— Твоя мама умерла, — сказала она без предисловий.
Он замер в дверях.
— Когда?
— Ночью. В два часа.
— А… а что теперь? Хоронить надо?
— Надо.
— Чёрт, денег нет совсем. На карте пусто, а до зарплаты ещё неделя.
Лариса молча достала из сумочки конверт — отложенные на стоматолога деньги.
— Вот. Десять тысяч. На первое время хватит.
Антон взял конверт, даже не поблагодарил.
— Ладно, разберёмся. Ты это… Займись там всем. Похоронами. У меня на работе аврал.
— У тебя мать умерла!
— Ну умерла и умерла! — вдруг взорвался он. — Что я, воскресить её должен? Жизнь продолжается!
Лариса смотрела на мужа и понимала — всё. Финал. Занавес.
Похороны были скромные. Пришли несколько соседей, тётя Галя, две подруги Валентины Сергеевны из поликлиники, где она когда-то работала медсестрой. Антон стоял в стороне, постоянно поглядывая на телефон. После девятого дня исчез совсем — сказал, что срочная командировка.
Лариса приехала в квартиру свекрови разбирать вещи. Тётя Галя помогала — складывали одежду в пакеты для церкви, перебирали старые фотографии, письма.
— Хорошая была женщина, — вздыхала тётя Галя. — Только несчастная. Всю жизнь для сына жила, а он…
Лариса вспомнила про нижний ящик комода. Под стопкой белья нашла свёрток в газете и конверт. В конверте — записка, написанная дрожащим почерком:
«Ларочка, милая! Это тебе. Квартиру я продала месяц назад, когда совсем плохо стало. Знала, что Антошка её пропьёт или той своей отдаст. А тебе нужнее. Ты уйдёшь от него, я знаю. И правильно сделаешь. Начнёшь новую жизнь. Счастливую. Ты заслужила. Прости, что при жизни не решилась отдать — боялась, что откажешься. Спасибо за всё. За доброту, за терпение, за любовь. Дай Бог тебе счастья. Твоя В.С.»
В свёртке были деньги. Много денег.
— Батюшки! — ахнула тётя Галя, заглянув через плечо. — Это что ж такое?
— Валентина Сергеевна квартиру продала, — прошептала Лариса.
— Продала? Когда?
— Месяц назад, пишет.
— Ах она хитрюга! — тётя Галя всплеснула руками. — Я-то думаю, что это за мужики приходили, бумаги какие-то подписывали. Она сказала — из соцзащиты. А это, выходит, покупатели были?
— Выходит, так.
— И Антон не знает?
— Не знает.
Тётя Галя хитро прищурилась.
— И не узнает?
— Не узнает.
— Правильно. Нечего ему знать. Он мать родную бросил, а она — мать! — всё равно о нём думала. Чтоб не пропил, чтоб не промотал. Умная была Валентина. Знала, кому оставить.
Лариса спрятала свёрток в сумку. Руки дрожали. Это был шанс. Шанс начать всё сначала.
Дома она нашла Антона за сборами. Чемодан на кровати, вещи разбросаны.
— Переезжаешь? — спокойно спросила Лариса.
— А что толку скрывать? — он пожал плечами. — Да, ухожу. К Вике. Надоело мне это всё. Ты вечно усталая, недовольная. Дома бардак, жрать нечего. Какая из тебя жена?
— Никакая, — согласилась Лариса. — Давай разведёмся.
Антон удивлённо поднял брови — ждал слёз, истерик, уговоров.
— Вот и отлично! — обрадовался он. — По-хорошему разойдёмся. Квартиру продадим, пополам поделим.
— Хорошо.
— И мамкину квартиру тоже продам. Хоть какие-то деньги будут.
Лариса промолчала.
Развод оформили быстро — благо, детей не было, имущество особо делить нечего. Квартиру выставили на продажу. Антон с Викой сняли жильё, ждали денег.
А потом он приехал в квартиру матери. С Викой — крашеной блондинкой в мини-юбке и с недовольным выражением лица.
— И долго мы тут торчать будем? — капризно спросила она.
— Сейчас, солнце. Только документы заберу.
Дверь открыла незнакомая женщина в халате.
— Вы к кому?
— Это квартира моей матери! — возмутился Антон.
— Была вашей матери. Теперь моя. Вот документы, если не верите.
Она показала договор купли-продажи. Дата — месяц назад. Подпись Валентины Сергеевны, заверенная нотариусом.
— Не может быть! — Антон выхватил бумаги. — Она была больна! Не могла продать!
— Могла и продала. При полном уме и твёрдой памяти. Если есть вопросы — к нотариусу.
— Но… но деньги! Где деньги?
— Откуда я знаю? Что хотела, то и сделала с ними. А теперь извините, у меня обед стынет.
Дверь захлопнулась.
— Что за чертовщина? — растерянно пробормотал Антон.
— Видимо, твоя мамаша не такая дура была, как ты думал, — фыркнула Вика. — Знала, что сыночек любимый её бросил, вот и решила…
— Заткнись!
— Сам заткнись! — взвизгнула она. — Ты говорил, что у тебя две квартиры! Что мы заживём! А теперь что? Одна ипотечная, да и ту ещё продать надо!
— Продадим, не ори.
— Продадим! — передразнила Вика. — А жить где будем? На съёмной? Я не подписывалась на это! У меня Серёга был — у него и машина, и квартира своя. А я на тебя, неудачника, польстилась!
— Какой ещё Серёга?
— А такой! Звонил вчера, обратно звал. И я, дура, отказалась! Из-за тебя!
Они ругались всю дорогу до дома. Вернее, ругалась Вика, а Антон мрачно молчал, переваривая случившееся. Мать продала квартиру. Продала и не сказала ему. Но куда дела деньги?
Ответ пришёл через неделю, когда он случайно встретил тётю Галю на рынке.
— А, Антон! — она окинула его неодобрительным взглядом. — Как жизнь молодая?
— Нормально, — буркнул он.
— Вику-то свою береги. А то сбежит ведь. Не Лариса тебе — та терпеливая была.
— При чём тут Лариса?
Тётя Галя хитро улыбнулась.
— А при том. Умная девка. И Валентина твоя умная была. Знала, кому добро оставить.
— Вы о чём?
— Ни о чём. Привет Вике передавай. Если ещё не сбежала.
Вика сбежала через две недели, прихватив все деньги, которые Антон отложил на первый взнос за машину. Оставила записку: «Ищи себе другую дуру. Эта уже нагулялась».
Антон сидел в пустой съёмной квартире и думал о том, как всё повернулось. Был дом, была жена, которая создавала уют, готовила, стирала, гладила. Была мать, которая любила несмотря ни на что. А теперь? Пустота.
Он набрал номер Ларисы.
— Алло? — голос был спокойный, даже весёлый.
— Лариса, это я. Можно встретиться? Поговорить надо.
— О чём говорить-то, Антон? Мы всё решили.
— Ну… может, погорячились? Давай попробуем сначала. Я понял много чего.
В трубке помолчали.
— Знаешь что, Антон? Не звони мне больше. Совсем не звони. У тебя своя жизнь, у меня — своя.
— Лариса, ну послушай…
Гудки.
Он перезвонил. Номер не отвечал. Через час — тот же результат. Потом телефон оказался выключен.
А Лариса в это время сидела в небольшой кофейне в центре города, пила капучино и улыбалась. Напротив сидела Марина Павловна — уже не начальница, а просто хорошая знакомая.
— Ну что, новоселье когда справлять будешь? — спросила она.
— Через неделю въезжаю. Ремонт почти закончили.
— Молодец. Правильно сделала — небольшая, но своя. И район хороший.
— Валентине Сергеевне спасибо. Если бы не она…
— Умная была женщина. Видела, что к чему. И тебя оценила по достоинству. Знаешь, я ведь думала, ты так и будешь всю жизнь с этим… индюком жить.
Лариса засмеялась. Впервые за долгое время засмеялась искренне, от души.
— Я тоже так думала. Привыкла, наверное. Думала — все так живут.
— Не все, подруга. Совсем не все. Ты вот на работу новую когда выходишь?
— Через две недели. Хотела отдохнуть немного, в себя прийти.
— Правильно. Отдыхай. Заслужила.
Они ещё долго сидели, болтали о всякой ерунде — о погоде, о новом сериале, о том, что юбки опять укоротились. Обычный женский разговор. Но для Ларисы он был символом новой жизни. Жизни, где можно просто сидеть в кофейне среди дня. Где не надо бежать домой готовить ужин. Где никто не упрекнёт за пересоленный борщ или неглаженую рубашку.
Вечером она вернулась в съёмную квартиру — временное пристанище до переезда в собственное жильё. Включила телевизор, заварила чай, устроилась на диване с книжкой. Тишина. Покой. Никто не хлопает дверью, не требует внимания, не упрекает.
На столе лежала фотография — Валентина Сергеевна в молодости, красивая, улыбающаяся. Лариса часто разговаривала с ней — рассказывала о новой работе, о ремонте, о планах на будущее.
— Спасибо вам, — шептала она. — За всё спасибо. Я буду счастливой, обещаю.
А где-то на другом конце города Антон мыкался по съёмным углам, перебиваясь случайными заработками — из автосалона уволили за прогулы. Иногда он вспоминал, как приходил домой, а там — накрытый стол, чистота, уют. Вспоминал и злился — на Ларису, на мать, на Вику, на весь мир. Только на себя злиться не получалось. Проще было обвинить других.
Прошёл год. Лариса обжилась в новой квартире, наладилась на новой работе. Начала ходить в спортзал, записалась на курсы английского — всегда мечтала выучить, но времени не было. По выходным встречалась с подругами, ездила на дачу к Марине Павловне, ходила в театры.
Однажды, выходя из магазина, столкнулась с Антоном. Постаревший, какой-то помятый, в мешковатой куртке.
— Лариса! — он просиял. — Вот это встреча!
— Здравствуй, Антон.
— Слушай, может, кофе выпьем? Поговорим?
— Извини, тороплюсь.
— Ну хоть пять минут! Лариса, ну пожалуйста!
Она вздохнула. Пять минут — не страшно.
В кафе он долго мялся, подбирал слова.
— Я вот думал… Мы же хорошо жили, правда? Ну были проблемы, у кого их нет? Но в целом…
— Антон, к чему ты клонишь?
— Может, попробуем снова? Я изменился, честное слово! Понял много чего. Мама была права — ты лучшее, что у меня было.
Лариса смотрела на бывшего мужа и удивлялась — неужели она столько лет прожила с этим человеком? Чужой, совершенно чужой.
— Нет, Антон. Ничего не получится.
— Но почему? Я же говорю — изменился!
— Дело не в тебе. Я изменилась. Стала другой. И эта другая я не хочет возвращаться в прошлое.
— У тебя кто-то есть? — ревниво спросил он.
— Есть. Я сама у себя есть. И мне этого достаточно.
Она встала, оставив недопитый кофе.
— Удачи тебе, Антон. Искренне желаю найти своё счастье.
— А моё счастье уходит! — крикнул он ей вслед.
Лариса обернулась.
— Твоё счастье ушло в тот день, когда ты не приехал к умирающей матери. Когда выбрал корпоратив вместо её дня рождения. Когда решил, что твоя усталость важнее чужой. Ищи другое счастье, Антон. Это уже не твоё.
Она вышла из кафе, подставив лицо весеннему солнцу. Город шумел, жил своей жизнью. И Лариса жила — своей, настоящей, свободной жизнью. Той, которую подарила ей мудрая женщина, умевшая любить и прощать, но знавшая, кто достоин её последнего дара.
В сумочке лежал маленький конверт — Лариса носила его с собой как талисман. Записка от Валентины Сергеевны, последние её слова: «Будь счастлива».
И она была. По-настоящему, без оговорок, без компромиссов. Просто счастлива.
А это, наверное, лучшая благодарность, которую можно дать человеку, подарившему тебе свободу.
