Анна бухнулась на диван, словно мешок с картошкой, только мешок был измотанный, нервный и слегка подрагивал от усталости. Мишка, трёхмесячный ляль, спал у неё на руках, сопел тихо, будто моторчик у игрушечной машинки, — и, казалось, весь мир наконец-то на полсекунды выдохнул. А вместе с ним и она.
Вот только счастье — штука короткая. Особенно если в комплекте к нему идёт свекровь с ключами и громким голосом.
— Ну и срач у вас тут! — возмущённо гаркнула Тамара Николаевна с порога. — Вы так и до санитаров доиграетесь! Ребёнка угробите к чёртовой матери!
Анна вздрогнула. Хотелось броситься в окно, но, во-первых, третий этаж, а во-вторых, Миша. Он и так спал, как младенец на пороховой бочке.
— Тамара Николаевна, потише, пожалуйста… — прошептала она, прижимая сына крепче, — он только-только уснул…
— А я, значит, и слова не могу сказать в СВОЕЙ квартире?! — Тамара не то чтобы повысила голос, она его вывернула наизнанку и швырнула в центр комнаты.
— Это НАША квартира… — устало поправила Анна, хотя прекрасно знала, что спорить с этой женщиной — как дуть на ураган.
— На те деньги, что вам на свадьбу подарили! Я-то думала — вы мне их отдадите, будете жить со мной, как люди! А не это вот всё… ипотека, независимость, якобы семья…
Анна прикрыла глаза. Это был не просто дежавю, это была регулярная радиопередача под названием «Верните мои деньги». Говорит Москва. Ведущая — Тамара Николаевна, вечный гость в чужой жизни.
С кухни вдруг донесся хруст пакета и лёгкий стук двери. Саша. Вернулся.
— Мама, ну мы же договаривались! Без разговоров о деньгах! — сказал он резко, и Анне вдруг стало обидно. Не за себя, за него. Он был хороший, просто зажатый между двух фронтов.
— А чего такого? — фыркнула Тамара, закатывая глаза, — Я, между прочим, ваше будущее спасаю. Вот, кстати, раз уж зашла речь…
Анна замерла. Сейчас начнётся. Этот её тон — масляно-сладкий, с привкусом беды.
— Мне бы кредит погасить. Совсем чуть-чуть не хватает. Временные трудности…
— Опять? — вырвалось у Анны прежде, чем она успела укусить себя за язык.
Тамара обернулась на неё, как бык на красную тряпку.
— Что значит «опять»? Да, опять! У меня операция была, между прочим! И никому до меня дела нет!
— Мам, ну мы же звонили, каждый день почти… — начал Саша, голос его был уже уставший, смятый, как рубашка из сушилки.
— Звонили! Только толку-то! А помочь матери? Это, видимо, не входит в список ваших забот! Вон, Анна твоя только и знает, что копить да прятать!
Миша зашевелился, сморщился, издал подозрительный звук, и через секунду — заливистый плач. Всё. Бинго.
— Во-о-от! — вскрикнула Тамара с торжеством олимпийского чемпиона. — Ты даже с ребёнком управиться не можешь! Дай сюда!
Она рванулась к ребёнку, как бабушка-кобра, но Анна резко отодвинулась и прижала Мишу к себе.
— Спасибо, не надо. Я сама справлюсь, — голос у неё дрожал, но в глазах было что-то острое, металлическое.
— Ишь ты! Даже внука от бабушки прячет! А я, между прочим, не уверена, что он мой внук вообще!
В комнате наступила такая тишина, что можно было услышать, как Сашина уверенность бьётся головой о стену.
— Мама, ты вообще понимаешь, что ты сейчас сказала? — тихо спросил он. Даже не возмущённо — с какой-то непередаваемой усталостью.
— Понимаю, ещё как! Всё у вас шито-крыто! Деньги заныкали, ребёнка прячете… Может, потому и прячете, что скрывать есть чего?
Анна смотрела на неё и чувствовала, как внутри всё сжимается до состояния сухаря. Миша был вылитый Саша. Один в один. И серые глаза, и вот этот упрямый подбородок, которым теперь, похоже, обладала вся мужская линия рода.
— Тамара Николаевна, — сказала она тихо, с нажимом, как будто каждое слово отмеряла на весах, — вы только что сказали то, что не прощается.
— Ой, началось… — отмахнулась та, — я, значит, мать! Я имею право знать правду! И не позволю водить моего сына за нос, как последнего дурака!
— Хватит! — Саша не кричал, но в голосе была такая ярость, что даже пыль на люстре вздрогнула. — Посмотри на него! Он же копия меня!
— Ой, ну сейчас все дети похожи! Маленький ещё, подрастёт — вот тогда и посмотрим… А вообще, тест ДНК бы не помешал. Для уверенности.
Анна стояла посреди комнаты, не шевелясь, только сильнее прижимала к себе орущего Мишу. В голове звенело, будто кто кастрюлями по батарее стучит. Вроде бы и не в подвале, а ощущение такое.
— Вон из моего дома, — выдохнула она, сама не веря, что это сказала.
— Что?! — Тамара сделала шаг назад и театрально схватилась за грудь. — Ты… ты меня выгоняешь?! Меня, мать твоего мужа?!
— Да, выгоняю, — спокойно, без лишних надрывов, но с такой твердостью, что даже Миша на секунду замолчал. — И ключи, пожалуйста, верните. Все. Без «я потом».
— Сашенька! — всплеснула руками Тамара, бросив взгляд в сторону сына, как будто он был последним оплотом здравого смысла. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?! И всё — из-за каких-то несчастных денег!
— При чём тут деньги? — Анна с трудом сдерживала подступающие слёзы. — Вы только что меня в измене обвинили! Усомнились, что Миша — ваш внук! Это не про деньги. Это про доверие. Или, точнее, его отсутствие.
— А что мне думать? — Тамара вскинула подбородок, будто в суде показания давала. — Ты вечно что-то недоговариваешь, жадничаешь, ведешь себя подозрительно! Может, ребёнок и не от моего Саши вовсе?!
Саша стоял, как потерянный чемодан в аэропорту — и вроде бы его кто-то забыл, а может, просто еще не дошел.
— Давайте всё успокоимся и… — начал он, голос дрожал, как у студента на первом экзамене.
— Нечего тут успокаиваться! — рявкнула Тамара, перебивая. — Я требую объяснений! Почему твоя жена не помогает семье? Почему прячет деньги? Может, копит на чемодан, чтобы сбежать с каким-нибудь лысым фитнес-тренером?
Анна закрыла глаза и медленно выдохнула. Хотелось не дышать. Миша снова начал ныть — он чувствовал, что в комнате пахнет бедой.
— Тамара Николаевна, эти деньги — для Миши. На его будущее. Вы сами говорили, что «у кого есть подушка безопасности, тот и выживает». Вот я и шью эту подушку.
— Для Миши?! — фыркнула свекровь, перекосившись от иронии. — А ты уверена, что он — Миша, а не какой-нибудь Жорик от соседа?
Саша подался вперёд, как будто хотел вмешаться, но так и застыл, с открытым ртом.
— Мама, ну что ты несёшь! Прекрати!
— Несёшь — это ты! На своих плечах вот это всё несёшь! — взвизгнула Тамара, указывая на Анну. — Сначала деньги, потом тайные копилки, а теперь — новая стиралка нужна, а она жмётся!
Анна вскинула глаза, стараясь не сорваться:
— Ваша стиральная машина прекрасно работает. Вы просто хотите новую, а старую — на Авито, за полцены. Вы сами это обсуждали с Валей из соседнего подъезда. И я была рядом, если что.
Тамара замерла. На долю секунды. Потом — вспышка ярости:
— Подслушивает, значит?! А ты, Сашенька, глянь, кого ты домой привёл! Это ж змея с диктофоном!
Саша тихо опустил голову. Ничего не сказал. Даже не моргнул.
— Мам, может, хватит уже? Миша и так не может уснуть…
— Пусть орёт! Может, хоть сам поймёт, какая у него мать!
Анна крепко зажмурилась. Всё внутри дрожало. Она была на волоске. И этот волосок уже начинал трещать.
— Вот! Слышите? — победно воскликнула Тамара, как будто сейчас олимпийское золото получила. — Даже ребёнка утихомирить не может! Потому что не её он! Чужой!
— Замолчите, — прошептала Анна, почти беззвучно, но в комнате это прозвучало, как выстрел.
— Что? Правда глаза колет? — Тамара подбоченилась, вытянув шею вперёд, как гусь перед атакой. — А я давно всё подозревала! Нормальная женщина так себя не ведёт! Это всё потому, что скрывать есть что!
— Я ничего не скрываю, — Анна старалась говорить чётко, будто каждое слово вырезала ножом. — Я просто хочу, чтобы у вашего внука было хоть что-то своё. Квартира. Копейка. Надёжность. Всё то, чего у нас с Сашей не было.
— Нашему ли внуку? — с ядом прошипела Тамара. — Тест ДНК — и вопрос закрыт. Что, боишься?
Анна медленно повернулась к Саше. Он будто на месте прирос.
— Саша… скажи что-нибудь. Ну скажи, что ты не собираешься это… это проверять. Что ты веришь мне.
Саша поднял глаза. В его взгляде было что-то от щенка, которого застали над порванным тапком.
— Ань, может, и правда сделаем тест? Ну, просто чтобы… чтобы все закрыть раз и навсегда?
Анна отшатнулась, будто её ударили. И больно. Не кулаком — хуже. Словом.
— Ты… ты тоже мне не веришь?
— Да верю я! Просто… ну… это будет как доказательство, понимаешь? Чтобы мама…
— Вот и правильно, сынок! — с восторгом воскликнула Тамара. — Пусть докажет, что она не… ну, ты понял.
Анна стояла посреди комнаты, в которой ещё полчаса назад пахло уютом, теплом и домашней пиццей. Сейчас же — холод, как в морге. Взгляд — на мужа, на того самого, который должен был быть опорой, а стал чем-то вроде мебельной полки: вроде есть, а пользы — кот наплакал. И на свекровь — чья мина злорадства могла бы конкурировать с ликом сатаны на корпоративе.
— Знаете что… — тихо, почти шепотом, будто не хотела спугнуть сама себя, выдохнула Анна. — Я не буду ничего доказывать. Я ухожу.
— Куда это ты собралась? — усмешка Тамары была с привкусом старого уксуса.
— К родителям, — Анна шмыгнула носом и шагнула в спальню. — И Мишу забираю с собой.
— Не имеешь права! — завизжала Тамара, будто её тапком ударили. — Ребёнок должен дома остаться!
— А вы определитесь: он вообще ваш внук или так — ребёнок из соседнего подъезда? — спокойно парировала Анна, доставая из шкафа сумку. — Саша, если захочешь увидеть сына — звони. А пока, извини, решай свои психологические ребусы без меня.
— Ань, ну не уходи… — Саша попытался схватить жену за руку. — Давай поговорим…
— О чём, Саш? — она вывернулась, как форель на сковородке. — О том, что твоя мама может обвинить меня в чём угодно, а ты будешь стоять, как глупый школьник на линейке? Или о том, что ты реально допускаешь, что Миша — не твой сын?
— Да я не верю в это! — затараторил Саша, запаниковал. Глаза бегают, как у кота, которого застукали на кухонном столе.
— Тогда почему, прости, предлагал тест сделать? — голос у Анны был ледяной. Такой, каким обычно объявляют, что салат испорчен, а гости уже едят.
Он молчал. Что скажешь тут? Тамара, как акулёнок на запах крови, пошла в наступление:
— Вот именно! Пусть уходит! Но ребёнка не получит, пока не докажет…
— Хватит! — Саша, совершенно внезапно, как будто кто-то ударил током, шарахнул кулаком по столу. Вилка подпрыгнула. Даже чай в кружке вздрогнул.
— Сашенька! Ты что… — выдохнула Тамара. Видимо, не ожидала, что сын умеет повышать голос. До сих пор думала, что у него есть только два режима — «мямлит» и «молчит».
— Нет, мама, это ты что?! — Саша резко повернулся к ней. — Как ты можешь нести такую чушь?! Обвинять мою жену только потому, что она не хочет оплачивать твои хотелки?
— Какие, прости, хотелки?! — возмутилась Тамара, как будто ей на ногу наступили. — Мне нужна новая стиральная машина!
— У тебя есть рабочая машина! — крикнул Саша. — Ты хочешь поновее, посовременнее, а старую продать, чтобы купить себе новый телефон! Думаешь, я не знаю твои комбинации? Мама, ты из любой ситуации монетку хочешь выжать!
— Ты что, следишь за мной?! — Тамара аж побледнела.
— Да не надо за тобой следить, ты сама всё болтаешь на весь район! — Саша махнул рукой. — Я столько лет терпел. Терпел, как ты цепляешься к Ане, как тянешь из нас деньги, как устраиваешь сцены. Но это?! Обвинения в измене? В том, что Миша — не мой сын?!
— Сынок, я же только из заботы… — жалобно вякнула Тамара и потянулась к Саше.
— Ты заботишься только о себе, — Саша отшатнулся. — Теперь слушай внимательно: уходи. Не приходи, пока не научишься уважать мою семью. И ключи отдай.
— Ты меня выгоняешь? Родную мать?! — схватилась за сердце, будто там был выключатель драмы.
— Я прошу тебя уйти, — Саша говорил глухо, но твёрдо. — И подумать. Ключи — на стол.
Тамара выдернула ключи из сумки, кинула их, как будто они были ядовитые.
— На! Подавитесь! Но вы ещё пожалеете, оба!
Дверь хлопнула, как в плохом кино. Со стены грохнулась фотография. Анна вздрогнула.
— Прости меня, — прошептал Саша, подходя к жене. Обнял. Прижался лбом к её щеке, пахнущей детским кремом и усталостью. — Я должен был раньше это сделать.
— Ты правда мне веришь? — она смотрела в глаза. Без пафоса. Просто — как в детстве на экзамене: ну скажи, что всё хорошо?
— Конечно верю, — он поцеловал Мишу в макушку. — Как я могу сомневаться, если он — вылитый я? Просто я растерялся. Мама умеет давить. Особенно туда, где тонко.
Ночью они не спали. Слушали, как дышит Миша. Говорили, как будто заново узнавали друг друга.
— Ты знаешь… — Саша тихо лежал, глядя в потолок. — Я только сегодня понял, как мама нами вертела. Эти её “одолжи до пенсии”, “давай вместе купим машину”, “а ты что, жене всё позволяешь?”
— Ага. А потом ещё “вы не будете жалеть маму на лекарство”… и приносила пакеты с одеждой из торгового центра. — Анна усмехнулась. — Вечно на лекарства, а пахнет от неё как от бутика.
Прошла неделя.
Тамара названивала каждый день. То голос дрожит, будто из камеры звонит. То орёт, как будто её забыли на остановке. Саша стоял, как скала:
— Мама, хочешь общаться — сначала извинись. Потом — никаких претензий, криков, вмешательств. Всё. Без этого — нет.
И вдруг… наступила тишина. Та самая, которая сначала кажется подозрительной, потом сладкой. Анна впервые за долгое время чувствовала, что в доме — её запах, её правила, её чашки на кухне. Без “мама сказала”, без “а у нас в детстве было по-другому”.
— Как думаешь, она изменится? — спросила как-то Анна, когда варила Саше кофе. Чисто по привычке, он пил без сахара, хотя любил со сгущенкой.
— Не знаю, — Саша пожал плечами. — Да и неважно. Главное — ты, я и Миша. А остальное — переживём.
Миша из кроватки в этот момент засмеялся, будто всё понял. Анна подошла, погладила сына по голове:
— Знаешь, малыш, иногда семью приходится защищать. Даже от тех, кто по идее должен был её беречь.
Саша подошёл сзади, обнял:
— Теперь всё будет по-другому. Обещаю.
И она ему поверила. Потому что в первый раз за долгое время он говорил не голосом мальчика, которого воспитывала деспотичная мама, а взрослого мужчины. Настоящего мужа. Настоящего отца.
А деньги? Деньги они по-прежнему откладывали. Но теперь — не из страха, а из надежды. На жизнь, на планы, на свои, а не мамины, мечты.
