— Я мыла полы, когда пришёл нотариус. А свекровь сказала: «Теперь квартира — Нади». Только Надя — не я.
Серафима Аркадьевна, моя свекровь, поправила седые кудряшки и улыбнулась так, будто только что не отдала трёхкомнатную квартиру в центре соседке с первого этажа. Той самой, что каждое утро выгуливала своего мопса Фунтика под нашими окнами и всегда здоровалась приторно-сладким голосом.
— Надюша, деточка, ты не расстраивайся, — прошелестела Серафима, обращаясь ко мне. — Это всё для вашего с Костиком блага. Надежда Павловна обещала присматривать за мной до конца моих дней, а потом вы всё равно сможете здесь жить.
Я молча смотрела на лужу мыльной воды, в которой отражалось моё перекошенное от шока лицо. Пятнадцать лет брака, пять лет совместного проживания в этой квартире, где я готовила, убирала, ухаживала за свекровью, терпела её вечные придирки — и всё коту под хвост. Вернее, мопсу под хвост.
Костик, мой муж, нервно курил на балконе. Он знал. Я видела это по его опущенным плечам и по тому, как он старательно избегал моего взгляда.
— Кость, ты знал? — спросила я, выходя на балкон с тряпкой в руках.
— Надь, мама так решила. Я ничего не мог сделать, — промямлил он, выпуская струйку дыма в серое октябрьское небо.
И тут меня прорвало. Пятнадцать лет накопленной обиды, унижения и разочарования вырвались наружу.
— Ничего не мог сделать?! — я швырнула мокрую тряпку на пол. — А что ты вообще можешь, Костя? Ты ни разу не заступился за меня перед твоей мамашей! Ни разу не сказал ей, что я тоже человек и имею право на уважение! Пятнадцать лет я терпела её вечные придирки, её «Надюша, ты неправильно варишь борщ», «Надюша, ты плохо погладила Костину рубашку», «Надюша, в моё время женщины умели и работать, и дом содержать в идеальном порядке»! Я ради вас уволилась с любимой работы, чтобы ухаживать за твоей мамой, когда у неё случился инсульт! Я поменяла ей миллион памперсов, я кормила её с ложечки, я возила её по врачам! А теперь она просто взяла и переписала квартиру на эту… эту собачницу?!
Костя смотрел на меня так, будто видел впервые. Возможно, так оно и было. Я никогда не повышала голос, всегда была тихой, покладистой, «удобной» Надей. Терпеливой и понимающей. Но всему есть предел.
— Она старенькая, — пробормотал он. — У неё деменция начинается…
— Деменция?! — я истерически рассмеялась. — Серафима Аркадьевна вчера обыграла меня в шахматы три раза подряд и прокомментировала каждый мой ход! Она наизусть помнит все серии «Санта-Барбары»! Какая, к чёрту, деменция?!
Я вдруг поняла, что с меня хватит. Просто хватит. Я прожила лучшие годы своей жизни в тени этой женщины, пытаясь угодить ей и заслужить её одобрение. И вот моя награда.
— Надь, ну не плачь, — Костя попытался обнять меня, но я оттолкнула его руки.
— Не трогай меня, — процедила я сквозь зубы. — Я ухожу. Собираю вещи и ухожу. Наслаждайтесь жизнью с твоей мамочкой и её новой наследницей.
— Но куда ты пойдёшь? — растерянно спросил Костя.
И тут я улыбнулась. Впервые за долгое время я почувствовала что-то похожее на удовлетворение.
— У меня есть план Б, Костя. У меня всегда был план Б.
План Б появился ещё три года назад, когда я случайно нашла в комоде свекрови её дневник. Серафима Аркадьевна вела его много лет, записывая туда самые сокровенные мысли. Я не собиралась читать чужие секреты, но одна запись бросилась в глаза: «Надька думает, что квартира достанется ей и Косте. Как бы не так! Эта выскочка из Саратова не получит ни метра моей жилплощади. Лучше отпишу соседке».
Тогда я впервые задумалась о том, что моя семейная жизнь — это карточный домик, который может рухнуть в любой момент. И начала действовать.
Прежде всего, я открыла тайный счёт в банке. Каждый месяц откладывала туда небольшую сумму из денег, которые давал мне Костя на хозяйство. Экономила как могла — покупала продукты на оптовых рынках, сама шила шторы, ходила в парикмахерскую раз в полгода вместо ежемесячных визитов.
Затем я занялась самообразованием. По ночам, когда все спали, я изучала юридические сайты, форумы и статьи о наследовании, дарении и признании сделок недействительными. Я консультировалась с юристами анонимно, представляясь «подругой в сложной ситуации».
И, наконец, самое главное — я начала записывать. Каждый разговор со свекровью, каждую её угрозу, каждое признание. Миниатюрный диктофон в кармане фартука стал моим верным союзником.
«Надька, не думай, что эта квартира когда-нибудь будет твоей. Я лучше кому угодно отпишу, чем тебе!» — говорила Серафима Аркадьевна, когда Костя был на работе.
«Ты приживалка, а не жена. Мой Костенька заслуживает лучшего, но он слишком мягкий, чтобы выгнать тебя», — шипела она, когда я помогала ей принимать ванну.
Я молчала и записывала. Улыбалась и записывала. Терпела и записывала.
А еще я тщательно документировала все расходы на лечение свекрови, собирала чеки за лекарства, сохраняла рецепты врачей. Я даже вела дневник ухода, где отмечала, когда меняла постельное белье, делала уборку, готовила особую диетическую пищу.
Параллельно я подрабатывала удалённо — переводила тексты с английского, пока свекровь смотрела свои бесконечные сериалы. Эти деньги тоже шли на мой тайный счёт.
Когда сумма достигла внушительных размеров, я сняла маленькую квартиру-студию на окраине города и потихоньку перевозила туда самые ценные вещи — фотоальбомы, украшения, подарки от родителей. Всё то, что имело для меня сентиментальную ценность.
И вот теперь, глядя на растерянное лицо мужа, я понимала, что момент наступил.
— Серафима Аркадьевна, — обратилась я к свекрови, вернувшись с балкона, — вы уверены, что хотите подарить квартиру Надежде Павловне?
— Абсолютно уверена, деточка, — сладко улыбнулась старуха. — Она обещала присматривать за мной до конца моих дней. А ты… ну, ты же понимаешь, родная кровь — это одно, а невестка — совсем другое.
— Понимаю, — кивнула я. — А вы помните, что я ухаживала за вами пять лет? Что возила вас по больницам, готовила диетическую еду, стирала ваше бельё?
— Надюша, это твои обязанности как жены моего сына, — отмахнулась Серафима. — Не делай из мухи слона.
Я достала из кармана фартука телефон и включила запись.
«Серафима Аркадьевна, если вы перепишете квартиру на соседку, как вы угрожали, это будет считаться злоупотреблением?» — мой голос из динамика звучал немного приглушенно.
«Конечно! — усмехался голос свекрови. — Я специально делаю это, чтобы насолить тебе. Чтобы ты не получила ни копейки после моей смерти. Ты не достойна моей квартиры, ясно? Костя слишком слаб, чтобы выгнать тебя, поэтому я сама решу эту проблему».
Лицо Серафимы Аркадьевны стало белее мела.
— Это монтаж, — прошептала она. — Ты всё подделала!
— У меня есть сотни таких записей, — спокойно ответила я. — И свидетели, которые подтвердят, как вы неоднократно заявляли о своих намерениях лишить нас наследства, чтобы «проучить» меня. Ваша соседка с пятого этажа, Елизавета Петровна, например, прекрасно помнит ваш разговор на лавочке. И ваша подруга Зинаида Степановна тоже может многое рассказать.
Костя переводил взгляд с меня на мать, не понимая, что происходит.
— И что ты собираешься делать? — прошипела свекровь.
— Подавать в суд, — пожала я плечами. — Оспаривать сделку дарения как совершённую с целью злоупотребления правом. У меня есть доказательства, что вы систематически унижали меня, угрожали лишить законного наследства и действовали исключительно из желания причинить мне вред. Кроме того, у меня есть все основания требовать компенсацию за услуги по уходу за вами в течение пяти лет. По рыночным расценкам это значительная сумма.
— Надя, ты с ума сошла? — вмешался Костя. — Это же моя мать!
— А я твоя жена, — парировала я. — И я больше не буду молчать и терпеть. Либо мы оспариваем эту сделку и возвращаем квартиру в собственность семьи, либо я подаю на развод и требую компенсацию за все годы ухода за твоей матерью.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Серафима Аркадьевна смотрела на меня с ненавистью, но в её взгляде читался и страх. Она понимала, что я не шучу.
Костя выглядел совершенно потерянным. Он никогда не видел меня такой — решительной, уверенной в своих правах.
— И что ты предлагаешь? — наконец спросил он.
— Я предлагаю Серафиме Аркадьевне отменить дарение, пока сделка не вступила в силу. Затем мы заключаем официальный договор пожизненного содержания с иждивением. Я продолжаю ухаживать за свекровью, а квартира после её смерти остаётся нам. Всё честно и открыто.
— А если я откажусь? — прищурилась Серафима.
— Тогда завтра утром ваш нотариус получит визит от моего адвоката, а вы — повестку в суд, — улыбнулась я. — И поверьте, это будет очень громкий процесс. Все соседи узнают, как вы обращались со своей невесткой, которая пять лет менила вам памперсы.
Старуха побледнела ещё сильнее. Репутация значила для неё всё — она гордилась тем, что её уважают в доме, что она «интеллигентная женщина из хорошей семьи».
— Костя, твоя жена шантажирует меня! — взвизгнула она.
— Нет, мама, — неожиданно твёрдо сказал Костя. — Надя защищает наши интересы. Наши общие интересы. И я… я на её стороне.
Это был первый раз за пятнадцать лет, когда муж выбрал мою сторону в противостоянии со свекровью. Я почувствовала, как к горлу подкатывает ком, но сдержалась. Не время для слёз.
— Хорошо, — процедила Серафима. — Я отменю дарение. Но только потому, что не хочу скандала.
— И мы заключим договор, — добавила я. — Официальный, заверенный нотариусом.
— Да-да, как скажешь, — раздражённо отмахнулась старуха. — А теперь оставьте меня в покое, мне нужно принять валерьянку.
Когда мы вышли из комнаты, Костя крепко обнял меня.
— Надя, ты… ты потрясающая. Прости, что я был таким слабаком все эти годы.
— Лучше поздно, чем никогда, — улыбнулась я сквозь слёзы. — Знаешь, я ведь правда собиралась уйти. У меня есть квартира, счёт в банке, даже новая работа на примете.
— Что? — он выглядел искренне удивлённым. — Ты всё это время готовилась к побегу?
— К самостоятельной жизни, — поправила я. — Я больше не хотела быть зависимой от твоей матери… и от тебя тоже.
Костя задумчиво посмотрел на меня.
— А что теперь? Ты всё равно уйдёшь?
Я пожала плечами:
— Не знаю. Зависит от тебя. Готов ли ты наконец стать мужчиной, а не маменькиным сынком? Готов ли поставить нашу семью на первое место?
Он крепко сжал мои руки:
— Готов. Клянусь, я всё исправлю. Мы начнём с чистого листа.
И я поверила ему. Возможно, наивно, но поверила. В конце концов, у меня всегда оставался план Б.
Прошло полгода. Многое изменилось в нашей жизни. Мы с Костей переехали в мою маленькую квартиру-студию, оставив Серафиму Аркадьевну в трёхкомнатной квартире одну. Но каждый день я приходила готовить, убирать и следить за её здоровьем — всё по договору.
Серафима стала тише и сдержаннее. Иногда мне казалось, что она даже начала уважать меня — по-своему, конечно. По крайней мере, больше не делала язвительных замечаний и не критиковала мой борщ.
Костя устроился на вторую работу, чтобы мы могли накопить на собственное жильё. Он перестал спрашивать разрешения матери на каждый шаг и начал сам принимать решения.
А я… я наконец-то почувствовала себя свободной. Даже ухаживая за свекровью, я знала, что делаю это по собственному выбору, по договору, за который получу справедливую компенсацию.
Иногда, ночами, я доставала свои записи — сотни часов диктофонных записей и заметок — и думала о том, как близка была к тому, чтобы потерять всё. И как один маленький диктофон в кармане фартука изменил всю мою жизнь.
План Б сработал даже лучше, чем я ожидала. Он не только спас меня от бездомности, но и заставил Костю повзрослеть, а Серафиму Аркадьевну — пересмотреть своё отношение ко мне.
А квартира… что ж, теперь я точно знала, что она никуда не денется. И всё благодаря тому, что у меня всегда был запасной план. Потому что жизнь научила меня одной простой истине: никогда не стоит полагаться только на план А.
