В кухне было тихо, если не считать легкого цоканья ложечки о фарфор. Тамара Ивановна — женщина с аккуратно уложенной, слегка сиреневой, как у хороших парикмахеров бывает, прической — сидела у стола и мешала чай. Мешала не столько для того, чтобы сахар разошёлся, сколько для того, чтобы подчеркнуть: разговор серьёзный, почти что семейный совет.
— Ну что ты скажешь, Светочка? — голос её был мягким, но в мягкости этой ощущался нажим, как у опытной швеи, проталкивающей иглу через плотную ткань. — Наша Олечка — просто молодец! Новый проект запустила, рекламное агентство, клиенты чуть ли не из-под дверей заходят.
Светлана, стоявшая у разделочной доски, медленно резала помидоры для салата. Красный сок стекал по лезвию, оставляя на пальцах липковатую прохладу. Каждое движение ножа отзывалось внутри как-то неровно, словно она резала не помидор, а что-то, что давно хотелось разрубить, но нельзя.
— Молодец, конечно, — выдавила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— Представь себе, только диплом получила, а уже свой бизнес. Вот это я понимаю — целеустремлённость! — свекровь подняла глаза, в которых играли искорки довольства.
Светлана кивнула, и было это кивание не согласием, а жестом человека, который заранее знает, что спорить бесполезно.
— А ты всё работаешь на кого-то… — мягко покачала головой Тамара Ивановна, изобразив сочувствие, — не думала о своём деле?
Светлана отложила нож, вытерла руки о полотенце. Да, думала. Много раз. Но думать — одно, а сделать — совсем другое, особенно когда нет ни денег, ни поддержки, а есть только советы и критика.
— Думала, — коротко сказала она.
— Ну так что же? — свекровь чуть подалась вперёд, как кошка, почуявшая запах молока. — Оля младше тебя на три года, а уже… — она чуть прищурилась, — предпринимательница.
Светлана повернулась к плите, включила конфорку. Газ зашипел. Ей хотелось, чтобы этот звук заглушил всё остальное.
— Да, Влад рассказывал, — сказала она, глядя в голубоватое пламя.
— Конечно рассказывал! — Тамара Ивановна хмыкнула. — Сынок мой гордится сестрой. А ты?
Светлана почувствовала, как где-то в груди что-то начинает дрожать — тонко, почти незаметно, но от этого дрожания хотелось положить руки на стол, чтобы они не выдали её.
— И я рада, — сказала она и тут же пожалела: «рада» прозвучало так, будто её заставили это произнести.
Через несколько месяцев разговор вернулся, но уже в другой форме. Был вечер, за окном висел тусклый мартовский свет. Светлана лежала на кровати, глядя в потолок, где маленькое пятнышко от старой протечки походило на карту какого-то острова. Владислав, её муж, стоял у шкафа, раскладывал рубашки. Он делал это всегда молча, с видом человека, который занят чем-то почти сакральным.
— У Оли дела блестяще идут, — сказал он, не оборачиваясь. — Клиентов всё больше.
— Хорошо, — ответила Светлана, не меняя позы.
— Она даже квартиру хочет купить. Представляешь? И машину, новую.
Светлана подтянула колени к груди.
— А долг маме она вернёт? — спросила тихо.
Владислав замер.
— Какой долг?
— Ну… — Светлана повернула к нему лицо, — мама ведь дала ей более двух миллионов на открытие.
Влад пожал плечами, как будто речь шла о каких-то пустяках.
— Мать не нуждается. Пусть Олька встанет на ноги.
— Два миллиона — пустяки? — Светлана едва удержалась, чтобы не повысить голос.
— Для семьи — да. Мы же не чужие люди, — сказал он, обернувшись, и в этих словах прозвучало что-то, от чего ей стало холодно.
Шли месяцы. Сначала Влад всё так же с гордостью рассказывал о новых успехах сестры, но потом вдруг стал говорить коротко: «Работает. Проекты есть».
Светлана замечала, что он стал больше молчать, часто подолгу смотрел в одну точку, а иногда — разговаривал по телефону в другой комнате.
А однажды вечером он вернулся домой, тяжело сел на диван и сказал:
— У Оли проблемы.
Проблемы оказались такими, что их хватило бы на два бизнеса и одну нервную клинику: конкуренты давили ценами, переманивали клиентов, а кое-кто даже угрожал. Долги росли.
Светлана слушала и молчала. Она уже знала, что будет дальше. Она знала это по выражению лица Влада — это выражение у него было, когда он собирался попросить или… потребовать.
И она оказалась права.
Прошло ещё два месяца.
В то утро они завтракали молча. Звонок в дверь прозвучал так резко, что Влад уронил кружку.
У порога стояла Тамара Ивановна — в пальто, с двумя чемоданами.
— Я квартиру продала, — сказала она и заплакала.
Светлана, глядя на чемоданы, подумала, что чай с осадком — это, оказывается, только начало.
И что всё самое неприятное ещё впереди.
Соседи, как это часто бывает в старых многоэтажках, были одновременно и близкими, и чужими. Порой казалось, что у них общее сердце — стучит в одном ритме через стены, но при этом каждая семья жила в своём замкнутом мирке.
В тот день, когда Тамара Ивановна появилась с чемоданами, первыми всё узнали два человека:
во-первых, Валентина Петровна из пятой квартиры — женщина с цепкими глазами и слухом, способным уловить падение булавки в подъезде;
во-вторых, дядя Гриша с шестого, худой, всегда в свитере с ромбами, коллекционер старых радиоприёмников, который из-за этой страсти слышал гораздо больше, чем хотел.
— Григорий Никитич, вы слыхали? — набросилась на него Валентина Петровна, перехватив у лифта. — У Влада-то мать насовсем приехала!
— Слыхал, — кивнул он, держа в руках старенький «Океан-209». — Только это не просто мать. Это… событие.
Он говорил так, будто имел в виду не бытовое переселение, а как минимум военную кампанию.
Поначалу Тамара Ивановна держалась тихо. Несколько дней она будто прислушивалась к квартире, изучала расстановку мебели, проверяла содержимое шкафчиков. А потом, как кошка, уверившаяся, что хозяева уже привыкли, начала перемещать вещи по своему вкусу: кастрюли — сюда, тарелки — туда, а чайники вообще поменяла местами.
— Мама просто привыкла к определённому порядку, — сказал Влад, когда Светлана обратила внимание, что её любимая кружка с облупившейся ручкой пропала. — Я её видел на балконе, там цветы поливает.
— На балконе нет цветов, — сухо ответила Светлана.
— Значит, скоро будут, — сказал Влад так, словно вопрос был исчерпан.
Одним вечером в дверь позвонили. На пороге стоял дядя Гриша с коробкой, из которой торчали провода и антенна.
— Простите, что поздно, — сказал он, чуть мнущийся на пороге. — У меня… ну… вы тут, наверное, сами знаете, что у вас тут голоса через стену слышны.
Светлана напряглась.
— Голоса?
— Ну да… уважаемая ваша Тамара Ивановна… она тут, значит, сестру вашу мужа уговаривала переехать.
Светлана сжала губы.
— У нас нет такой сестры.
— Ну, у мужа, — поправился дядя Гриша. — Простите, что влезаю, но… как бы сказать… у меня племянник без жилья, приличный парень. Если уж комната свободная будет…
Светлана глухо усмехнулась. Вот так: ещё не выгнала одного жильца, а уже кандидаты на место в очереди.
— Спасибо, Григорий Никитич, — сказала она, — но у нас не гостиница.
Тем временем, Тамара Ивановна крепла духом. Она не просто переставляла мебель, но и открыто критиковала Светланину готовку, уборку и даже манеру разговаривать.
— Ты, Света, всё как-то… через край, — говорила она, пробуя суп. — Меньше эмоций надо, а то жизнь пройдёт, а ты всё на кого-то злишься.
Светлана молча мыла посуду, слушая этот совет. Внутри у неё накапливалось ощущение, что она — посторонняя в собственной квартире.
Через неделю Тамара Ивановна за обедом сказала, как бы между прочим:
— Олечка никак не устроится. Аренда дорогая, работы нет… я тут подумала…
И дальше произошло ровно то, что предсказывал дядя Гриша.
— Может, ей сюда переехать? — произнесла свекровь так, будто речь шла о покупке килограмма картошки. — Комнат три, места хватит.
Нож выскользнул из рук Светланы и стукнулся о тарелку.
— Нет, — сказала она тихо.
— Света, — начал Влад, но она подняла руку.
— Нет и всё.
В ту ночь она долго лежала, глядя в потолок. За стеной слышались голоса — Тамара Ивановна с кем-то по телефону обсуждала «переезд». Каждое слово врезалось в тишину, как шаги в снегу.
Светлана поняла: это не просто разговоры. Это уже готовый план. И в этом плане для неё самой места не осталось.
Месяц, который последовал за обедом с «предложением» переселить Олю, стал для Светланы самым длинным в её жизни.
Тамара Ивановна ходила по квартире как хозяйка: переставляла стулья, передвигала шторы, даже попыталась переклеить магнитики на холодильнике «по симметрии».
Владислав всё чаще стал задерживаться на работе, а дома разговаривал с матерью в полголоса, отводя глаза от жены.
Светлана ловила в их репликах обрывки — «надо торопиться», «пока Оле негде», «Света поймёт».
Понять Светлана, может, и могла бы. Принять — нет.
В тот день, когда всё лопнуло, за столом стоял запах тушёной капусты. Тамара Ивановна вернулась из магазина в приподнятом настроении, стряхнула с себя пальто, и, даже не разуваясь, начала:
— Олечка согласна переехать. Я ей сказала, что ты не против.
Светлана поставила вилку на тарелку.
— А кто вам сказал, что я не против?
— Ну как же… — свекровь сделала вид, что удивлена, — мы же семья. Ты же понимаешь, что ей сейчас труднее всех.
Влад, который всё это время молча ел, поднял голову:
— Света, это ненадолго. Пока она на ноги встанет.
— Пока, — повторила Светлана. — Это слово у вас слишком часто звучит.
— Ты чего заводишься? — Влад нахмурился. — Мать права. Оле сейчас некуда.
Светлана поднялась, чувствуя, как у неё подкашиваются колени.
— Нет. Больше никаких «временно». Никаких переездов. Хватит.
— Ты что себе позволяешь? — Владислав резко отодвинул стул. — Это моя мать и моя сестра!
— А это моя квартира, — сказала Светлана, и голос её стал ледяным. — И я решаю, кто в ней живёт.
Тамара Ивановна прижала ладонь к груди:
— Господи, да за что ты нас так? Мы же только добра хотели.
— Добра? — Светлана рассмеялась, но в смехе этом не было ни капли радости. — Вы разрушили всё, что у меня было. И теперь хотите забрать последнее.
Влад вскочил, сжал кулаки:
— Значит, выгоняешь?
— Да, — твёрдо ответила она. — Сегодня.
Сборы были шумными: хлопанье дверцами шкафов, шорох пакетов, причитания свекрови. Влад говорил мало, но каждое его слово было холодным, как камень.
— Ты ещё пожалеешь, — сказал он, застёгивая сумку. — Одна не выживешь.
— Попробую, — ответила Светлана.
Когда дверь за ними закрылась, квартира на секунду застыла в мёртвой тишине, а потом будто вдохнула полной грудью.
Светлана поменяла замки в тот же вечер. Открыла окна настежь, впуская холодный вечерний воздух. На закате кухня была залита розово-золотым светом.
Она стояла у окна, смотрела на уходящий день и тихо произнесла:
— Всё будет хорошо.
На этот раз она действительно в это верила.
