Вечером кухня пахла жареной картошкой и чем-то кислым — Миша на обед забыл убрать кастрюлю с борщом в холодильник, и теперь она стояла на плите, слегка мутная, как его настроение в последние дни.
Виктория сидела за столом с ноутбуком. В одном ухе — наушник, в другом — тихий зуд телевизора из зала. Миша возился с вилкой, ковыряя еду, как будто проверял, нет ли там подлости.
— Опять работаешь, — сказал он без особого укора, но с оттенком привычной усталости. — У тебя же уже вечер.
— А у тебя уже вечер, но ты всё равно сидишь в телефоне, — отозвалась Виктория, не отрываясь от экрана. — У нас у обоих свои хобби.
— Ну да, — Миша ухмыльнулся, но не весело. — Только твое хобби зарплату приносит, а моё… пока нет.
Вика внутренне вздохнула. Ей не нравились такие реплики. Не потому, что они были обидными — она привыкла. Просто в них чувствовалось что-то вроде намёка, что деньги — это её обязанность. А ей так не казалось.
— Мам звонила, — сказал Миша спустя паузу, кидая взгляд в сторону двери, как будто проверял, не подслушивает ли кто.
— И? — Вика подняла глаза.
— Сказала, что хотела бы в гости на выходных. С ночёвкой. Ну, типа, давно не виделись.
Вика почувствовала, как плечи чуть напряглись. С Анной Петровной у неё всегда было ровно — без особых нежностей, но и без ссор. Просто… слишком много комментариев о том, как «правильно» жить.
— А она заранее предупредит, или как обычно? — спросила Вика сухо.
— Ну… Она сказала, что уже купила билет на автобус, — Миша улыбнулся, но виновато. — Так что это как бы уже решено.
Конечно, решено. У неё всё всегда решено до того, как спросить, — подумала Виктория.
В субботу Анна Петровна приехала с двумя пакетами и чемоданчиком. Заложила в прихожей руки за спину и осмотрелась так, будто проверяла чистоту на складе.
— О, ничего, убрались. Я уж думала, как вы тут вдвоём, молодые… — сказала она с тоном, в котором похвала и упрёк были замешаны в одну густую массу.
— Проходи, мама, — Миша взял у неё пакеты.
— Это я привезла: огурцы свои, помидоры, варенье из крыжовника. А то вы тут всё на покупном сидите, — сказала она, снимая пальто. — Я Мишу-то помню — не ел магазинного. А теперь вот, наверное, забыл, что такое нормальная еда.
Вика улыбнулась вежливо. Нормальная еда — это когда после неё неделю не болит желудок, мама. Но ладно, будем дипломатичными.
На кухне Анна Петровна устроилась у стола, как у себя дома. Миша крутился у плиты, Вика мыла посуду.
— Виктория, а ты сейчас где работаешь? — спросила свекровь, явно уже зная ответ, но желая разогнать беседу в нужную сторону.
— В той же компании, мама, что и год назад, — ответила Вика спокойно. — Всё нормально.
— Ну, значит, платят прилично, — сказала Анна Петровна, держа кружку с чаем, но не отпивая. — А то Мишка мне говорил, что у вас зарплата-то как у начальников.
Миша кашлянул и уставился в сковороду. Вика почувствовала, как за её спиной повисла пауза.
— Мы с Мишей вместе ведём бюджет, — ответила она осторожно. — Нам хватает.
— А я вот думаю… — Анна Петровна сделала вид, что размышляет. — Я ведь одна, пенсия у меня — сами знаете. Мишка, конечно, помогает, но ему тоже непросто. Может, вы бы там… чуть-чуть посильнее поддержали? Всё-таки я вас, можно сказать, в семью приняла, не чужой человек.
Вот оно. Меньше года прошло, а уже пошли намёки.
Вика глубоко вдохнула. Ей захотелось ответить резко, но она понимала, что при Мише это будет выглядеть как нападка.
— Мы с Мишей обсудим, — сказала она сухо.
— Да что там обсуждать, — усмехнулась Анна Петровна, — я ж не дом себе покупаю. Мне много не надо. Квартплату, продукты — и всё.
Миша явно нервничал. Он положил вилку на стол и встал.
— Мам, давай потом, а? — сказал он, глядя на неё снизу вверх, как в детстве. — Мы же только с дороги, отдохни.
— Я не упрекаю, — вздохнула Анна Петровна, — просто говорю: жизнь короткая, надо помогать друг другу. Тем более, ты ж знаешь, я Мишку одна тянула, и не жаловалась. Вот теперь и ваша очередь.
Вика сделала вид, что сосредоточена на мытье тарелки. Но внутри у неё что-то дрогнуло. Наша очередь… Интересно, я где в этом уравнении?
Вечером, когда Анна Петровна уже легла в комнате для гостей, Вика сидела на краю кровати.
— Миш, — тихо сказала она, — а тебе нормально, что твоя мама прямо просит нас её содержать?
— Ну… — он почесал затылок, — ты же знаешь, у неё пенсия маленькая. А я… я как-то привык помогать.
— Помогать — одно. Содержать — другое. У нас с тобой ипотека, планы.
— Я понимаю, — Миша лёг рядом. — Но ты же видишь, она одна. У неё никого нет.
Вика посмотрела в потолок. Да, у неё никого нет. Но это не значит, что я должна быть банком.
— Ладно, — сказала она, — спи. Утро вечера мудренее.
Но ей почему-то казалось, что утро будет только хуже.
На следующий день Анна Петровна стояла у окна и смотрела вниз на двор.
— Вот у вас тут детская площадка. Красиво, конечно, — сказала она, — только окна на дорогу выходят. Я бы так не смогла. Шумно.
— Нам нравится, — ответила Вика, наливая кофе.
— А квартира-то на кого оформлена? — спросила свекровь между делом, словно речь шла о погоде.
Вика чуть не пролила кофе.
— На нас с Мишей, — ответила она осторожно. — Почему спрашиваешь?
— Да так, просто. Думаю: вот если бы мы все вместе жили, можно было бы комнату с балконом мне. А вы бы себе спальню оставили.
Миша закашлялся и отвернулся к холодильнику. Вика почувствовала, как внутри поднимается горячая волна.
— Мы не планировали жить все вместе, — сказала она. — Нам комфортно так.
— Ну, мало ли, — свекровь улыбнулась. — Вдруг обстоятельства изменятся.
Вика поняла, что это не просто разговор. Это было предупреждение. Или, хуже того, приглашение к будущему, которого она не хотела.
Вечером, когда свекровь уехала, Вика поймала себя на мысли, что чувствует не облегчение, а тревогу. Как будто кто-то оставил дверь открытой, и теперь оттуда тянет холодом.
Кажется, всё только начинается.
Прошло меньше трёх недель с того визита, как в воскресенье утром Вика проснулась от звонка в домофон.
— Да? — спросонья сказала она.
— Это я, мама, — раздался голос Анны Петровны. — Открывай, у меня чемодан тяжёлый.
Вика села на кровати, как будто ей в лицо плеснули холодной водой.
— Миша! — позвала она в спальню. — Это твоя мама. С чемоданом.
Миша, заспанный и в майке, подошёл к двери.
— Мам? Ты что, опять к нам? — спросил он в трубку.
— А что такого? — голос матери был бодрый, как будто она приехала на курорт. — Я подумала, вам ведь веселей будет, если я побуду у вас подольше. У меня там соседи затеяли ремонт, шум, грязь, мне нельзя при моих нервах.
Вика уже чувствовала, как у неё начинают дрожать руки.
— Миша, я тебе сразу скажу, я не готова, — тихо сказала она. — Это не гости. Это вторжение.
— Давай поговорим, — пробормотал он.
— Нет, давай ты сейчас примешь решение, — сказала она, глядя ему в глаза.
Миша глубоко вздохнул, нажал кнопку домофона и впустил мать.
Анна Петровна ввалилась в прихожую, как в сериал про переезд в новую жизнь: пуховик, платок, две сумки, чемодан на колёсиках.
— Вот, — поставила вещи, отдуваясь, — я тут подумала, недельку-другую у вас поживу. У вас же места хватает.
— Мама, мы же не договаривались, — сказал Миша, но неуверенно.
— А что договариваться? — улыбнулась она. — У нас семья, договариваться — это как разрешение спрашивать, можно ли чай налить.
Вика стояла у дверей кухни, сцепив руки.
— Анна Петровна, — сказала она ровно, — вы бы хотя бы предупредили заранее. Мы не были готовы.
— А что там готовиться? — отмахнулась свекровь. — Постель есть, еда есть, крыша над головой. Остальное — дело привычки.
— У кого привычки? — резко спросила Вика.
— У нормальных людей, — сказала Анна Петровна, вешая пальто. — Я ведь не чужая.
Миша молчал, переминаясь с ноги на ногу.
На кухне напряжение можно было резать ножом. Анна Петровна раскладывала по полкам свои банки, явно сдвигая в сторону то, что купила Вика.
— Эти майонезы ваши химические — в мусор. Тут у меня настоящий, домашний, — сказала она.
— Мама, оставь, — Миша попытался вмешаться.
— Ты хочешь, чтобы твоя жена отравилась? — прищурилась свекровь.
Вика медленно повернулась к ней.
— Я хочу, чтобы в моём холодильнике стояло то, что я купила, — сказала она.
— Вот и купишь нормальное, — ответила Анна Петровна, доставая из пакета банку с пометкой «2019».
Вике захотелось выкинуть банку в окно. Вместо этого она сжала губы.
Вечером Вика пошла в душ. Когда она вернулась, Анна Петровна уже расположилась в их спальне — сидела на кровати, перебирала бельё.
— А я тут решила помочь тебе с уборкой, — сказала она. — Простыни постираю, полотенца. У тебя, кстати, шкаф неудобно устроен.
— Это моя спальня, — сказала Вика медленно, чтобы не сорваться. — И моё бельё.
— Ну и что? — удивилась свекровь. — Я ж не чужой человек.
Не чужой… но и не хозяйка, — подумала Вика, чувствуя, как внутри всё начинает клокотать.
— Мама, — вмешался Миша, — давай ты в гостевой, ладно?
— Что я, преступница какая? — обиделась Анна Петровна. — Это же мой сын, мой дом.
— Мой дом, — сказала Вика, глядя прямо в глаза. — Купленный нами. С моими деньгами в том числе.
В кухне повисла тишина. Даже Миша не знал, что сказать.
На следующий день всё взорвалось. Вика вернулась с работы и застала в кухне Анну Петровну, которая громко разговаривала с соседкой по телефону.
— Да-да, — говорила она, — живу теперь у Мишки. Не выгонишь же мать на улицу. Ну да, Виктория, конечно, характерная, но что делать… Молодёжь сейчас эгоистичная.
Вика стояла в дверях и слушала, как её обсуждают в её же квартире.
— Анна Петровна, — сказала она холодно, — я слышу.
— И что? — пожала плечами свекровь. — Это же правда.
— Правда в том, что вы приехали без спроса и ведёте себя как у себя дома, — сказала Вика. — Это неприемлемо.
— А знаешь, что неприемлемо? — вдруг повысила голос свекровь. — Что я сына растила одна, вкалывала на трёх работах, а теперь он живёт у тебя на шее, и ты мне ещё условия ставишь!
Миша вошёл как раз в этот момент.
— Мам, перестань, — сказал он устало.
— Нет, Миша, пусть скажет, — Вика уже не сдерживалась. — Пусть скажет прямо, что я должна ей платить за то, что ты её сын.
— Я не это… — Анна Петровна запнулась, — я просто хочу, чтобы вы понимали: семья — это когда делятся.
— Семья — это когда уважают границы, — отрезала Вика.
Тишина была такая плотная, что можно было услышать, как тикают часы.
Вечером Миша, впервые за долгое время, сказал твёрдо:
— Мам, завтра я помогу тебе отвезти вещи домой.
— Вот так? — Анна Петровна подняла брови. — Выгоняешь мать?
— Я не выгоняю, — он устало сел на стул. — Просто у нас с Викой своя жизнь.
Вика поняла, что для него это было тяжело. Но для неё — это был глоток воздуха.
Только вот внутри всё равно остался осадок: слишком далеко всё зашло, и просто словами это уже не исправить.
Похоже, завтра будет последний акт этой пьесы.
Утро было тихим. Слишком тихим. Даже чайник закипал как-то неохотно.
Вика проснулась раньше всех, долго стояла у окна с кружкой кофе и смотрела на серое, дождливое небо.
Сегодня всё решится. И да, мне не двадцать лет, чтобы играть в терпение, — подумала она.
В гостиной раздавался лёгкий шорох — Анна Петровна рылась в своей сумке. Вика слышала, как звякают ключи, как шелестит полиэтилен.
Миша вышел из спальни, зевнул. На нём были джинсы и куртка — готов к выходу. Он бросил на жену быстрый взгляд, в котором было что-то вроде держись.
— Мам, давай, собирайся, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— Я ещё чай не пила, — отозвалась Анна Петровна из кухни. — И вообще, Михаил, это неприлично выгонять мать, не накормив.
Вика зашла на кухню. Анна Петровна сидела за столом, в халате, с видом пострадавшей жертвы вселенской несправедливости.
— Я же говорила, мы можем вас отвезти сегодня, — произнесла Вика ровно. — Погода дождливая, вам одной будет тяжело.
— Да уж, заботливая ты, — с издёвкой протянула свекровь. — Выгнать человека под дождь. Молодцы.
— Мам, хватит, — Миша сел напротив. — Мы уже всё обсудили. Давай без скандалов.
— А это не скандал, — она уставилась на него. — Это я говорю, что ты стал чужим. Чужим сыном. А всё из-за неё.
Вика почувствовала, как в груди поднимается волна. Не гнев — что-то другое, холодное и ясное.
— Знаете, Анна Петровна, — сказала она тихо, — я не буду спорить. Просто скажу, что сегодня вы уедете.
— Ты мне приказываешь? — голос свекрови стал выше.
— Да, — Вика встала и открыла шкаф, доставая её куртку. — Приказываю. Потому что это мой дом, и я не позволю, чтобы меня здесь унижали.
Миша взял чемодан, даже не глядя на мать.
— Поехали.
В машине было молчание. Только дворники скребли по стеклу.
Анна Петровна сидела на заднем сиденье, сложив руки на груди, как подросток, которого поймали на шалости, и теперь он всем мстит молчанием.
Когда подъехали к её дому, Миша выгрузил вещи у подъезда.
— Спасибо, сынок, — сказала она с ледяной улыбкой. — Не забудь, что мать у тебя одна. И когда-нибудь тебе это вспомнится.
Вика уже собиралась сказать что-то резкое, но Миша лишь кивнул и сел в машину.
Дома они молчали долго. Вика мыла посуду, он сидел в кресле.
— Ты на меня не злишься? — наконец спросил он.
— Нет, — она вздохнула. — Я просто устала. Но знаешь, я поняла одну вещь.
— Какую?
— Что семью нужно защищать. Даже от семьи.
Миша кивнул. И это было впервые за всё время, когда они смотрели друг на друга без тени недосказанности.
Вечером Вика села на диван, закутавшись в плед. В квартире стояла тишина. Настоящая, глубокая, как глоток чистого воздуха.
Она слушала, как за окном дождь стучит по подоконнику, и чувствовала — всё, что надо было сказать и сделать, уже сделано.
Её последний взгляд упал на пустой угол, где раньше стоял чужой чемодан.
Вот она, моя победа — пространство, в котором я снова могу дышать.
