Катя сидела на кухне, глядя на старый чайник, который будто специально зашипел громче обычного — как свекровь, когда ей что-то не нравилось. На столе лежали стопкой документы на квартиру, доставшуюся Кате от деда. Не квартира — символ свободы. Первый угол, который она выбила не кредитом и унизительными подачками, а честно по наследству. И теперь этот угол внезапно стал центром семейной войны.
Дима был на работе, и Катя знала — скоро придёт «делегация». Валентина Петровна, его мать, и Алена — сестрица, вечно с претензиями и пустыми руками. Они уже неделю обрывали телефон: «Разумнее будет, если ты отдашь квартиру Аленочке. Всё равно вы с Димой живёте тут, зачем тебе вторая?»
Катя злилась. Её глаза метали молнии, хотя внешне она казалась спокойной.
Дверь хлопнула — и в квартиру ворвалась свекровь.
— Ну вот мы и пришли, — с выражением победоносной хозяйки произнесла Валентина Петровна, оглядывая кухню, словно проверяла порядок. — Ой, чайник-то у вас древний, как мамонтов костяки. Надо бы новый купить. Хотя, чего это я? Ты же у нас теперь с квартирой!
— Мам, хватит сразу с упрёков, — Катя тихо, но твёрдо. — Мы договаривались поговорить спокойно.
— Спокойно? — вмешалась Алена, села на стул, не снимая куртки. — Я вообще не понимаю, что тут обсуждать. Квартира должна быть моей. Это же логично!
— Логично? — Катя прищурилась. — Логично — это когда человек хотя бы пытается заработать сам, а не ищет, у кого бы отсидеться на диване.
— Слушай, девочка, — голос Валентины Петровны окреп, в нём появились металлические нотки, — не перегибай палку. У нас семья. В семье делятся.
— Странно, — Катя усмехнулась. — Когда я ремонт делала, почему-то никто не хотел «делиться» расходами. А теперь делиться надо именно мне.
Алена зашипела, как чайник, и стукнула ладонью по столу.
— Ты просто жадная! У тебя и так всё есть: муж, квартира, деньги от квартирантов. А у меня? Я младшая сестра, мне положено!
— Положено? — Катя не выдержала и рассмеялась. — А по какому закону? «Закон Алены»?
— Ты смеёшься над нами? — Валентина Петровна ударила ладонью по столу так, что ложка подпрыгнула. — Я рожала этого сына, я его воспитывала! Ты вообще кто? Пришлая!
— Я — его жена, — Катя резко поднялась. — И эта квартира — моя. Документы хотите показать?
Повисла пауза. В воздухе пахло не только крепким чаем, но и скандалом.
Алена прищурилась, глядя на Катины руки:
— Вот и держи свои бумажки. Но знай, мы всё равно своё возьмём.
Катя села обратно. Ей хотелось закричать, но она понимала: сейчас начнётся привычная игра — давление, манипуляции, жалобы.
— Алена, — наконец сказала она, стараясь звучать холодно, — если ты хочешь квартиру, возьми кредит. Как делают взрослые люди.
— Кредит? — Алена хмыкнула. — Это ты так мужа своего в кабалу втащила?
Катя почувствовала, как кровь прилила к лицу.
— Ты ещё слово скажи про Диму, и я тебе дверью помогу выйти, — процедила она сквозь зубы.
Валентина Петровна поднялась и сделала шаг вперёд, словно генерал.
— Ах так? То есть ты готова выгнать родных людей из квартиры?
— Нет, — Катя посмотрела прямо ей в глаза. — Я готова выгнать посторонних.
Тишина стала настолько густой, что слышно было, как капает кран.
И тут дверь снова хлопнула — вернулся Дима. В руках пакет с продуктами, лицо уставшее. Он увидел трёх женщин за столом и вздохнул:
— Я так и знал…
Катя вспыхнула:
— Дима, скажи им! Квартира моя. Я не обязана отдавать её.
Валентина Петровна всплеснула руками:
— Димочка, сынок, скажи этой… упрямой девке, что семья — это святое!
Алена, скривив губы:
— Брат, ну ты же понимаешь. Ты не можешь быть против своей крови.
Дима поставил пакет на стол и долго молчал. Потом произнёс:
— Я хочу, чтобы все успокоились.
Катя резко посмотрела на мужа:
— Это всё? «Успокоились»?
— Да, — он сел, потирая виски. — Я устал. У меня завтра отчёт. Давайте хотя бы не сегодня.
— Дима! — Валентина Петровна подняла голос. — Это твоя обязанность — встать на сторону матери и сестры!
Катя ударила ладонью по столу.
— Вот! Ты слышал? Они считают, что у меня можно всё забрать, а ты молчишь!
Дима закрыл глаза и глубоко вдохнул:
— Я просто хочу мира.
— Мира? — Катя горько усмехнулась. — Знаешь, мир строится на справедливости. А тут… тут война.
Она резко встала и выхватила из стопки документы.
— Ещё раз скажу. Эта квартира — моя. Если кто-то попробует влезть — встреча будет не на кухне, а в суде.
Валентина Петровна прищурилась, её губы дрогнули.
— Запомни, Катя, такие слова не забываются.
Алена, уже направляясь к выходу, бросила через плечо:
— Ты пожалеешь.
Дверь захлопнулась. Тишина накрыла кухню.
Катя стояла у стола с дрожащими руками, глядя на мужа.
— Ну? — её голос был сухим, словно песок. — Ты на чьей стороне?
Дима не ответил. Он только тяжело опустился на стул и закрыл лицо ладонями.
Катя почувствовала, что холод, который она сегодня ощутила, — это не сквозняк. Это начало чего-то страшного.
Катя не спала всю ночь. Квартира казалась ей клеткой: стены давили, потолок будто опускался, а за окнами — чужой город, где никто не придёт на помощь. Дима уснул быстро, словно ему всё равно, что только что устроили его мать и сестра. Катя лежала рядом, слушала его ровное дыхание и думала: «Неужели ему правда всё равно? Или он просто играет роль?»
Утром Дима собирался на работу молча. Даже кофе налил себе без слов, будто в доме живут два соседа, случайно оказавшиеся в одной квартире.
— Ты вчера ничего не сказал, — начала Катя, не выдержав. — Я ждала, что ты хоть как-то обозначишь свою позицию.
— Катя, — он вздохнул и застегнул рубашку. — У меня вчера была адская неделя. Я не хотел устраивать шоу.
— Это не шоу, Дима! Это моя жизнь. Моя квартира.
Он посмотрел на неё устало.
— И моя семья.
— Я твоя семья! — Катя резко повысила голос. — Или ты забыл, кто с тобой живёт, кто поддерживает, кто деньги вкладывает в ремонт?
— Не надо напоминать, — сквозь зубы произнёс он. — Я всё прекрасно помню.
Катя подошла ближе и посмотрела прямо в глаза мужу.
— Тогда скажи честно. Ты за меня? Или за них?
Он отвёл взгляд и натянул куртку.
— Я не хочу выбирать.
— То есть ты будешь сидеть между двух стульев? — Катя усмехнулась. — Знаешь, Дим, так обычно и рвут штаны.
Дима дернулся, будто хотел ответить, но вместо этого хлопнул дверью и ушёл.
Катя осталась на кухне. Её смех превратился в кашель — таким сухим был комок в горле.
К обеду позвонила подруга, Лариса. Катя пересказала ей события вчерашнего вечера. Та слушала и цокала языком.
— Слушай, Кать, а ты документы на квартиру проверяла? Может, они что-то уже там нахимичили.
— В смысле? — Катя нахмурилась.
— Ну мало ли. Ты Диме доверяешь, а он под давлением матери мог что-то подписать.
Катя побледнела.
— Нет, этого не может быть…
— Кать, — голос Ларисы стал серьёзным. — Сходи к юристу. Или хотя бы в МФЦ выписку возьми. Спи спокойно, как говорится.
После звонка Катя долго сидела, глядя на документы. И чем дольше смотрела, тем больше тревога превращалась в панический холод.
Вечером Дима вернулся домой с цветами. Красивый букет, словно из рекламы. Поставил его на стол и виновато улыбнулся.
— Мир? — тихо сказал он.
Катя скрестила руки.
— Мир у тебя с мамой и сестрой. А у меня — вопросы.
— Опять началось… — он закатил глаза. — Кать, ну сколько можно?
— Пока ты не скажешь честно, что ты не собираешься предавать меня.
Дима шагнул ближе и попытался обнять её, но Катя отстранилась.
— Не надо красивых жестов. Цветами меня уже не купишь.
— Ты себя ведёшь так, будто я враг, — раздражённо сказал он. — А я просто хочу тишины.
— Тишины? — Катя рассмеялась. — Дима, у тебя не семья, а минное поле. Ты хочешь тишины? Так выбери, где стоять: на моей стороне или на их.
— Я не буду выбирать! — взорвался он. — Я не собираюсь воевать с матерью!
— А со мной? — Катя шагнула к нему, голос дрогнул. — Ты готов воевать со мной?
Он замолчал. Его глаза бегали, как у школьника, пойманного на вранье.
— Дима, — Катя понизила голос. — Скажи только одно: ты ничего не подписывал?
Он резко отвернулся.
— Ты с ума сошла.
— Это не ответ, — холодно сказала она.
— Господи, да я работать устал, а тут ещё допросы! — Дима схватил куртку. — Если не доверяешь — сама и живи со своими бумажками.
Дверь снова хлопнула.
Катя осталась одна. Цветы на столе казались издевкой. Она посмотрела на них и, не выдержав, швырнула букет в мусорное ведро.
Ночь была ещё тяжелее первой. Катя ворочалась, думала о словах подруги, о странной реакции Димы. «Неужели правда?..»
Утром она решилась. Взяла паспорт, документы и отправилась в МФЦ. Сердце колотилось, руки дрожали.
Окошко, улыбчивая девушка за стеклом, формальная процедура.
— Выписка будет готова через три дня, — сказала она.
Три дня! Для Кати это прозвучало как вечность.
Она вышла на улицу, вдохнула холодный воздух. В голове вертелись слова Валентины Петровны: «Такие слова не забываются…»
Катя поняла: война уже началась. И у неё есть три дня, чтобы подготовиться.
Вечером снова звонок в дверь. На этот раз — Валентина Петровна и Алена. Без приглашения, с наглой уверенностью.
— Мы решили обсудить всё ещё раз, — с порога заявила свекровь. — Дима говорил, что ты вечно всё усложняешь.
Катя облокотилась на косяк и улыбнулась.
— А я думала, вы уже сценарий похоронный пишете: кто квартиру делит, кто мебель выносит.
Алена хмыкнула:
— Ой, какая злая. А чего злиться, если у тебя всё равно выбора нет?
— Выбора? — Катя прищурилась. — Девочка, ты забываешь, что я взрослая женщина, а не твоя соседка по общаге.
— Хватит, — резко сказала Валентина Петровна. — Ты либо отдаёшь квартиру Алене, либо мы сами всё решим.
— Ах вот как, — Катя улыбнулась ещё шире. — То есть вы уже что-то задумали?
Обе переглянулись. Секунда — и в их глазах мелькнуло что-то, что Кате совсем не понравилось.
— Я вас услышала, — медленно произнесла она. — А теперь пошли вон.
— Что? — Алена подскочила.
— Я сказала: вон.
Она распахнула дверь настежь и указала рукой. Голос её был ледяным.
— Это моя квартира. Здесь живу я. А вы — гости, которых я не звала.
Валентина Петровна побагровела, но Катя стояла как стена.
— Ты ещё пожалеешь, девочка, — прошипела свекровь.
— Может быть, — Катя холодно улыбнулась. — Но точно не сегодня.
Они вышли. Дверь захлопнулась.
Катя прислонилась к стене и впервые за два дня почувствовала: страх уступает место злости.
И теперь у неё был чёткий план: узнать всю правду.
Три дня ожидания тянулись, как три года. Катя не находила себе места: металась по квартире, протирала идеально чистые поверхности, проверяла документы снова и снова. Её мысли были как натянутая струна: стоит только дотронуться — и порвётся.
Дима всё это время держался отчуждённо. Вечером приходил, молчал, ел, смотрел телевизор, будто его всё происходящее не касалось. Катя пыталась разговорить, но он уходил от тем, вставлял дежурные фразы: «Поговорим потом», «Давай без скандалов».
«Без скандалов… А когда тебя предают в собственной квартире — это уже не скандал, это приговор», — думала Катя.
Наконец пришёл день. Катя забрала в МФЦ долгожданную выписку. В руках у неё была тонкая бумага, но весила она словно килограмм железа.
На кухне она разложила её перед собой и замерла.
Дарственная. Подпись Димы. Дата — месяц назад. Получатель — Алена.
У Кати подкосились ноги. Она села прямо на пол, бумаги дрожали в руках.
«Значит, он всё это время знал. Все эти разговоры про «мир», про «семью». Он просто отвлекал, усыплял мою бдительность…»
Когда дверь открылась и в квартиру вошёл Дима, Катя уже сидела за столом с документами перед собой.
— Ну здравствуй, — её голос был спокойным, слишком спокойным. — Объяснишь?
Дима побледнел.
— Кать… это не то, что ты думаешь.
— Ага, — она усмехнулась. — Это не то. Это ещё хуже.
Он сел напротив и заговорил быстро, сбивчиво:
— Пойми, мама… она давила. Алена вечно без денег… Я думал, это временно, что я помогу, и всё решим потом.
— Потом? — Катя резко перебила. — Потом, когда я окажусь на улице?
— Да никто тебя не выгонял! — взорвался он. — Это только бумага, формальность!
— Формальность? — Катя схватила лист и швырнула ему в лицо. — Ты отдал квартиру своей сестре! Моё наследство! За моей спиной!
Он схватил документы, сжал их в кулаке.
— Ты не понимаешь… Это семья.
— Семья? — Катя поднялась, глаза горели. — Нет, Дима. Это шайка. И ты в ней главарь.
Дима вскочил.
— Не смей! Я ради мира всё сделал!
— Ради мира? — Катя горько рассмеялась. — Ты предал меня ради тишины в доме матери. Но знаешь что? Теперь у тебя будет эта тишина. Без меня.
Он замер.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, — Катя подошла к двери и распахнула её, — что ты можешь собирать вещи. Здесь больше нет места для предателей.
— Кать… — голос его дрогнул. — Ты серьёзно?
— Никогда в жизни не была серьёзнее.
Он шагнул к ней, хотел коснуться, но Катя отстранилась.
— Не трогай меня.
Дима замер. Потом молча вышел из кухни. Звуки собираемых вещей звучали, как удары молота по гробу их брака.
Через полчаса дверь хлопнула. Катя осталась одна.
Она вернулась на кухню. На полу валялся смятый букет из мусорного ведра, рядом — измятые бумаги. Катя подняла их и аккуратно сложила.
Глаза её были сухими. Слёз не осталось.
Она смотрела в окно, где зажигались вечерние огни, и впервые за долгое время почувствовала странное облегчение.
Да, у неё украли иллюзии. Да, она потеряла мужа. Но осталась она сама. И её сила.
«Они думали, что я сдамся. Но я только начинаю», — подумала Катя.
И в этот момент она поняла: эта квартира теперь не просто наследство. Это её крепость. Её поле битвы. И её победа впереди.
