Андрей ворвался в квартиру как ураган. Дверь хлопнула, в прихожей что-то звякнуло — наверное, ключи упали. Мать обернулась от плиты, отец поднял голову от газеты.
— Пап, мам, смотрите!
Из-под куртки мальчишка извлек комок. Серый, грязный, жалкий. С перепуганными глазами и дрожащими лапами.
— Котенок, — выдохнула мать.
— Вот именно, — Виктор сложил газету. Медленно. Слишком медленно. — Котенок.
В его голосе не было ни капли умиления. Только глухое раздражение, которое Андрей научился распознавать еще в пять лет.
— Пап, ну посмотри же! Он совсем один был, понимаешь? Под гаражами сидел, весь мокрый.
— Андрей. — Отец встал. — У нас и так забот по горло. Ремонт не закончен, счета за коммуналку, твоя школа.
— При чем тут школа?!
— При том, что животное — это ответственность!
Котенок жалобно пискнул. Мать шагнула было вперед, но осеклась — встретилась взглядом с мужем.
— Унеси его обратно, — отрезал Виктор.
— Как?! — Андрей прижал котенка к груди. — Там холодно! Он замерзнет!
— Должен был подумать об этом раньше.
— Пап.
— Я сказал — унеси!
Мальчишка побледнел. Губы задрожали — вот-вот расплачется. Четырнадцать лет, а все еще готов реветь из-за какого-то кота.
Слабак, — мелькнуло у Виктора.
Из комнаты вышла бабушка. Маленькая, сухонькая, с седыми волосами, собранными в пучок. Села на диван, посмотрела на сына.
— Витя, — тихо позвала она. — А ты помнишь?
Отец замер.
— Что помнить?
— Как сам когда-то притащил домой котенка. Тебе двенадцать было. Прятал под одеялом, думал, никто не заметит.
Виктор стоял посреди комнаты. Все еще сжимал газету в руках. А в памяти вдруг всплыло — рыжий комочек. Теплый. Мурлыкающий.
«Мама, пожалуйста! Я буду за ним ухаживать, честное слово!»
Он, конечно, вспомнил.
Виктор медленно опустился обратно на диван. Газета выскользнула из пальцев, упала на пол. Никто не заметил — все смотрели на него.
— Витя? — бабушка наклонила голову. — Ты что, правда забыл?
Он не забыл. Просто задвинул куда-то далеко. Туда, где пылятся старые фотографии, школьные дневники и те самые детские обещания, которые взрослые называют наивностью.
— Я помню, — хрипло выдавил он.
Андрей недоверчиво смотрел на отца. Котенок в его руках перестал дрожать — то ли согрелся, то ли просто устал бояться.
— Тогда было по-другому, — Виктор потер переносицу. — Совсем другое время.
— Да ничего не другое! — бабушка усмехнулась. — Так же холодно было. Так же денег не хватало. Твой отец, царствие ему небесное, тоже орал: «Нам кота только не хватало!»
Мать стояла у плиты, прижав ладони к фартуку. Молчала. Знала — сейчас главное не мешать. Пусть они сами разберутся.
— Я за ним сам ухаживал, — неожиданно для самого себя сказал Виктор. — Кормил. Убирал. Даже имя придумал. Рыжик.
Голос дрогнул на последнем слове.
Сколько лет прошло? Тридцать? Больше?
— А потом?
Это спросил Андрей. Тихо. Осторожно. Будто боялся, что отец сейчас снова взорвется.
Виктор поднял глаза. Посмотрел на сына — долго, пристально. И вдруг увидел себя. Того самого — двенадцатилетнего, упрямого, готового биться за каждого бездомного котенка.
Когда это прошло? Когда я стал таким… черствым?
— Потом он умер, — медленно проговорил Виктор. — Через восемь лет. Я уже в институте учился. Приехал домой на каникулы, а мама говорит: «Рыжик под машину попал». Я тогда не плакал. Взрослым казался. Сказал: «Ну что ж, бывает».
Он замолчал. В горле стоял комок — тугой, противный.
— А ночью реветь пошел в ванную, — добавила бабушка. — Я слышала. Воду включил, чтоб никто не услышал, а я все равно слышала.
Виктор резко встал. Прошелся по комнате — к окну, обратно. Руки в карманах. Плечи напряжены.
— И что теперь? — бросил он. — Что это меняет?
— Витя.
— Нет, мам, серьезно! Я понимаю, к чему ты клонишь. Что я когда-то был таким же. Что я любил своего кота. Но сейчас-то другая ситуация!
— Какая другая? — не выдержала мать. Шагнула вперед, сжав в руках половник. — Такая же! Один в один! Мальчик принес домой котенка, которому некуда деваться!
— У нас ремонт!
— Ремонт подождет.
— Деньги!
— На кошачий корм найдутся.
Виктор развернулся к жене. Хотел что-то сказать — резкое, обрывающее. Но встретился с ее взглядом. Спокойным. Твердым.
Он выдохнул. Провел рукой по лицу.
— Андрей, — позвал он.
Сын вздрогнул.
— Где ты его нашел? Точно?
— Под гаражами. Там, где дядя Толик машину чинит. Он один сидел, пап. Весь мокрый. Я сначала мимо пошел, честно! Думал — ну сидит и сидит. А потом обернулся, и он на меня так смотрел.
Голос сорвался.
— Как будто, как будто просил. Понимаешь? Не мяукал даже. Просто смотрел. И я не смог не взять его.
Виктор закрыл глаза.
«Мам, ну посмотри на него! Он же совсем один! Никому не нужен!»
«Витя, у нас и так денег в обрез»
«Я сам заработаю! Буду бутылки сдавать, газеты разносить! Только давай оставим его, пожалуйста!»
Он тогда действительно бутылки собирал. По подъездам ходил, стеснялся дико, но ходил. Потому что обещал. Потому что Рыжик стал его — настоящим, живым, теплым.
— Пап?
Виктор открыл глаза. Андрей стоял перед ним — с котенком на руках, с надеждой в глазах.
Боже, как же он похож на меня тогда.
— Я буду за ним ухаживать, — быстро заговорил мальчишка. — Сам! Ты даже не заметишь! Я и кормить буду, и убирать, и…
— Андрей.
— …и гулять с ним, если надо! И к ветеринару свожу! У меня деньги есть, с дня рождения осталось.
— Андрей!
Сын замолчал. Виктор шагнул к нему. Протянул руки.
— Дай сюда.
Мальчишка опешил. Замер. Не понял — отбирает или…
— Давай, говорю.
Андрей неуверенно протянул котенка. Виктор взял его — осторожно, двумя ладонями. Поднес к лицу.
Котенок посмотрел на него. Желтыми глазами. Настороженно. А ты кто? Свой? Чужой?
— Грязный весь, — пробормотал Виктор. — Худой. Блох, небось, полно.
— Пап.
— Мыть его придется. И к ветеринару везти. Завтра же. Проверить, вдруг что-то с ним не так.
Андрей моргнул. Раз. Другой.
— То есть, ты, мы его оставляем?
Виктор посмотрел на сына. На мать. На бабушку, которая сидела на диване и улыбалась — тихо, мудро, по-стариковски.
— Оставляем, — глухо сказал он. — Но ты сам будешь за ним ухаживать. Понял? Сам. Я только помогу. Иногда.
Андрей кивнул. Так быстро и яростно, что волосы взметнулись.
— Да! Конечно! Спасибо, пап!
Он бросился обнимать отца — неловко, порывисто. Виктор одной рукой обнял сына, другой прижимал котенка. И вдруг почувствовал — тепло. Не от котенка. От чего-то другого.
— Пап, ты чего? — Андрей отстранился, заглянул отцу в лицо. — Ты плачешь?
— Не плачу, — Виктор отвернулся к окну. — Просто пыль в глаза попала.
Какая пыль? В октябре? Когда за окном дождь?
Но сын не стал спорить. Просто стоял рядом — близко, но не навязчиво. Ждал.
Котенок тихо мяукнул. Жалобно. Виктор посмотрел на него — на этот серый комочек, на огромные глаза, на торчащие ребра под грязной шерстью.
Рыжик был толще. Упитанней. Наглый такой, самоуверенный.
Этот — другой. Забитый. Испуганный.
— Знаешь, что самое страшное? — вдруг заговорил Виктор. Тихо. Будто сам с собой. — Не то, что он умер. Смерть — она понятная. Рано или поздно приходит ко всем. К людям. К животным.
Он замолчал. Гладил котенка по голове — одним пальцем, осторожно.
— Страшно то, что я забыл его. Понимаешь? Забыл. Рыжик. Восемь лет вместе. А я забыл. Не специально. Просто жизнь пошла дальше. Институт, работа, женитьба, ты родился. И как-то само собой вытеснилось. Как будто и не было.
Мать подошла сзади. Положила руку ему на плечо. Ничего не сказала — просто стояла рядом.
— А ведь я тогда клялся, — продолжал Виктор. — Что никогда не забуду. Что всегда буду помнить, как он встречал меня с учебы. Как спал у меня на груди.
Голос сорвался. Виктор сглотнул — горло перехватило.
— Я обещал ему. В тот последний день, когда хоронили. Я вырыл яму под яблоней, помнишь, мам?
Бабушка кивнула. Глаза блестели.
— Закопал его, сел рядом и сказал: «Прости меня, Рыжик. Прости, что не уберег. Прости, что не успел попрощаться». И еще пообещал — что никогда не забуду. Никогда.
Он засмеялся. Горько. Зло на себя.
— А забыл. Просто взял и забыл. Как будто его и не было. Восемь лет — и ничего. Пустота.
Он развернулся к сыну. Посмотрел ему в глаза — долго, пристально.
— Но знаешь, что я понял сейчас? Когда мама напомнила про Рыжика?
Андрей молчал. Слушал.
— Я понял, что я предал его. Не тогда, когда он умер. А сейчас. Вот в этот момент. Когда сказал тебе: «Унеси». Потому что если бы Рыжик был рядом, он бы посмотрел на меня и не узнал. Вот этого — черствого, озлобленного, вечно уставшего мужика. Он знал другого Витю. Того, который готов был ради него бутылки собирать.
Виктор сел на диван. Котенок устроился у него на коленях, свернулся клубочком.
— Как его назовем? — спросил Виктор.
Андрей вздрогнул. Не ожидал вопроса.
— Не знаю. Я еще не думал. Может, Васька?
— Васька — это банально.
— Тогда Дымок? Он же серый.
Виктор покачал головой. Погладил котенка по спинке — от головы до хвоста. Тот сонно мурлыкнул.
— Серый, — сказал Виктор. — Просто Серый. Без всяких Дымков и Васек. Серый — и точка.
Андрей улыбнулся.
— Серый так Серый.
Мать стояла у плиты и вытирала глаза фартуком. Бабушка вернулась на диван, достала платочек — старый, вышитый, еще с советских времен.
А Виктор сидел с сыном рядом и гладил Серого. И впервые за много лет чувствовал — не пустоту. Не усталость. Не это постоянное «надо, надо, надо».
А живое и настоящее тепло.
— Пап, — тихо позвал Андрей. — Я тебя люблю.
Виктор замер. Обнял сына — крепко, не стесняясь. Прижал к себе.
— И я тебя, сынок. И я тебя.
Между ними мурлыкал Серый — громко, самозабвенно. Как будто понимал: наконец-то. Наконец-то его выбрали.
А за окном лил дождь. Но в квартире было тепло. Так, как и должно быть.
