— Я устала! Так больше нельзя жить! — воскликнула я, хлопнув ладонью по кухонному столу. Под моей рукой оказались стопки квитанций и банковских распечаток, которые тут же посыпались на пол, словно символизируя хаос в моей жизни.
Максим, мой муж, привстал со стула и бросил на меня тревожный взгляд. Но вместо того, чтобы спросить, что случилось, он лишь сжался, словно стараясь стать незаметным. А ведь когда-то мы были совсем другими: он — сильным, уверенным мужчиной, я — влюбленной женой, которая смотрела на него с восхищением. Где все это теперь?
Тихо скрипнула дверь, и на пороге появилась свекровь — Галина Петровна. Ее взгляд скользнул по разбросанным бумажкам, по мне, все еще дрожащей от возмущения, и остановился на Максе, словно спрашивая: «Опять она начинает?»
В тот миг внутри меня все сжалось. Когда-то я мечтала о тёплой семье, взаимопонимании и нежной поддержке. А сейчас я словно билась в закрытую дверь: меня не слышали, не замечали, не уважали. Но в этот раз я решила не отступать. Что бы ни случилось, я не отдам ни душу, ни деньги на растерзание чужим прихотям.
Пять лет назад наша история с Максимом казалась почти сказочной. Мы познакомились на корпоративе: он умел шутить, всегда был в центре внимания, держался уверенно. Я сразу почувствовала, что передо мной человек, с которым я буду в безопасности.
Мы поженились через год, переехали в съёмную квартиру, а потом решились на ипотеку. У меня была более стабильная работа, у Макса — не слишком высокие, но регулярные доходы. Мы могли позволить себе небольшую, но уютную двушку на окраине. Казалось, вот оно: семья, независимость, своё гнёздышко.
Однако вместе с радостью от новоселья в нашу жизнь все активнее стала входить Галина Петровна. Сначала я воспринимала ее ежедневные звонки и замечания о нашем быте как проявление заботы. Но с каждым месяцем ее «советы» приобретали форму приказов:
— Маша, погладь Максиму все рубашки на неделю вперед!
— Маша, почему опять невкусно? Мой сын привык к домашней еде, а у тебя на плите один суп!
— Маша, а когда ты купишь мне лекарства? Ноги болят, пенсии не хватает.
Максим только смущённо отводил взгляд. Он не привык перечить матери, а я старалась быть «хорошей» женой. «Ну что поделаешь, она его мама, ей плохо, нужно помогать», — убеждала я себя.
Потом свекровь предложила переехать к нам «на время», чтобы сэкономить на коммуналке и быть ближе к «заботливой» дочери. Прошло полгода, год… «Время» растянулось, а Галина Петровна заняла позицию полноправной хозяйки. Я привыкала к ее бесконечным придиркам и зачастую пропускала их мимо ушей.
Но финансовый вопрос волновал меня всерьез. Я обнаруживала все новые и новые траты: дорогие лекарства «для мамы», внезапно появившиеся кредиты, за которыми никто, кроме меня, не следил. Ипотеку выплачивала в основном я, да еще Максим по мелочам. Но при этом я стала замечать странные списания.
Однажды, разбираясь в банковской выписке, я увидела перевод в 15 тысяч рублей на неизвестный мне счёт. Я напряглась: «Макс, что за платёж?» — «А, это мама попросила, нужно было срочно закрыть часть кредита». Так повторялось снова и снова. Сумма долгов росла, а я всё больше погружалась в чувство, что меня просто используют.
Всё началось с тихого недовольства, переросло в раздражение, а потом в открытую ярость. Ведь это была наша квартира, наше будущее, а свекровь распоряжалась всем, как своей личной собственностью.
Однажды, когда свекровь была у подруги, я решилась на откровенный разговор с Максимом. Я разложила перед ним все распечатки из банка, в которых были зафиксированы регулярные переводы на счёт Галины Петровны.
— Макс, ты можешь объяснить, что это? — спросила я, указывая на солидную сумму, которая уходила практически каждый месяц.
Муж смущённо потупил взгляд:
— Понимаешь… мама взяла кредит, а проценты там огромные. Она просит помощи, а я… я не знаю, как тебе сказать. Боялся, что ты будешь против.
— Так ты решил втихаря переводить ей наши деньги? — в моей груди колотились обида и гнев. — Мне плевать, что она мама, но это общий бюджет. Мы и так с трудом тянем ипотеку.
Макс тяжело вздохнул:
— Я виноват перед тобой. Но мама в отчаянии, она говорит, что если её долг вырастет, ей может стать совсем плохо. Я не хотел, чтобы ты расстраивалась, думал, что мы как-нибудь выкрутимся.
Я посмотрела на него с горькой улыбкой:
— А то, что я уже расстроилась, не считается? Когда мы брали ипотеку, мы договаривались, что будем делать всё вместе, а не за спиной друг у друга.
Он схватил меня за руки:
— Маша, прости. Давай подумаем, как нам теперь быть? Разговор со свекровью, с мамой, сам понимаешь, не помогает.
Я попыталась заставить его осознать всю серьёзность проблемы:
— Ты понимаешь, что она пользуется твоим чувством вины и долга? Она ведь постоянно намекает, что пропадёт без тебя. Но это не значит, что она может влезать в наши финансы!
Максим выглядел подавленным. Он хотел что-то сказать, но в этот момент хлопнула дверь в коридор — вернулась свекровь. Услышав наши голоса, она сразу же зашла на кухню:
— Что за шёпот? Опять про меня говорите?
Я набралась смелости:
— Да, Галина Петровна, именно о вас. Я хочу понять, на что уходят наши деньги, ведь на нашем счету теперь постоянный минус.
Свекровь вскинула брови:
— Минус? Это вы, молодёжь, вечно транжирите. Я же всё делаю, чтобы помочь, — готовлю, убираю. И не ворую я ничего, а просто беру немного взаймы.
— «Немного»? — я кивнула на таблицу с цифрами. — Сто с лишним тысяч за полгода — это немного?
Свекровь всплеснула руками:
— Опять устраиваешь спектакли. Мне нужно было погасить кредит. И Макс не возражал.
— А вот я возражаю, — ответила я жёстко. — И считаю, что вы обязаны вернуть деньги, которые взяли из нашего бюджета.
Галина Петровна скрестила руки на груди, словно защищаясь:
— Я больна! У меня подкашиваются ноги, кружится голова. Вы хотите, чтобы я умерла от голода и долгов?
— Не преувеличивайте, — стараясь не сорваться на крик, сказала я. — Если вам нужны были деньги, почему нельзя было попросить меня напрямую? А главное — соизмерять желания с нашими возможностями.
— Соизмерить?! — свекровь почти завизжала. — Кто ты такая, чтобы указывать? Я мать Максима, мы одна семья.
Максим стоял между нами, пытаясь вставить хоть слово:
— Мама, Маша, хватит… Давайте без криков…
Но было уже поздно. Слова вырвались наружу. Мы смотрели друг на друга, не скрывая взаимной неприязни. Я — на свекровь, которая считает, что я обязана оказывать ей бесконечную поддержку и почтение. Она — на меня, как на «наглую, эгоистичную девицу».
В ту же ночь я написала подруге-юристу, объяснив всю ситуацию. Она предложила встретиться и подробнее ознакомиться с документами:
— Если решишь разводиться, нужно будет собрать доказательства того, что часть долгов свекрови погашалась именно из твоих средств. Тогда можно будет требовать компенсацию.
Слово «развод» звучало страшно. Я всё ещё любила Максима, но понимала: если он не способен защитить меня даже сейчас, есть ли у нас будущее?
Через неделю я окончательно созрела для решительного шага. За это время свекровь успела устроить пару громких сцен, упрекая меня в том, что я «ничего не понимаю» и «не поддерживаю семью». Максим бледнел с каждым днём, по вечерам робко пытался со мной разговаривать, но эти разговоры сводились к одному: «Мама очень на тебя сердится. Постарайся ее понять».
В конце концов я собрала их обоих на кухне и положила перед ними толстую папку с документами. В ней были все банковские выписки и расчёты по ипотеке, с моими основными взносами.
— Что это? — вызывающе спросила Галина Петровна.
— Мои доказательства, — твердо ответила я. — Доказательства того, что вы систематически брали деньги из нашего общего бюджета, не потрудившись спросить меня.
Свекровь вздернула бровь:
— И что? Теперь ты подашь на меня в суд, чтобы «посадить»?
Я посмотрела ей прямо в глаза:
— Я хочу, чтобы вы вернули хотя бы часть долга, иначе нас ждёт судебное разбирательство. И еще… — я сделала короткую паузу, глядя на Максима, — я подаю на развод.
— Развод?! — ахнула Галина Петровна. — Да как ты смеешь? Да кто ты вообще без Максима? Ты не справишься одна!
— Справлюсь, — без колебаний ответила я. — И это решение уже принято.
Максим нервно сглотнул. Я видела, как он переводил взгляд с меня на мать. Наконец он сжал кулаки и почти выкрикнул:
— Маша, подожди! Дай нам шанс! Я понимаю, что мама перегнула палку, но давай всё уладим. Я заставлю маму перевести деньги, мы закроем её кредит, я сделаю всё, чтобы ты не уходила… Пожалуйста!
Я почувствовала, как у меня сжимается сердце. Мне было жаль его. Я видела страх в его глазах, его отчаяние. Он действительно не хотел терять семью, но и не мог переступить через свою мать.
— Макс, — сказала я тише, — ты уже не раз это говорил. Но ситуация только ухудшается. С каждым разом я оказываюсь виноватой, а твоя мама манипулирует и тобой, и мной. Ты сам признаёшь, что она перегибает палку, но ничего не меняется.
— Я… я пытался. — У него задрожали губы. — Я ругался с ней, я просил не брать деньги. Но она грозилась, что у неё случится инфаркт, если я не помогу…
Галина Петровна вскинула голову:
— Не смей говорить такое при ней! Ты хочешь, чтобы я осталась без помощи и лекарств?!
— Мама, хватит! — неожиданно повысил голос Максим. — Твоя «помощь» уже довела нас до краха! Ты шантажируешь меня, а Маша… она всё оплачивает!
В глазах свекрови вдруг мелькнул испуг: она не ожидала, что сын может накричать на нее. Но она быстро взяла себя в руки и громко выкрикнула:
— Думаешь, я не знаю, кто настроил тебя против меня?! Эта… эта своенравная особа!
Я вздохнула и достала из папки ещё одну бумагу: юридическое заключение от моей подруги.
— Вот официальный расчёт суммы, которая ушла на ваш кредит. Здесь всё расписано подробно, включая проценты. Если вы не компенсируете это добровольно, мы подадим в суд.
— В суд! — свекровь села на стул, гнев сменился истеричным страхом: — Зачем? За то, что я мать?! За то, что ты бессердечная?! Я же болею!
Максим всё ещё стоял рядом и смотрел то на меня, то на мать, не зная, на чью сторону встать. Наконец он тихо произнёс:
— Мама, пожалуйста, согласись вернуть хотя бы часть. Я не могу потерять и тебя, и Машу…
Но я покачала головой:
— Ты уже потерял меня, Макс. Прости, но я не могу и дальше жить в атмосфере лжи и манипуляций.
Муж побледнел, выронил ручку, которую сжимал в руке, хотел что-то сказать, но промолчал. Я подняла документы и вышла из кухни, чувствуя, как колотится моё сердце. Внутри бушевали эмоции: жалость к Максиму, отвращение к свекрови, страх перед будущим, но и освобождающая решимость.
Я переехала на съёмную квартиру через два дня, взяв с собой только самое необходимое. Макс несколько раз звонил мне, умоляя:
— Маша, пожалуйста, вернись… Я уже поговорил с мамой, она постарается накопить денег и отдать…
Но я была непреклонна. Слишком много боли и обмана накопилось за эти годы.
С помощью подруги-юриста мы составили все документы. Свекровь, осознав, что в судебном процессе ей могут вменить нецелевое использование средств, а также подорвать её репутацию, пошла на попятную. Через своего адвоката она связалась с нами и предложила «не доводить дело до суда», перевести мне крупную сумму, компенсировав большую часть моих потерь.
Развод состоялся через месяц. Я оставила Максиму квартиру вместе с непогашенной ипотекой: мне было важнее выйти из этого замкнутого круга, чем упорно бороться за недвижимость. Получив финансовую компенсацию от свекрови, я смогла расплатиться с некоторыми долгами и накопить на первоначальный взнос за новую, пусть и совсем крошечную, студию.
В последний раз мы виделись с Максимом в суде, когда подписывали окончательные документы. Он выглядел подавленным, пытался подойти, что-то сказать, но у меня не было сил — ни злиться, ни жалеть. Я просто понимала: мы исчерпали себя.
Эпилог:
Прошёл год. Я живу в своей маленькой студии — она крошечная, но уютная. Я устроилась в новую компанию, где зарплата даже выше, чем раньше. Освоила дополнительную специальность, прошла несколько онлайн-курсов и теперь чувствую себя гораздо увереннее.
Иногда я ловлю себя на мысли: что было бы, если бы я не решилась на развод? Но тут же осознаю: я бы по-прежнему оставалась заложницей чужих долгов и манипуляций. А теперь у меня есть свобода планировать свою жизнь, не опасаясь, что кто-то в любой момент обесценит мои усилия и потратит деньги на свои нужды.
На днях я случайно встретила Максима в супермаркете. Он выглядел постаревшим, опустошённым. Мы перекинулись парой фраз и разошлись. Я не испытывала ни ненависти, ни тоски. Только тихое понимание, что каждый сделал свой выбор. Мой выбор оказался верным.
