Записка лежала на столе — короткая, неровными буквами: «Я уехала на море. Живи, как хочешь». Я перечитал несколько раз. Потом позвонил, но она отключила телефон.
Тридцать пять лет. Ровно столько я прожил под одной крышей с мамой. И вот теперь она просто взяла и уехала, оставив меня одного в нашей двухкомнатной квартире на пятом этаже панельной многоэтажки.
Квартира досталась нам после развода родителей, когда мне было семь. И с тех пор мы с мамой как-то справлялись вдвоём.
Я провёл пальцами по лбу и перечитал записку снова. Рядом лежала банковская карточка — тоже моя. Видимо, мама хотела, чтобы я наконец научился пользоваться собственными деньгами, а не отдавал ей всю зарплату на «хозяйство». Как тут не обидеться? Тридцать пять лет заботы, и вдруг — бац! — свобода, которую я не просил.
Я подошёл к окну. С пятого этажа открывался вид на детскую площадку и парковку. Дети играли на качелях, взрослые спешили по делам. Обычная суета обычного дня, только в моей жизни что-то рухнуло.
Телефон издал сигнал сообщения. Я бросился к нему, надеясь, что это мама, но это оказался Лёша, мой одногруппник по универу, а теперь коллега в компании по разработке мобильных приложений.
«Ваня, ты код проверил? Заказчик ждёт ответа до вечера»
Я отбросил телефон. Какой код, какой заказчик, если моя собственная мать предала меня? Я прошёл на кухню, открыл холодильник — он был полон. Мама не оставила меня голодным, и от этого стало ещё обиднее. Значит, она всё спланировала заранее. Это был не спонтанный отъезд, а продуманное бегство.
На холодильнике — ещё одно сообщение, магнитом прижато: «Ваня, не забывай поливать цветы. На море буду месяц. Телефон не включаю принципиально. Справляйся сам. Мама».
Месяц! Тридцать один день без её завтраков, ужинов, свежевыстиранных рубашек и постоянных напоминаний о том, что в холодильнике есть суп. Как она могла так со мной поступить? Почему нельзя было хотя бы предупредить? Обсудить?
Я заварил себе растворимый кофе, высыпав три ложки в кружку — мама всегда говорила, что больше одной вредно для сердца. Сегодня мне было всё равно. Через два глотка горького напитка я скривился и вылил всё в раковину.
К вечеру я понял, что голоден. В холодильнике стояли кастрюли с едой, но разогревать её было выше моих сил — это означало бы признать, что я принимаю мамин уход. Вместо этого я заказал доставку пиццы с двойной порцией сыра и колбасой — такую, которую мама никогда не разрешала есть дома из-за «вредных добавок».
Пиццу привёз парень моложе меня, лет двадцати. Он окинул меня взглядом, пробежался глазами по квартире за моей спиной и буркнул:
— Приятного аппетита.
Мне показалось, в его взгляде было что-то оценивающее. Может, он подумал, что в свои тридцать пять я всё ещё живу с родителями? Ну и пусть думает что хочет. Да, мне комфортно было жить с мамой. Было отлично, пока она не решила, что мне пора «повзрослеть».
Я расположился перед телевизором и включил громкость на максимум — ещё одна вещь, которую мама терпеть не могла. Фильм был простой, с приключениями и погонями, но мне хотелось шума, чтобы заглушить тишину квартиры и мысли в голове.
«Живи, как хочешь» — эти слова крутились в моей голове. Что мама имела в виду? Что я могу всё? Или что она махнула на меня рукой? Что я настолько безнадёжен, что с меня хватит?
К утру третий кусок пиццы казался невкусным, а приключения героев боевика — такими же пресными. Я отправился в свою комнату и рухнул на кровать. Странно, но спал я крепко, без сновидений.
Утро началось с шума кастрюль на кухне. Я подскочил, решив, что мама вернулась, но это всего лишь соседка сверху чем-то шумела. Дома было тихо.
На работу я решил не идти. Позвонил Лёше, сказал, что приболел.
— Ты же вчера был нормальный, — удивился он. — Что стряслось?
— Мама уехала, — сказал я и сам удивился, как жалко это прозвучало.
— Куда? — не понял Лёша.
— На море. На месяц.
В трубке повисла пауза.
— И… в чём проблема? — осторожно спросил Лёша. — Тебе же… сколько там? Тридцать пять?
— Вот именно! — возмутился я. — Тридцать пять лет мы жили вместе, и вдруг она просто взяла и… бросила меня. Без предупреждения!
Снова пауза. Затем Лёша прокашлялся:
— Слушай, может, тебе это… проветриться? Выпить кофе вечером? Посидим, поговорим.
Я отказался. Мне не хотелось никуда идти. Только не сейчас, когда весь мой мир перевернулся.
День тянулся бесконечно. Я сидел перед компьютером, пытался работать удалённо, но мысли постоянно возвращались к маме. Что она сейчас делает? Лежит на пляже? Купается в море? Познакомилась с кем-то? От последней мысли стало совсем неприятно. Как она могла променять меня на какой-то отдых?
К вечеру я не выдержал и позвонил тёте Наде, маминой сестре.
— Тётя, ты знаешь, где мама?
— Конечно, знаю, — в её голосе звучало что-то похожее на одобрение. — На курорте. Впервые за пятнадцать лет взяла отпуск и поехала отдыхать.
— Но почему она меня не предупредила?
Тётя Надя вздохнула.
— Ваня, родной. Она тебя растила одна. Работала на двух работах. Готовила, стирала, убирала. Тебе тридцать пять — пора бы уже научиться самостоятельности. Она не вечная, понимаешь?
Я не понимал. И не хотел понимать.
— У неё всё нормально? — спросил я, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.
— Более чем. Сказала, познакомилась с хорошей компанией.
Хорошая компания. Эти слова задели меня сильнее, чем всё остальное.
— Тётя, у неё там… мужчина появился?
Тётя Надя рассмеялась.
— Ой, Ваня! Твоей маме пятьдесят восемь. Какие мужчины? Хотя… она ещё вполне хороша собой. Может, и появится кто. Она ж только уехала!
После этого разговора я ощутил странную пустоту внутри. Пустоту и обиду, словно все вокруг сговорились против меня.
Весь вечер я просидел в комнате, листая старые фотографии на телефоне. Мы с мамой в парке, на даче у друзей, дома на новый год. Везде вместе, всегда вместе. И вот теперь она решила, что ей нужна какая-то «своя жизнь»? В пятьдесят восемь?
На третий день одиночества раздался звонок в дверь. На пороге стояла Марина из квартиры напротив — симпатичная девушка, с которой мы иногда сталкивались в лифте.
— Привет, сосед, — улыбнулась она. — У тебя соль есть? Моя закончилась, а магазин только через час открывается.
Я растерялся. Обычно на такие вопросы отвечала мама.
— Да, наверное… Проходи, поищем.
Марина прошла на кухню, и я вдруг увидел нашу квартиру её глазами: немытая посуда в раковине, коробка из-под пиццы на столе, крошки на полу.
— Ой, у тебя тут… — она замялась, — творческий беспорядок.
— Мама уехала, — зачем-то сказал я, хотя она не спрашивала.
— А, понятно, — кивнула Марина. — И как ты справляешься?
Я пожал плечами. Никак не справляюсь, хотелось ответить. И не хочу справляться.
Соль нашлась в шкафчике. Марина взяла её и уже собиралась уходить, когда вдруг остановилась:
— Слушай, я сегодня делаю рагу с овощами. Могу угостить. Зайдёшь вечером?
Я хотел отказаться. Мне не хотелось ни с кем общаться. Хотелось только, чтобы мама вернулась и всё стало как прежде. Но что-то заставило меня согласиться.
***
Вечер у Марины оказался неожиданно приятным. Её квартира была точно такой же планировки, как наша, но казалась совсем другой — по-своему уютной. На стенах — фотографии природы, на полках — книги и маленькие статуэтки.
— Ты давно живёшь одна? — спросил я, пробуя рагу.
— Три года. С тех пор, как переехала из Твери. Работаю в финансовом отделе производственной компании — анализирую инвестиции, проверяю отчётность.
— И у тебя получается… всё самой? Готовить, убирать, работать?
Марина посмотрела на меня с удивлением:
— А что тут такого? Все так живут.
— Не все, — вздохнул я. — Я вот не умею. И не уверен, что хочу учиться.
— Почему? — она наклонила голову, изучая меня.
— Не знаю. Наверное, мне просто комфортно, когда мама рядом. Она всё знает, всё умеет. Зачем мне пытаться повторять то, что она делает лучше?
Марина покачала головой:
— Но ведь дело не в том, чтобы делать лучше. Дело в том, чтобы делать самому.
В её словах не было насмешки, только дружеское участие. После ужина мы посмотрели комедию, посмеялись. Когда я уходил, Марина сказала:
— Заходи ещё. И… не злись на маму. Она просто хочет, чтобы ты жил полноценно.
Я вернулся домой в смешанных чувствах. С одной стороны, было приятно провести вечер с симпатичной девушкой. С другой — её слова задели меня. Выходит, все вокруг считают, что я живу неправильно? Что моя жизнь с мамой — это что-то неполноценное?
На столе по-прежнему лежала мамина записка. Я скомкал её и выбросил в мусорное ведро. Пусть знает, как я к этому отношусь.
***
Дни шли, и я начал понимать, насколько зависим от мамы. Оказалось, я не знаю, где лежат чистые простыни, как правильно сортировать бельё для стирки, как приготовить даже что-то простое. Каждый раз, сталкиваясь с бытовой проблемой, я злился всё сильнее. Не на себя — на маму, которая поставила меня в такое положение.
Мои попытки готовить приводили к разочарованию — всё получалось не так вкусно, как у неё. Уборка занимала вдвое больше времени и всё равно была хуже.
В отличие от героев фильмов, я не испытывал никакого удовлетворения от приобретения новых навыков. Только раздражение и усталость. Зачем учиться тому, что уже прекрасно делает мама? Почему я должен тратить время на эту ерунду, когда мог бы заниматься работой или отдыхать?
***
На десятый день раздался звонок в дверь. На пороге стоял отец — высокий, с сединой в волосах, в деловом костюме. Мы виделись несколько раз в год — обычно он приглашал меня на обед в кафе, расспрашивал о жизни и работе, а затем мы прощались до следующего раза.
— Привет, сын, — он протянул руку для рукопожатия. — Можно войти?
Я пропустил его в квартиру, недоумевая, что привело его сюда. Обычно он избегал нашего дома — слишком много непростых воспоминаний.
Отец окинул взглядом гостиную, заметно удивился:
— Ну и беспорядок у тебя. Мать уехала, а ты уже…
— Если пришёл критиковать, можешь уйти, — огрызнулся я.
Он вздохнул:
— Извини. Не хотел обидеть. Просто… непривычно видеть эту квартиру такой.
— Мне тоже непривычно, — буркнул я. — Чай будешь?
— Буду, — кивнул он и прошёл на кухню.
Мы сидели друг напротив друга, и я заметил, как сильно мы похожи — те же глаза, тот же разрез губ, тот же жест, когда отец задумчиво касался подбородка.
— Валентина звонила, — наконец сказал он, имея в виду маму. — Сказала, что оставила тебя одного на месяц.
— И что? — напрягся я. — Тебя это волнует?
Отец покачал головой:
— Меня волнует, что тебе тридцать пять, а ты до сих пор не научился жить самостоятельно.
Его слова были как холодная вода.
— А кто в этом виноват? — вскипел я. — Ты бросил нас, когда мне было семь! Мама тащила меня одна! Кто должен был меня учить «жить самостоятельно»?
Отец вздохнул, но не стал защищаться.
— Ты прав. И я сожалею об этом каждый день. Но, Ваня, мне было двадцать восемь, когда ты родился. В твои годы у меня уже был ты, ответственность, своя жизнь. А ты… — он замолчал, подбирая слова.
— Договаривай, — процедил я. — Я — взрослый ребёнок, да?
— Нет, — твёрдо сказал отец. — Ты взрослый мужчина, который слишком долго жил в тени своей матери. И дело не в том, что ты жил с ней под одной крышей. Дело в том, что ты позволил ей решать за тебя.
— А что в этом плохого? — парировал я. — У нас всё было хорошо, пока она не решила поиграть в свободу!
Отец внимательно посмотрел на меня:
— Знаешь, почему мы с твоей мамой расстались?
— Ты ушёл к другой, — автоматически ответил я, повторяя то, что всегда говорила мама.
Отец покачал головой:
— Нет. Другая появилась потом. Я ушёл, потому что твоя мать контролировала каждый мой шаг, каждое решение. Мне было тесно. Мне казалось, что я теряю себя.
Он помолчал, затем продолжил:
— Я боялся, что она сделает то же самое с тобой. Но вместо того, чтобы бороться за право участвовать в твоём воспитании, я сдался. И это моя вина.
— Значит, я ошибка? — спросил я с горечью. — Человек, которому тридцать пять, а он не умеет даже яичницу нормально пожарить?
— Нет, — мягко сказал отец. — Ты просто тот, кому пора научиться справляться самому. Не потому, что это какая-то доблесть, а потому, что иначе ты проживёшь чужую жизнь, а не свою.
Его слова попали в какую-то болезненную точку. Я не нашёлся с ответом.
Перед уходом он сказал:
— Если захочешь поговорить или… нужна будет помощь — звони.
После его ухода я долго сидел на кухне, глядя в пустую чашку. Что, если он прав? Что, если мама действительно забрала у меня что-то важное — возможность быть самостоятельным? Но разве я об этом просил?
***
Две недели прошли, а я всё никак не мог привыкнуть к одиночеству. В квартире царил беспорядок — у меня не было ни желания, ни сил поддерживать нормальный порядок в доме.
На работе я совершил несколько ошибок из-за рассеянности, и начальник сделал мне замечание. Марина заходила ещё дважды, но её энтузиазм по поводу моего «нового этапа жизни» только раздражал.
— Ты не понимаешь, — сказал я ей во время очередного визита. — Это не свобода. Это наказание.
— Наказание? — удивилась она. — За что?
— За то, что я не такой, как все. За то, что мне хорошо с мамой. За то, что я не хочу менять свою жизнь только потому, что кому-то кажется, будто в тридцать пять нужно обязательно жить отдельно!
Марина задумчиво посмотрела на меня:
— А ты не думал, что твоей маме тоже нужна свобода? Что, может быть, она устала быть только мамой и хочет побыть просто женщиной?
Этот вопрос застал меня врасплох. Я никогда не задумывался о маме как о ком-то, кроме… мамы. У неё была работа медсестрой в поликлинике, подруги, с которыми она иногда ходила в театр. Но большую часть времени она посвящала дому. Мне.
— Не знаю, — честно ответил я. — Мне казалось, ей нравится заботиться обо мне.
— Наверное, нравится, — кивнула Марина. — Но это не значит, что ей не хочется иногда просто пожить для себя.
Её слова не уменьшили моей обиды, но заставили задуматься. Действительно ли я хотел, чтобы мама всю жизнь была привязана ко мне? Или я просто боялся, что без неё не справлюсь?
В тот вечер я впервые попытался по-настоящему приготовить ужин. Не просто разогреть полуфабрикаты, а сделать что-то с нуля. Получилось не очень, но я хотя бы попробовал.
***
Прошло три недели с маминого отъезда. За это время я научился основам самообслуживания — стирать, готовить простые блюда, держать квартиру в относительном порядке. Но каждый раз, выполняя домашнюю работу, я думал: «Зачем мне всё это? Мама делала бы лучше и быстрее».
На работе предложили повышение — с увеличением зарплаты на 15%, но и с большей ответственностью. Раньше я бы посоветовался с мамой, спросил её мнения. Теперь приходилось решать самому.
Марина продолжала заходить, иногда мы вместе смотрели фильмы или гуляли. Но я не мог отделаться от ощущения, что она ждёт от меня каких-то перемен, какого-то «роста», которого я сам не хочу.
Тётя Надя регулярно получала от мамы сообщения и передавала мне, что у неё всё хорошо, но сама она мне по-прежнему не звонила. Сначала это злило, потом задевало, теперь я начал беспокоиться — может, она вообще не вернётся? Может, ей понравилась эта новая жизнь без меня?
За неделю до маминого предполагаемого возвращения я позвонил отцу и пригласил его в гости. Он пришёл с продуктами, и мы вместе приготовили ужин. Вернее, он готовил, а я помогал. Оказалось, отец неплохо справляется на кухне.
— Научился, когда остался один, — пояснил он.
— А тебе не кажется, что это… ну, унизительно? — спросил я. — Всё это бытовое.
Отец удивлённо посмотрел на меня:
— Унизительно? Заботиться о себе? Странная логика.
— Но ведь есть женщины, которые…
— Которые что? — перебил он. — Существуют, чтобы обслуживать мужчин? Ваня, ты сам-то слышишь, что говоришь?
Я смутился:
— Нет, я не то имел в виду. Просто… разделение обязанностей. Кто-то зарабатывает, кто-то ведёт дом.
— Это работает, когда обе стороны этого хотят, — кивнул отец. — Но твоя мама, похоже, больше не хочет быть только домохозяйкой. И это её право.
После ужина мы долго разговаривали. О моём детстве, о его жизни после развода, о работе. О том, что значит быть мужчиной.
— Знаешь, — сказал отец перед уходом, — ты можешь обижаться на мать сколько угодно. Но не упусти шанс, который она тебе даёт. Шанс стать по-настоящему взрослым.
Я промолчал. Я всё ещё был обижен. Всё ещё чувствовал себя брошенным и преданным. Всё ещё не понимал, почему нельзя было оставить всё как есть.
За день до маминого возвращения я смотрел на квартиру и видел все следы своего одиночества — не до конца убранные комнаты, наспех застеленную постель, гору посуды в раковине. Я так и не научился справляться с бытом как следует. Но главное — я так и не понял, зачем мне это всё нужно.
Да, я мог теперь сам себе приготовить еду. Мог постирать одежду. Мог сходить в магазин и купить всё необходимое. Но разве это делало мою жизнь лучше? Разве не проще было, когда мама занималась домом?
Вечером позвонила тётя Надя:
— Ваня, мама завтра возвращается. Ты дома будешь?
— Конечно, — ответил я. — Куда мне деваться?
— Ну… ты мог бы уже съехать, — в её голосе звучал лёгкий упрёк. — Тебе не кажется, что пора?
— Нет, не кажется, — отрезал я. — И вообще, квартира наша общая. Почему это я должен съезжать?
Тётя Надя вздохнула:
— Никто не говорит «должен». Просто мог бы… захотеть.
После этого разговора я долго не мог уснуть. Все вокруг будто сговорились вытолкнуть меня из привычной жизни. Заставить меня делать то, чего я не хочу. Быть тем, кем я не являюсь. И главное — мама, которая всегда была на моей стороне, теперь тоже против меня.
***
Утром я встал рано, убрался в квартире и стал ждать. Мама должна была прилететь в два часа дня, а значит, дома будет около четырёх.
Ровно в четыре я услышал звук ключа в замке. Сердце забилось чаще. Дверь открылась, и на пороге появилась она — загорелая, в лёгком платье, с новой причёской. Такая незнакомая и одновременно родная.
— Ваня, — она улыбнулась, но в глазах читалась настороженность. — Я вернулась.
Я стоял, не зная, что сказать. С одной стороны, хотелось броситься к ней, обнять, сказать, как я скучал. С другой — обида всё ещё жгла изнутри.
— Вижу, — наконец произнёс я. — Как отдохнула?
— Хорошо, — она внесла чемодан в прихожую и огляделась. — Ты справился тут?
— Как видишь, — пожал я плечами.
Мама прошла на кухню, заглянула в холодильник:
— Почти пусто.
— Я не знал, что тебе купить к приезду, — соврал я. Правда была в том, что я просто забыл сходить в магазин, увлёкшись уборкой.
Она начала разбирать чемодан, доставая какие-то сувениры, пакетики со специями. Я наблюдал за ней и чувствовал, как во мне нарастает возмущение. Она выглядела такой… довольной. Будто эти тридцать один день не были для неё таким же испытанием, как для меня.
— Зачем ты уехала? — наконец спросил я прямо. — Почему не предупредила заранее?
Мама остановилась, посмотрела на меня:
— Потому что ты бы начал отговаривать. Нашёл бы тысячу причин, почему мне не стоит ехать. Или почему мы должны поехать вместе.
— И что в этом плохого? Мы всегда всё делали вместе!
— Вот именно, — она вздохнула. — Всегда. Всё. Вместе. Ваня, мне пятьдесят восемь. Я хочу пожить ещё немного для себя, понимаешь? Не только как твоя мама, но и как… просто женщина.
— То есть я тебе мешаю? — обида вырвалась наружу. — Я для тебя обуза?
— Нет! — она подошла, попыталась взять меня за руку, но я отстранился. — Ты мой сын, и я люблю тебя больше всего на свете. Но ты взрослый мужчина, Ваня. Тебе пора жить своей жизнью.
— А если я не хочу? — выпалил я. — Если мне хорошо так, как было? Если я не вижу смысла что-то менять?
Мама долго смотрела на меня, затем тихо спросила:
— А что будет, когда меня не станет?
Этот вопрос ударил меня под дых. Я никогда не думал… не позволял себе думать о том, что она не вечна.
— Не говори так, — попросил я.
— Ваня, это реальность. Я не всегда буду рядом. И я хочу знать, что ты сможешь позаботиться о себе.
— Я смогу, — буркнул я. — Я же справился этот месяц.
— Правда? — она обвела взглядом квартиру. — Ты научился готовить, стирать, планировать бюджет? Или просто выживал, считая дни до моего возвращения?
Я молчал, потому что она была права. Я действительно просто считал дни, ожидая, когда всё вернётся на круги своя.
— Знаешь, что самое обидное? — наконец сказал я. — Все вокруг считают, что со мной что-то не так. Что жить с мамой в моём возрасте — это ненормально. А я не чувствую, что это неправильно!
— Дело не в том, правильно это или нет, — мягко возразила мама. — Дело в том, что я не хочу, чтобы ты был зависим от меня. Это нечестно по отношению к нам обоим.
Мы проговорили до поздней ночи. К концу разговора я уже не злился так сильно. Но внутреннее сопротивление оставалось. Часть меня всё ещё не хотела взрослеть, брать на себя ответственность, принимать решения. Часть меня всё ещё обижалась на маму за то, что она поставила меня перед фактом.
— Может, поживём ещё немного как раньше? — предложил я перед тем, как разойтись по комнатам. — А потом… потом я подумаю над тем, что ты сказала.
Мама покачала головой:
— Нет, Ваня. Теперь всё будет иначе. Я не стану готовить тебе завтраки и ужины каждый день. Не буду стирать твои вещи или убирать за тобой. Если хочешь жить здесь — живи как сосед, а не как ребёнок.
— Но почему? — вскинулся я. — Почему нельзя оставить всё как было? Тебе что, так тяжело заботиться обо мне?
— Потому что я хочу для тебя большего, — твёрдо сказала она. — Я хочу, чтобы ты встретил девушку, создал семью, построил свою жизнь. А не прятался за моей спиной от реального мира.
Эти слова задели меня сильнее всего остального. Я действительно прятался? От чего? От ответственности? От возможных ошибок? От необходимости решать самому?
Той ночью я плохо спал. Ворочался, думал о разговоре с мамой, с отцом, с Мариной. Все они говорили примерно одно и то же: мне пора повзрослеть. Но что, если я просто другой? Что, если мне комфортно в той жизни, которую они считают неполноценной?
***
Утром я встал раньше обычного и вышел на кухню. Мама уже была там — готовила себе завтрак. Только себе, не на двоих, как раньше.
— Доброе утро, — сказала она.
Я молча налил себе кофе, сел за стол.
— Я всё ещё обижен, — сказал я наконец. — И всё ещё не понимаю, почему нельзя было просто поговорить.
— Потому что ты бы не услышал, — просто ответила она. — Ты бы нашёл тысячу отговорок, почему тебе не нужно меняться. И я бы, скорее всего, согласилась. Потому что люблю тебя и не хочу видеть несчастным. Но иногда любить — значит делать больно.
Я вздохнул, глядя в чашку.
— И что теперь? Будешь выгонять меня из дома?
— Нет, — она села напротив. — Ты можешь жить здесь столько, сколько захочешь. Но на равных условиях. Мы делим обязанности по дому. Мы уважаем личное пространство друг друга. Мы ведём себя как взрослые люди, а не как мать и ребёнок.
— А если я не согласен?
— Тогда тебе придётся съехать, — спокойно сказала она. — Я больше не буду твоей прислугой, Ваня. Этот поезд ушёл.
В её глазах была такая решимость, что я понял — она не шутит. Что-то изменилось за этот месяц. Она изменилась. И теперь хотела, чтобы изменился и я.
— Мне нужно подумать, — сказал я, вставая из-за стола.
— Конечно, — кивнула она. — У тебя есть время до конца недели. А потом мы составим график дежурств по кухне.
Я вышел из дома, сел в машину и поехал… сам не знал куда. Просто ехал по городу, пытаясь разобраться в своих чувствах. Обида всё ещё была сильна. Но к ней примешивалось что-то ещё. Страх? Неуверенность?
Я припарковался у набережной и долго смотрел на воду. Мимо проходили люди — кто-то гулял с детьми, кто-то выгуливал собак, кто-то просто наслаждался хорошей погодой. Обычные люди, живущие обычной жизнью. Интересно, кто из них всё ещё живёт с родителями? Кто сам решает, что приготовить на ужин и когда постирать бельё?
Внезапно зазвонил телефон. На экране высветилось имя Марины.
— Привет, — сказал я, отвечая на звонок. — Что-то случилось?
— Нет, просто хотела узнать, как ты, — в её голосе звучала искренняя забота. — Твоя мама вернулась?
— Да, вчера, — я вздохнул. — И теперь ставит условия. Говорит, что больше не будет вести хозяйство за меня. Что мы должны всё делить поровну.
— А ты как к этому относишься?
Я задумался.
— Не знаю. Часть меня злится. Часть — боится, что я не справлюсь. А часть… — я замолчал, подбирая слова.
— Что? — мягко спросила Марина.
— А часть хочет попробовать. Узнать, каково это — быть по-настоящему взрослым.
— Знаешь, — сказала она после небольшой паузы, — я думаю, ты удивишься, обнаружив, что способен на гораздо большее, чем думал.
Может быть, она права. Может быть, все они правы. Может быть, настало время перестать обижаться на маму за то, что она хочет для меня лучшего — даже если её методы кажутся мне жестокими.
***
Я вернулся домой к вечеру. Мама смотрела телевизор в гостиной.
— Я согласен, — сказал я, садясь рядом. — Давай попробуем жить по-новому.
Она рассмеялась и впервые за долгое время обняла меня — не как ребёнка, а как равного.
— Ничего, научишься. Я тоже когда-то не умела.
И в этот момент я почувствовал странное облегчение. Будто тяжёлый груз, который я и не замечал, вдруг свалился с плеч. Может быть, взросление — это не так уж и страшно. Может быть, оно даже… освобождает?
Тридцать один день свободы изменили мою маму. Возможно, теперь настала моя очередь измениться. И кто знает — может быть, через месяц или два я действительно пойму, что готов к самостоятельной жизни. Не потому, что кто-то считает, что так правильно, а потому, что я сам этого захочу.
Но пока… пока я просто учился быть взрослым. День за днём. Шаг за шагом.
Жизнь, которая началась с короткой записки на столе. И тридцать пять лет ожидания.
