— Значит, твоя мама важнее моего сына, да? — голос Артема звенел от раздражения. — Деньги на ее мечты нашлись, а на нормальный подарок ребенку — нет!
Виктория даже не сразу ответила — просто стояла у плиты, держа половник в руке, будто это щит. В нос бил запах поджаривающегося лука, где-то на фоне тикали часы, и каждый их щелчок раздражающе напоминал: момент, когда все треснуло, уже наступил.
— Артем, — сказала она тихо, стараясь не сорваться, — это не про «важнее». Я просто помогла маме. У нее вся жизнь — в съемных углах, она наконец-то смогла купить свой домик. Что в этом плохого?
— В том, что теперь мой сын без квартиры! — резко перебил он, отодвигая стул. — Максиму восемнадцать, ему нужно жилье. Я хотел сделать ему настоящий подарок, а ты — просто обрубила все.
— Это была твоя идея — и твоя обязанность думать, как ее реализовать, — холодно ответила Виктория, наливая суп в тарелку. — Не перекладывай ответственность на меня.
— Ты же знаешь, у меня нет накоплений, — Артем вздохнул и потер затылок. — Просто могла бы поддержать. Хоть раз.
Она поставила тарелку перед ним и посмотрела прямо в глаза:
— Я тебя поддерживала три года, Артем. Когда ты менял работу, когда мы тянули кредит на твою машину, когда твоя мама попадала в больницу. Не начинай с этим шантажом.
Он откинулся на спинку стула, глядя исподлобья.
— Да при чем тут шантаж? Я просто хочу, чтобы ты поняла: это не про деньги. Это про уважение к моему сыну.
— А ко мне уважение где? — резко спросила Виктория. — Или я в этой семье просто приложение к твоим родственникам?
Ответа не последовало. Артем взял ложку, сделал пару глотков супа, шумно поставил тарелку на стол и встал.
— Не хочу сейчас говорить, — бросил он и вышел из кухни.
Дверь в спальню тихо хлопнула.
Позже, когда Виктория сидела на балконе с чашкой остывшего кофе, в голове крутились обрывки фраз: «мой сын», «твоя мама», «не поддержала». Все будто смешалось в одну серую массу. Она устала. Не от денег, не от споров — от постоянного чувства вины. Как будто в любой ситуации она виновата априори.
Она вспомнила, как в начале их брака Артем был внимательным, почти мягким. Делал кофе по утрам, шутил, носил ее на руках после работы. А потом потихоньку начал меняться. Сначала — мелочи: раздражался, когда она разговаривала с подругами, потом — частые звонки от свекрови. Теперь же он больше времени проводил в телефоне, чем рядом.
Соседский пес залаял где-то на улице, и Виктория вздрогнула от резкого звука. В темноте окна напротив отражали тусклые лампочки — город жил своей жизнью, а у нее словно застрял кадр.
Телефон на столе завибрировал.
Сообщение от Артема: «Не жди меня. Я переночую у мамы.»
Холод пробежал по спине. Без объяснений, без обсуждений — просто «переночую».
Она машинально набрала ответ, но потом стерла.
Утром он вернулся будто ничего не случилось.
— Доброе утро, — сказал, проходя мимо.
— Доброе, — сухо ответила она, не поднимая головы от ноутбука.
На кухне пахло подгоревшими тостами. Артем сел за стол, ел молча, уткнувшись в экран телефона.
— Мы вообще собираемся разговаривать? — наконец спросила Виктория.
Он поднял глаза:
— О чем?
— О нас, Артем. Мы уже неделю живем как соседи. Ты молчишь, я не понимаю, что у тебя в голове.
Он долго молчал, потом сказал:
— Я просто устал.
— От чего? От меня?
— От всего. От разговоров, претензий, от того, что мы постоянно что-то выясняем.
— Потому что ты от меня все скрываешь, — не выдержала Виктория. — Ты думаешь, я не вижу, как ты постоянно с матерью на телефоне?
Артем усмехнулся.
— О да, теперь еще и ревность к моей матери пошла. Прекрасно.
— Я не ревную! — вспыхнула она. — Но если она действительно говорит тебе, что я плохая жена — то знай, я больше это терпеть не буду.
Он встал из-за стола.
— Вик, хватит. Я не собираюсь выбирать между вами.
— Уже выбрал, — прошептала она.
В тот вечер Галина Петровна снова появилась без звонка. Как всегда — уверенно, как к себе домой.
— Добрый вечер, детки, — произнесла она с натянутой улыбкой. — У вас, как всегда, уютно.
Виктория сразу насторожилась: у свекрови было особое выражение лица, когда она приходила с «миссией».
— Кофе будете? — вежливо спросила она.
— Конечно, — Галина Петровна опустилась за стол, скрестив руки. — Только не сильно сладкий.
Артем сел напротив, явно чувствуя, что сейчас начнется спектакль.
— Ну что, решили что-то по поводу подарка Максиму? — спросила свекровь. — Я тут прикинула: может, машина? Или квартира. Парень взрослый, пора встать на ноги.
Виктория дернула щекой.
— С машиной, думаю, можно подождать.
— А с квартирой нельзя, — с нажимом произнесла Галина Петровна. — Тем более, если у вас есть возможность помочь.
— У нас нет такой возможности, — спокойно ответила Виктория.
— Почему же нет? — удивилась свекровь, хитро глянув на сына. — У Вики ведь накопления были, я помню.
— Мам, не начинай, — вмешался Артем.
— А что такого? — пожала плечами Галина Петровна. — Я просто говорю, как есть. Женщина должна уметь разделять с мужем радости и заботы.
— Женщина должна еще и уважение получать, — тихо сказала Виктория. — А не слушать, как ее обвиняют в каждом решении.
Галина Петровна сузила глаза:
— Значит, ты против того, чтобы помочь сыну Артема?
— Я не против помощи, — спокойно, но твердо ответила Виктория. — Я против того, чтобы решать чужие проблемы за свой счет.
На секунду наступила тишина. Потом свекровь усмехнулась:
— Понятно. Значит, каждый за себя. Ну что ж, Артем, думай сам, с кем ты хочешь жить — с женой, которая экономит на твоем сыне, или с матерью, которая всегда была рядом.
С этими словами она встала и ушла.
Виктория стояла у окна, глядя, как во дворе свекровь садится в такси. Артем молчал, сидя за столом.
— Она манипулирует тобой, — сказала Виктория. — И ты это прекрасно знаешь.
— Она просто говорит правду, — устало ответил он. — Может, не в самой мягкой форме, но все же.
— Правду? — Виктория развернулась. — Что я плохая жена, потому что не купила твоему сыну квартиру? Это правда?
— Вик, не передергивай.
— А как еще это понимать? — она шагнула ближе. — Ты стоишь тут, молчишь, и я не понимаю, ты со мной или с ней.
Он посмотрел в сторону, избегая взгляда.
— Не усложняй, ладно?
— Я не усложняю, Артем. Я просто хочу понять, осталась ли у нас семья.
Ответа не последовало.
— Мы переезжаем к маме, — спокойно, почти буднично произнёс Артем, глядя прямо на Викторию. — А в твоей квартире поживёт Максим.
Виктория даже не сразу поняла, что он сказал. Стояла, вытирая руки полотенцем, и слушала, как будто речь шла не о её жизни, а о каком-то чужом сериале, где герои совершают глупости на глазах у зрителей.
— Что? — переспросила она, хотя прекрасно расслышала.
— Всё просто, — Артем опёрся локтями о колени, словно объяснял ребёнку таблицу умножения. — Мама предложила. Мы переедем к ней на время. Там места хватает. А Максиму нужно жильё — он поступил, будет ближе к институту. Это логично.
Виктория засмеялась — нервно, надтреснуто, как будто где-то внутри у неё щёлкнул предохранитель.
— Логично? Ты называешь логичным выгнать жену из её квартиры, чтобы туда поселить своего сына от другой женщины?
— Да никто никого не выгоняет, — раздражённо ответил Артем. — Просто временно поменяемся. У тебя же там всё равно ипотека почти выплачена, а у нас появится шанс помочь парню.
— У нас? — переспросила Виктория. — Нет, Артем. Это не «у нас». Это у тебя. Это твой сын и твоя идея.
Он встал, пряча раздражение за натянутой улыбкой.
— Ты ничего не понимаешь. Я отец. Я не могу просто стоять в стороне.
— А я, выходит, должна просто отдать ключи и молча съехать? — голос Виктории задрожал. — Как квартирантка в собственном доме?
— Вика, не начинай драму, — сказал Артем, отмахиваясь. — Всё решаемо, если подойти спокойно.
— Спокойно? — она шагнула к нему ближе. — Ты мне это в глаза говоришь после того, как предложил выселиться ради своего сына?
Он поморщился, будто от зубной боли.
— Я просто ищу компромисс.
— Компромисс?! — Виктория уже почти кричала. — Компромисс — это когда двое ищут выход. А ты просто решил и поставил меня перед фактом!
В кухне повисла гулкая тишина. С улицы доносился шум дождя, редкие машины проносились по лужам. Виктория стояла, сжимая край стола, и чувствовала, как в груди поднимается волна злости, беспомощности, обиды — всё сразу.
— Я покупала эту квартиру до брака, Артем, — сказала она, глядя прямо ему в глаза. — Она на меня оформлена. Это мой дом.
Он отшатнулся, будто не ожидал, что она так скажет.
— То есть вот так? — прошептал он. — Значит, мы не семья, да? Ты, я и документы?
— Семья не строится на принуждении, — спокойно ответила Виктория. — И точно не на том, чтобы один отдавал всё, а другой брал.
Он хотел что-то сказать, но промолчал. Просто отвернулся и вышел из комнаты.
Через час в прихожей хлопнула дверь.
— Куда ты? — спросила Виктория, даже не поднимая голоса.
— К маме, — коротко ответил он. — Мне нужно подумать.
Она кивнула.
— Иди. Подумай. Только не возвращайся, если решишь, что я просто приложение к твоему сыну и его будущей квартире.
Он не ответил.
Дни потянулись вязко, однообразно. Виктория жила, будто на автопилоте: работа, магазин, дом. Вечером включала телевизор просто чтобы не слышать тишину.
Через неделю ей позвонила Галина Петровна.
— Виктория, я хотела поговорить спокойно, без эмоций, — начала она сладким голосом, от которого у Вики сразу сжалось внутри.
— Слушаю вас.
— Я понимаю, тебе тяжело, но ты должна войти в положение Артема. Максим — его сын. Парень нуждается в поддержке.
— У него есть мать, — холодно ответила Виктория.
— Ты не понимаешь, — свекровь сделала паузу. — У мальчика непростое время. А ты, вместо того чтобы помочь, устраиваешь скандалы.
— Скандалы? — переспросила Виктория. — Галина Петровна, вы пришли ко мне в дом, решили, кто где будет жить, и теперь ещё обвиняете меня в скандале?
На том конце повисла пауза, потом прозвучал холодный смех:
— Ладно, делай как знаешь. Но не удивляйся, если Артем поймёт, что ошибся в тебе.
И гудки.
Виктория сидела на полу в гостиной, обняв колени. На столе лежали старые фотографии — свадьба, поездки, первая новогодняя ёлка вместе. На одной — они вдвоём, смеются, с бокалами шампанского. Артем смотрит на неё так, будто кроме неё весь мир исчез.
Смешно. Как всё быстро портится.
Телефон загудел — сообщение от Артема:
«Я зайду завтра забрать вещи.»
Просто, коротко, без «извини», без «поговорим».
Он пришёл утром, аккуратный, собранный, в чистой рубашке.
— Не хочу ругаться, — сказал он, переступая порог. — Давай просто спокойно всё разрулим.
— Разруливай, — тихо ответила Виктория. — Только без фокусов.
— Я подумал… может, ты всё-таки передумаешь? — он поставил сумку на пол. — Мы могли бы начать заново, если бы ты… ну, немного вошла в моё положение.
— Моё положение тебе неинтересно, — отрезала она. — И «заново» не будет.
Он замолчал. Потом вдруг резко шагнул ближе, глядя прямо в глаза:
— Ты правда готова вот так всё закончить? Из-за какой-то квартиры?
— Не из-за квартиры, Артем. Из-за того, что ты выбрал не меня.
Он выдохнул и опустил голову.
— Ладно. Тогда всё ясно.
Он собрал вещи молча. На выходе задержался, будто хотел что-то добавить, но потом просто сказал:
— Удачи тебе, Вик.
Дверь закрылась мягко, без хлопка.
Прошло три месяца.
Лето уже подходило к концу, воздух пах сухой травой и пылью. Виктория сидела на даче у мамы — та самая дача, ради которой, по сути, и начался весь этот хаос. За спиной тихо щёлкали цикады, в руках таял лед в стакане лимонада.
Солнце било по шторке, и где-то на крыльце дремала соседская кошка. Всё было странно спокойно.
Она сняла кольцо с пальца ещё в день развода и больше не надевала. На месте кольца осталась едва заметная полоска — как шрам.
Мама подошла, поставила тарелку с клубникой.
— Как ты, дочка?
— Нормально, — улыбнулась Виктория. — Даже хорошо, если честно.
— Он звонил?
— Пару раз. Не брала. Зачем? Всё сказано.
Мама кивнула.
— Ну и правильно. Пусть теперь живёт со своей мамой и квартирой.
Обе рассмеялись. Не злорадно — просто от облегчения.
Вечером Виктория вышла на крыльцо. Над дачами гудели комары, вдалеке кто-то жарил шашлыки и слушал старый шансон.
Она посмотрела на огород — неровные грядки, наспех построенную теплицу, старый шланг, который вечно путается под ногами. Всё это вдруг показалось родным, настоящим. Без фальши, без претензий.
Она вдохнула запах прелой травы и подумала:
Иногда надо потерять, чтобы понять, сколько мусора ты тащил на себе.
Ветер тронул волосы. Где-то далеко лаяла собака.
А в груди — впервые за долгое время — было спокойно.
