Анна проснулась от звука воды. Не дождя за окном, не романтического журчания ручья, а от мерзкого, нервного кап-кап-кап в кухне. Кран тек уже третий месяц, но «чинить некогда». Точнее, некому.
— Дим, ну ты же обещал, — пробурчала она, переворачиваясь на другой бок.
Дмитрий спал. Тридцать пять лет мужику, а спал он всегда, как мальчишка после лагерной дискотеки: рот открыт, одеяло сбилось, носки на ногах. Анна смотрела на него и думала, что вот эта привычка жить «авось само как-нибудь» его не только в семье, но и на работе держит на самом дне.
Она встала, пошла на кухню. В кухне — классика жанра: на столе чужая кружка с недопитым чаем, на плите — вчерашняя сковорода с пригоревшими остатками макарон. И, конечно, главная декорация — Валентина Ивановна.
Свекровь сидела у окна в халате, с распущенными седыми волосами, которые она упорно красить отказывалась. «Я — естественная», — любила повторять она, поправляя очки и глядя так, будто Анна у неё в коммуналке подселилась.
— Доброе утро, — произнесла Анна ровно.
— Утро не бывает добрым, если человек в доме ничего не делает, — отрезала Валентина Ивановна, отхлебнув чай. — Я вот уже и мусор вынесла, и полы протёрла. А ты?
Анна стиснула зубы. С шести утра на работу, бухгалтерия, цифры, отчёты, проверки. Возвращается — ужин, стирка, посуда. Но для Валентины Ивановны всё это не считается. «Сидишь целый день за компьютером. Бумажки перекладываешь. Не работа».
— Я тоже работаю, — ответила Анна.
— Ну-ну, — хмыкнула свекровь. — Женщина должна в первую очередь дом содержать. А уж потом всё остальное.
Анна молча достала хлеб, колбасу. Хотелось быстро сделать бутерброд и уйти на работу, лишь бы не слушать. Но Валентина Ивановна не унималась.
— А воду-то опять не перекрыла! — воскликнула она, показывая на кран. — Сколько можно?! Три месяца капает. Мужика нормального дома нет, всё сама делай. А твой только на диване лежать умеет.
Анна посмотрела на неё и впервые за долгое время не стала сдерживаться.
— А это ваш сын, если что, — сказала она тихо, но с нажимом.
Повисла пауза. Валентина Ивановна прищурилась.
— Ты со мной не разговаривай таким тоном, слышишь? Это моя квартира. Я здесь хозяйка.
Вот оно. То, что всегда витало в воздухе, но редко произносилось вслух. Квартира действительно была свекровина. Трёшка в панельке, приватизированная ещё в девяностых. Дмитрий прописан. Анна — нет.
Анна почувствовала, как внутри всё сжалось.
— Я пять лет здесь живу. Как будто гостья, — вырвалось у неё.
— Так ты и есть гостья, — усмехнулась Валентина Ивановна. — Без прописки, без прав. Сегодня живёшь, завтра — чемоданчик собрала и свободна.
И тут в кухню ввалился Дмитрий. Сонный, в майке, с перекошенной прической.
— Чё вы опять орёте? — пробормотал он.
— Дима, — начала Анна, — может, кран всё-таки починишь?
— Да я на выходных гляну, — махнул он рукой.
— Сынок, — тут же вступила Валентина Ивановна, — ты лучше скажи своей жене, чтобы не огрызалась. Я ж добра хочу. А она всё строит из себя…
Дмитрий почесал затылок.
— Мама права, — сказал он, зевая. — Чего ты сразу заводишься, Анют? Полка, кран… мелочи.
И вот это «мелочи» Анна слышала уже сотни раз. Мелочи — когда у неё нет своего угла. Мелочи — когда каждое утро начинается с упрёков. Мелочи — когда муж прячется за матерью, как за щитом.
Анна сунула кусок хлеба в рот, даже не разжёвывая. Вкус был горький.
Вечером всё повторилось. Она пришла с работы, выжатая, как лимон. В прихожей — чужие ботинки. У Валентины Ивановны в гостях оказалась соседка, тётя Зина. Две старухи сидели на кухне и громко обсуждали цены на картошку.
— А вот у молодых сейчас всё не так, — вещала Валентина Ивановна. — Сидят в телефонах, а борщ сварить — целая трагедия.
Анна сняла пальто и почувствовала, как злость клокочет в груди.
— Я борщ сварила, — сказала она сухо. — В холодильнике кастрюля стоит.
— Видала? — повернулась Валентина Ивановна к Зине. — Уже и голос на меня повышает.
Соседка укоризненно посмотрела на Анну.
— Димка-то у тебя хороший парень, — сказала она. — А ты, девонька, будь помягче. Мужикам строгость не нравится.
Анна прошла в комнату и захлопнула за собой дверь. Хотелось плакать. Хотелось бежать. Но куда?
Поздно вечером, когда соседка ушла, Анна решилась.
— Дим, я полку купила, помнишь? Для книг. Завтра повесим?
Он сидел за компьютером, играл в какую-то стрелялку.
— А? Ну… потом, — не отрываясь от экрана.
— Ты три месяца «потом» говоришь.
Он раздражённо повернулся:
— Ну что ты пристала с этой полкой?! Висит всё, стоит, и ладно.
— Не висит, а стоит в коридоре. Мешает. Я сама прибью, если ты не хочешь.
— Ага, ещё стены покорябай. Мама потом меня пилить будет.
— То есть твоя мама решает, что я могу делать в квартире?
— Да хватит уже! — взорвался он. — Мама права: ты из всего проблему делаешь!
Дверь хлопнула. На пороге стояла Валентина Ивановна, с недоброй улыбкой.
— Вот именно, Анна, — сказала она. — В чужом доме правила устанавливать не надо.
И в этот момент что-то внутри Анны треснуло. Она схватила полку из коридора, подняла — и с грохотом бросила её на пол.
— Вот вам ваша полка! Живите, как хотите! — выкрикнула она, сама не веря, что сказала.
Валентина Ивановна ахнула. Дмитрий замер с открытым ртом.
А Анна стояла посреди комнаты, дрожала, но впервые за пять лет чувствовала себя живой.
После истории с полкой в квартире стало как-то холоднее. Даже не в смысле температуры — батареи гудели исправно, — а вот воздух будто сгустился. Каждый шаг, каждое слово отдавались эхом.
Анна старалась держаться в стороне. Но Валентина Ивановна только того и ждала.
— Ах, значит, у нас теперь истерички живут, — язвила она, проходя мимо Анны в коридоре. — Полку кинула! Хорошая хозяйка, нечего сказать. Дмитрий, сынок, гляди — с такими женами до беды недалеко.
Анна сжимала кулаки. Внутри всё бурлило, но она молчала.
В субботу свекровь окончательно перешла в наступление.
Утро началось с грохота в коридоре. Анна выглянула из комнаты и увидела Валентину Ивановну, которая тащила её чемодан. Тот самый, с которым Анна пять лет назад въезжала в эту квартиру.
— Что вы делаете? — голос Анны сорвался.
— А то, что давно пора, — спокойно ответила свекровь. — Собирай свои вещи. Сын у меня нормальный мужик, без тебя обойдётся.
— Мама! — наконец вмешался Дмитрий. — Ну хватит уже!
— Что «хватит»? — взорвалась Валентина Ивановна. — У меня в доме истерики, полки летают, кран течёт, и эта… эта ещё рот открывает!
Анна шагнула к ней, вырвала чемодан из рук.
— Никто меня отсюда не выгонит, — сказала она тихо, но с такой яростью, что даже Дмитрий моргнул.
— Ах вот как? — Валентина Ивановна схватилась за сердце. — В моей квартире будет меня указывать!
Она театрально опустилась на диван, застонала. Дмитрий тут же кинулся к ней.
— Мама, ну не нервничай! — Он повернулся к жене: — Анют, ты специально её до инфаркта довести хочешь?
Анна закусила губу. Хотелось кричать, но внутри уже накапливалась холодная решимость.
В тот же день Анна ушла. Не насовсем — просто вышла, чтобы не взорваться. Гуляла по городу, пока ноги не заболели. Села в парке на скамейку, достала телефон.
Открыла «Авито» и машинально начала листать объявления: «сдаётся однокомнатная», «чистая квартира для девушки». Цены кусались, зарплата бухгалтера не позволяла особо разгуляться. Но мысль засела: а ведь может и правда снять что-то своё?
В голове сразу голоса: «Куда ты без мужа?», «Одна не потянешь», «Да у тебя даже прописки нет». Но были и другие: «А ты попробуй», «Хуже уже не будет».
Поздно вечером вернулась. В квартире пахло жареной картошкой. Валентина Ивановна сидела на кухне, смотрела сериал. Дмитрий за компьютером. Никто слова не сказал.
Анна тихо прошла в комнату, села на кровать. На глаза навернулись слёзы. Но плакать она не стала. Вместо этого открыла тумбочку, достала конверт. Там лежали деньги — те самые, которые она откладывала «на чёрный день». Получалось немного, но хватило бы на первый месяц аренды.
Она вдруг ясно поняла: её здесь никто не держит.
Через несколько дней случилась новая сцена.
Анна пришла с работы, а в прихожей — её вещи, аккуратно сложенные у двери.
— Это что? — спросила она, глядя на Валентину Ивановну.
— Я помогла, — ответила та сладким голосом. — Чтобы ты не мучилась. Женщина должна знать своё место.
Анна посмотрела на Дмитрия.
— И ты молчишь?
Он развёл руками.
— Ну а что? Мама волнуется. Может, и правда поживём отдельно?
— Где? — резко спросила Анна. — Ты хоть раз задумался? У тебя зарплата — копейки. У меня тоже не дворцы. Мы на что квартиру снимать будем?
— Да найдём как-нибудь, — пробормотал он.
— «Как-нибудь» — это твой ответ на всё, — сказала она и, не выдержав, дала ему пощёчину.
Он отшатнулся, потрогал щёку.
— Ты с ума сошла?
— Нет, Дима, — выдохнула Анна. — Я, похоже, только пришла в себя.
Ночь они провели в тишине. Анна лежала, глядя в потолок. Решение уже было принято. Утром она собрала чемодан сама.
Валентина Ивановна наблюдала с довольной миной.
— Ну вот и умница, — сказала она. — Лучше поздно, чем никогда.
Анна застегнула молнию и посмотрела ей прямо в глаза.
— Я не ухожу навсегда, — произнесла она. — Я ухожу, чтобы вы наконец поняли, что со мной так нельзя.
Валентина Ивановна захохотала.
— Ой, напугала! Без тебя здесь воздух чище станет.
Анна взяла чемодан, прошла мимо Дмитрия. Он попытался что-то сказать, но она только подняла руку:
— Не надо.
И вышла.
Анна сняла маленькую однушку на окраине. Пятнадцатый этаж, без лифта — «зато своя», как она сказала себе. Комната голая: кровать с матрасом из «Авито», стол и стул, купленные за копейки. Но здесь была тишина.
В первые дни ей казалось, что она летает. Никто не ворчит, не указывает, куда ставить кружку, не проверяет, сварила ли она суп. Она шла домой и знала: это её пространство.
Но спокойствие длилось недолго.
Через неделю вечером позвонил Дмитрий.
— Ань, мы поговорить должны.
Она согласилась встретиться в кафе.
Он пришёл мятый, с серыми кругами под глазами.
— Мамка переживает, — начал он. — Она говорит, что ты нас опозорила.
Анна посмотрела на него так, что тот опустил глаза.
— Дим, — сказала она спокойно, — я ушла не потому, что хотела кого-то опозорить. А потому, что вы с мамой сделали из меня служанку без прав.
— Да ну что ты, — замахал он руками. — Всё утрируешь. Просто мама… ну, ты знаешь её характер.
— Знаю, — отрезала Анна. — И твой тоже. Ты всегда молчишь.
Он замялся.
— Я… я хочу, чтобы ты вернулась.
Анна впервые рассмеялась. Сухо, без радости.
— Вернулась? Куда? В её квартиру? В её правила? С тобой, который не встанет на мою сторону? Нет, Дим. Всё.
— Но… — Он заёрзал. — Ты понимаешь, у нас квартира на мне. Если разведёмся, ты… ну… останешься ни с чем.
Анна посмотрела ему прямо в глаза.
— Я уже осталась ни с чем, Дим. Пять лет жизни, унижения, крики. Я ухожу не из квартиры. Я ухожу из ада.
Он молчал.
Через месяц она подала на развод. Документы оформила быстро: детей не было, общее имущество тоже.
Валентина Ивановна на суд не пришла, но передала через Дмитрия:
— Передай ей, что дверь этого дома закрыта навсегда.
Анна усмехнулась:
— Слава Богу.
Новый год она встретила в своей однушке. С коллегами скинулись на закуски, смеялись, чокались пластиковыми бокалами. В полночь, когда за окном рванул салют, Анна вдруг поймала себя на мысли: она счастлива. Не так, как в кино, а по-настоящему: счастлива, что может сидеть у своего окна и знать — никто не ворвётся, не скажет «в чужом доме правила не устанавливай».
А через пару месяцев появился Алексей. Высокий, спокойный, электрик из соседнего подъезда. Он пришёл, чтобы подключить розетку. И остался.
Однажды вечером он спросил:
— У тебя что-то валяется в коридоре. Доска какая-то.
Анна смутилась. То была та самая полка, которую она забрала при уходе.
— А, да. Полка. Всё руки не доходили.
Алексей пожал плечами:
— Давай я повешу. Дрель у меня есть.
Через полчаса полка висела. Ровно, крепко, над её книгами. Анна смотрела на неё и вдруг почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло.
Эта полка стала символом. Не просто куском дерева, а доказательством: её видят, её слышат, её уважают.
Анна улыбнулась.
Иногда, чтобы начать жить, достаточно выбросить одну ненавистную полку — и повесить другую. На своей стене. В своей жизни.
