Я всегда думала, что настоящие войны начинаются с выстрелов. А оказалось — с кухни. Сидишь ты такая, вроде спокойный вечер, чай в кружке, муж напротив, бумаги какие-то раскладывает. А потом он открывает рот — и всё, жизнь пошла под откос.
— Смотри, — Никита подвинул ко мне листочек с расчётами, — если мы погасим ипотеку досрочно, то сэкономим процентов триста тысяч. Ну, плюс-минус.
Я глянула на цифры, потом на его усталое лицо. Работает много, конечно. Но мысль про «погасим ипотеку» звучала как издёвка: у нас оба кредита висели гирей, и я уже неделю считала мелочь по кошелькам.
— «Погасим» — это ты оптимист, — буркнула я и сделала глоток чая. — Мы на еду едва наскребаем.
Он пожал плечами. Типа, мужик сказал — мужик сделал. Только не он платить будет, а я думать, что в холодильнике приготовить из полпачки макарон и замёрзшей куриной спинки.
Но судьба, как оказалось, готовила мне сюрприз. Через три дня пришло письмо: умерла тётя Лидия, дальняя, но родная. Завещала мне трёхкомнатную квартиру на Юго-Западе. Я её, честно говоря, лет десять не видела. И квартира — не на Рублёвке, конечно, но своя, без кредитов. Я даже сначала не поверила.
— Лерка! — Никита аж подпрыгнул, когда я сказала. — Мы ж теперь жить заживём!
Я на него посмотрела с подозрением: «мы» — это кто? Я, он, ну и максимум наш кот. Но в его глазах уже загорелся этот подозрительный огонёк, знакомый: сейчас он понесёт новость маме.
И понёс.
Через неделю мы переехали. Квартира была старая, пахло нафталином и засохшими цветами в вазе, но просторная. Я чувствовала себя почти хозяйкой жизни, пока не позвонила в дверь Галина Петровна.
— Ну здравствуйте, — свекровь прошла мимо меня, даже не дождавшись приглашения. — Вот это да, квартира! Надо же, повезло вам, Валерия.
Слово «повезло» прозвучало так, будто я выиграла её в лотерею нечестным способом.
За ней вошла Марина, младшая сестра Никиты, беременная и уже с таким лицом, будто весь мир должен ей.
— Мам, смотри, тут и для нас комната найдётся, — протянула она, поглаживая живот. — А то у нас съёмное жильё, хозяин опять цену поднял…
Я поперхнулась чаем.
— Подождите, какие «для вас»? — я даже засмеялась. — Это моя квартира. У меня в документах всё написано.
Галина Петровна поправила очки, посмотрела так, будто я пятилетний ребёнок, который ничего не понимает в жизни.
— Лерочка, не будь эгоисткой. Семья — это святое. Тем более, у Мариночки ребёнок на подходе. Где им жить? А тут места хватает. Мы с Никитой комнату займём, они — другую, ну а тебе тоже найдётся угол. Три же комнаты.
Я чуть не уронила кружку.
— Простите, что?! — я даже повысила голос. — Это моя собственность!
Никита, как всегда, начал лепетать:
— Да ладно тебе, Лер, чё ты сразу… Мы же семья…
Я его взглядом пригвоздила. Семья — это мы вдвоём, а не эта наглая семейка.
Дальше началась осада. Каждый день свекровь приезжала «в гости». То с кастрюлькой супа (который я потом выливала в раковину, потому что запах чеснока стоял до потолка), то с советами, то с «подарочками». Всё это сопровождалось разговорами о том, что «детям нужна стабильность», «молодым тяжело», «а у тебя, Лерочка, своя семья пока не сложилась, так чего ж ты жадничаешь».
Я терпела. Три недели. Молча, кусала губы, ходила на работу и возвращалась в квартиру, где уже чувствовалось чужое присутствие. Они всё чаще оставались ночевать «потому что автобус ушёл», всё чаще заглядывали в мои шкафы («ой, а это тебе зачем?»), всё наглее вели себя.
И вот кульминация. Я пришла пораньше домой и услышала за дверью голос Никиты.
— Ну мам, всё получится, не переживай. Пропишем Марину с Сергеем, и всё будет по закону. Лера не против, я с ней поговорю.
Тишина. Потом смех. Смех Сергея, зятя, которого я терпеть не могла.
— Она не против? — он ухмыльнулся. — Да она сама не поймёт, как документы подпишет. Мы всё сделаем тихо.
Внутри у меня всё оборвалось. Я стояла в коридоре, ключ в руках, и чувствовала, как ладонь дрожит. Это что же получается? Мой муж, моя «семья» — за моей спиной готовят план, как меня выжить из собственной квартиры?
Я вошла резко, хлопнув дверью. Все трое подпрыгнули, как школьники на шалости.
— Ну здравствуйте, заговорщики, — я кинула сумку на пол. — Интересный у вас тут план. Меня прописать, выписать, а потом выставить?
Галина Петровна поправила волосы и попыталась взять тон сверху:
— Лерочка, ну зачем ты так? Никто никого выживать не собирается. Мы же семья! Мы тебе только добра желаем.
— Добра?! — я почти закричала. — Моей квартирой хотите обзавестись? Моя квартира — мои правила! Хотите — снимайте дальше. Хотите — ипотеку берите. Но здесь — нет!
Никита побледнел.
— Лера, ну не кричи… Ты вообще головой думаешь?
— Думаю, — я уставилась на него, и голос мой дрогнул, но не сломался. — И думаю, что ты меня предал. Ради кого? Ради мамы? Ради Марины с её пузом?
Тишина повисла такая, что слышно было, как часы на стене тикали. Потом я добавила тихо, почти шепотом, но отчётливо:
— Вон отсюда. Все. Сейчас же.
И это был первый взрыв. Конфликт не закончился, он только начался. Но мосты я уже подожгла.
Вы когда-нибудь пытались выкинуть людей из своей жизни? Это как с мусором: вынес, вроде чисто, а запах всё равно стоит. Вот и у меня. В тот вечер я выгнала всех, но тишина продлилась ровно до утра.
В семь тридцать утра в дверь позвонили. Я, честно, думала, пожар или газ перекрыть пришли. А это Никита, с сумкой и глазами побитой собаки.
— Лер, ну ты чего… — он топтался на коврике. — Мы же просто разговаривали. Никто ничего не подписывал.
— Никто? — я скрестила руки на груди. — А ты мне собирался рассказать или сразу в паспортный стол повести?
Он замялся. Потом — классика жанра:
— Ну, маме тяжело… Марина беременная… Сергей пашет один… А ты упрямая…
Я чуть не рассмеялась. То есть упрямая — это когда защищаешь своё?
— Знаешь что, Никит, — я указала на дверь. — Возвращайся туда, где тебя понимают. Тут тебе не рады.
Он молча ушёл. И вот тут началось настоящее веселье.
Через два дня в подъезде я наткнулась на Галину Петровну. Она стояла с пакетами и лицом мученицы.
— Валерия, — сказала она, даже не поздоровавшись, — я не ожидала от тебя такой подлости. Мой сын ночует у друзей, дочь беременная, а ты… хозяйка, понимаешь ли.
— А я и есть хозяйка, — я посмотрела прямо ей в глаза. — Это моя квартира. Моя. Документы показать?
Она фыркнула:
— Бумажка — это ещё не всё. Жить надо по совести.
Я не выдержала и засмеялась. Сарказм прям вырвался:
— По вашей совести — мне на кухне место, а вам трёшка целиком?
Она зашипела, как чайник. Пакет у неё порвался, яблоки покатились по полу. Я не подняла. Пусть собирает сама.
Но апогея конфликт достиг в выходные. Никита всё-таки пришёл. С чемоданом. И с лицом «я решил».
— Лера, я домой, — сказал он и шагнул в коридор.
— Домой? — я даже глаза прищурила. — Ошибся адресом.
— Перестань. Мы же муж и жена. У нас семья.
— У нас была семья, — я поправила. — Пока ты не начал заговоры устраивать.
Мы сцепились словами, как в драке. Он твердил про «семью» и «понять ситуацию», я — про предательство. А потом он взял и поставил чемодан у стены.
— Я всё равно здесь останусь.
И тут меня сорвало. Я схватила этот чемодан и, не глядя, выволокла к двери. Он пытался отобрать, мы сцепились, я толкнула его. Он отшатнулся, уронил ключи, а я открыла дверь и буквально выпихнула его чемодан в подъезд.
— Вон! — закричала я, и голос сорвался. — Вон из моей жизни!
Соседка с третьего выглянула, замерла с пакетом молока. Я её взглядом прожгла: мол, смотри и учись, как людей выставляют.
Никита постоял, собирая вещи, потом глухо сказал:
— Ты ещё пожалеешь.
— Может быть, — ответила я. — Но точно не с тобой.
Я захлопнула дверь и села прямо на пол. Сердце колотилось так, будто я пробежала марафон. Но внутри было странное чувство — не только злости. Там уже начиналась какая-то лёгкость. Как будто я действительно сделала шаг, почти необратимый.
Вечером звонки посыпались один за другим. Мама Никиты, Марина, даже сам Сергей. У каждого своя песня. «Ты испортила жизнь моему сыну». «Ты оставила беременную сестру без поддержки». «Ты ведьма, думаешь только о себе».
А я слушала и думала: если это семья, то враги мне точно не нужны.
К полуночи я выдернула телефон из розетки. И впервые за месяц уснула спокойно.
Но я знала: это не конец. Это только разогрев перед настоящей войной.
Казалось, буря улеглась. Неделю никто не приходил, не названивал. Я даже расслабилась: хожу в халате по квартире, пью кофе на подоконнике, слушаю тишину. Кот мурчит, жизнь вроде вошла в русло. Но нет, не расслабляйся раньше времени.
В воскресенье утром — стук в дверь. Я не открыла. Через час — снова. Потом звонок в домофон. Потом визг:
— Валерия! Открой! Участковый с нами!
У меня кровь похолодела. Открываю — и вижу: Никита, Галина Петровна, Марина с огромным животом, Сергей и действительно участковый, скучающий мужчина лет сорока.
— Гражданка Кузнецова, — начал он, — вот поступило заявление, что вы препятствуете проживанию членов семьи в жилом помещении.
Я чуть не упала.
— Каких ещё членов семьи? Это моя собственность!
Галина Петровна выступила вперёд, жестикулируя:
— Это квартира сына! Жили мы тут всегда! А эта… самозванка решила всех выгнать!
Я засмеялась прямо ей в лицо.
— Документы показать? Вот они. — Я достала из папки свидетельство о праве собственности. — Идите читайте. На кого квартира? На меня.
Участковый взял бумагу, посмотрел, хмыкнул.
— Ну что ж, уважаемые, собственник тут один. Остальные — гости. Так что без согласия хозяйки проживать не имеете права.
Никита побледнел, Марина заплакала, Сергей зашипел сквозь зубы, но промолчал. Галина Петровна попыталась было сцепиться со мной языками:
— Ты ещё пожалеешь, девка. Мужа лишилась, детей не будет, одна сдохнешь!
Я шагнула к ней и сказала тихо, чтобы даже участковый отвёл глаза:
— Лучше одной, чем с вами.
Она замолчала. На секунду в её глазах мелькнуло что-то вроде страха.
После того дня я поменяла замки. Никита ещё пару раз писал сообщения: «Вернись, начнём сначала», «Ты слишком жёсткая». Я не отвечала. Я пошла и подала на развод. Всё официально, без слёз.
Вечером того же дня я сидела на полу посреди квартиры. Вокруг — пустота. Но это была не одиночество, а свобода. Я знала, что теперь у меня нет «наглой семейки», нет чужих правил, нет предательства. Есть только я и моя жизнь.
И знаете что? Это оказалось лучше любого брака.
