— Ты понимаешь, что это мой единственный шанс закрыть кредит? Откуда у меня еще деньги возьмутся? — Анна стояла у окна, скрестив руки на груди. Весеннее солнце безжалостно высвечивало морщинки в уголках ее глаз. В свои тридцать три она часто ловила себя на мысли, что выглядит старше.
— Да брось ты! Подумаешь, щенки. Тебе что, жалко для племянников? Дети с ума сходят, хотят собаку, — Мария развалилась на диване, листая ленту в телефоне. — К тому же это же семейное дело. У нас трое детей, ипотека, Сережа один работает. А ты бездетная, вдвоем с мужем живете в трешке.
Анна глубоко вздохнула. Каждый разговор с сестрой превращался в перечисление того, что Анна должна. За окном лаяла Белка — белоснежная самоедская собака, гордость Анны. Два дня назад она родила пятерых щенков — чистокровных, с документами, стоимостью в приличную сумму каждый.
— Маша, я два года выплачиваю этот кредит. Два года! Когда маме срочно понадобилась операция на глазах, ты сказала, что у вас нет денег. И я взяла кредит. Одна.
— Ну началось! — Мария закатила глаза. — Сколько можно попрекать? У нас тогда правда были проблемы с деньгами. Сережу на работе задерживали с зарплатой.
— А маминой пенсии и моей зарплаты не хватало. И сейчас не хватает! Эти щенки — мой шанс наконец закрыть долг.
Мария резко села на диване, отложив телефон.
— Анька, ты что, серьезно? Собак пожалела, а детей родных — нет? Что за черствость? Ты понимаешь, что Пашка третий год умоляет завести собаку? А Лиза? Ты знаешь, что она плачет каждый раз, когда видит фотки твоей Белки?
В квартире Анны, просторной «трешке» на окраине города, было тихо и чисто. Ни следа детского хаоса, только аккуратно разложенные породистые собачьи игрушки. Белкины. А теперь еще и щенячьи манежи в углу гостиной.
— И вообще, — продолжала Мария, — ты говоришь, что любишь племянников, а сама жадничаешь. Я же не всех щенков прошу! Одного для детей, а второго… ну, можно я продам? Нам правда деньги нужны.
— Продашь? — Анна резко повернулась. — То есть ты хочешь щенка для детей, и еще одного — на продажу? Бесплатно? Сама понимаешь, что говоришь?
Старшая сестра пожала плечами.
— А что такого? Ты же мне не чужой человек. Ты моя сестра! Неужели для родной сестры жалко?
В глубине души Анна всегда знала, что этот разговор состоится. С того самого момента, когда УЗИ подтвердило беременность Белки. Мария всегда так жила — тянула с других, считая это своим правом. С родителями, с мужем, с сестрой. Как будто все ей были должны просто за то, что она есть.
Их мать, Ольга Петровна, жила в деревне в часе езды от города. Маленький домик, огород, тишина. Пенсия небольшая, но на жизнь хватало. Вот только два года назад начались проблемы со зрением.
— Катаракта, нужна операция, — сказал врач. — Иначе может наступить слепота.
Анна сразу же забила тревогу. Мать, видимо, давно знала о проблеме, но молчала, боясь быть обузой.
— Маша, маме нужна срочная операция, — позвонила Анна сестре тогда. — Нужно собрать сто двадцать тысяч.
— Сколько? — Мария даже присвистнула. — Ты с ума сошла! Откуда у нас такие деньги? У нас трое детей, ипотека, Сережа один работает.
Эту фразу Анна слышала постоянно. Как заклинание, освобождающее от любой ответственности.
— Маш, но это же мама! Ты понимаешь, что она может ослепнуть?
— Аня, я все понимаю. Но у нас правда нет денег. Может, в рассрочку как-то? Или по квоте? Или подождать немного…
— Ждать нельзя! — Анна чуть не плакала. — Маша, ну давай хотя бы пополам? Я соберу шестьдесят, и ты шестьдесят.
— Я не могу, Ань. Правда не могу. У меня дети, ты же знаешь. И вообще, почему я должна? Я не работаю, сижу с детьми. А у тебя работа, муж работает, собаки твои породистые. Вы можете найти деньги!
В итоге Анна взяла кредит. Потом еще один — на реабилитацию. Операция прошла успешно, зрение Ольги Петровны спасли. А Анна осталась с долгом, который тянула два года, экономя на всем. Разведение собак стало спасением — дополнительным источником дохода, и одновременно отдушиной. Она любила животных куда больше, чем большинство людей.
— Маш, послушай, — Анна пыталась говорить спокойно. — Я сама купила Белку. Сама оплатила вязку, сама у вет-врачей наблюдалась. Это собачий бизнес, понимаешь? Я зарабатываю этим. И не просто так — чтобы выплатить кредит за мамину операцию, которую мы должны были оплатить вместе.
— Вот только не надо меня попрекать! — Мария вскочила с дивана. — Я не виновата, что у нас не было денег! И ты прекрасно знаешь, что я не работаю, потому что с детьми сижу. Это тоже работа, между прочим. А ты тут со своими собаками…
— Не передергивай. Речь не об этом. Я тебе помогаю с детьми, забираю их на каникулы к маме. Я не отказываюсь от помощи. Но сейчас речь о другом. Эти щенки — мой единственный шанс закрыть кредит и начать жить нормально. Понимаешь?
— А что тебе мешает жить нормально? — усмехнулась Мария. — У тебя муж, квартира хорошая, работа. Ты даже рожать не хочешь, чтобы карьеру не портить. Так что не прибедняйся.
Анна почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. «Не заводите детей — ваши проблемы никого не волнуют. Заведите детей — вы должны страдать и отдать все, что имеете». Этот порочный круг не имел конца и выхода.
— Я не обязана отчитываться, почему у нас нет детей. Это наше с мужем личное дело. И щенков я тебе не отдам. Ни одного. Они все пойдут на продажу.
Лицо Марии исказилось от злости.
— Ах, вот как! Значит, собаки тебе дороже семьи? Родной сестры, племянников? Да ты… да ты просто черствая эгоистка!
— Это я эгоистка? — Анна не выдержала и повысила голос. — Я эгоистка, потому что не хочу отдавать то, что мне принадлежит? То, на что я потратила время, силы и деньги? А ты, значит, не эгоистка, когда требуешь все это просто так?
Мария схватила сумку, решительно направляясь к выходу.
— Все с тобой ясно. Думаешь только о себе. Я маме все расскажу! Пусть знает, какая у нее младшая дочь!
— Да пожалуйста, расскажи! — крикнула Анна ей вслед. — Только не забудь рассказать, как ты отказалась помогать с ее операцией!
Дверь с грохотом захлопнулась. В наступившей тишине было слышно только тихое поскуливание щенков в манеже.
Через неделю Ольга Петровна позвонила Анне.
— Доченька, ты можешь приехать? — голос у матери был усталый.
Анна сразу почувствовала неладное.
— Конечно, мам. Что-то случилось? Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, здоровье нормально. Просто… приезжай, ладно?
Двухэтажный деревянный дом, где выросли сестры, стоял на окраине деревни. Отец умер десять лет назад, и мать жила одна, заниматься домом и огородом становилось все труднее. Анна регулярно приезжала помогать, иногда с мужем. Мария — намного реже, в основном чтобы оставить детей на лето.
— Маша приезжала вчера, — сказала Ольга Петровна, наливая чай. — Сказала, что вы поссорились.
Анна вздохнула.
— Да, мам. Из-за щенков. Она хочет, чтобы я отдала ей двоих бесплатно. Одного для детей, другого — на продажу.
— А ты не хочешь?
— Не хочу, мам. Я два года тяну кредит за твою операцию. Эти щенки — мой шанс наконец расплатиться. Маша тогда отказалась помогать. Почему я должна теперь отдавать ей то, что заработала таким трудом?
Ольга Петровна покачала головой.
— Она сказала, что ты жадничаешь, не любишь племянников. Что тебе собаки дороже семьи.
— А она не сказала, что сама отказалась помогать с твоей операцией? — Анна не смогла сдержать горечь. — Что я одна тяну этот кредит? Что она требует отдать щенков, которые стоят больших денег, совершенно бесплатно?
Мать вздохнула, пряча глаза.
— Я знаю, Анечка. Я все понимаю. Но она моя дочь. И твоя сестра. Может, ты все-таки уступишь? Ради семьи?
Анна почувствовала, как внутри что-то обрывается.
— Мама, а почему всегда уступать должна я? Почему не Маша? Почему ты не говоришь ей, что она должна быть ответственной, заботиться о тебе, работать, наконец? Почему все всегда должны ей? А она никому?
В глазах Ольги Петровны заблестели слезы.
— Не сердись, Анечка. Ты же знаешь, какая она. И у нее дети. Трое. Им деньги нужны.
— А мне не нужны? — в голосе Анны звенела обида. — Я что, не человек? У меня нет своих проблем? Я не устаю, не болею, не хочу жить нормально, без этого проклятого кредита?
— Анечка…
— Нет, мам. Хватит. Я люблю тебя, и я буду заботиться о тебе, как всегда. Но щенков я Маше не отдам. Это мое.
Мать молчала, перебирая пальцами чашку. Их семья всегда жила по негласному правилу — младшая дочь должна уступать старшей, чтобы не было скандалов. Так повелось с детства. Маша кричит и требует — проще отдать, чем спорить. И вот результат — выросла женщина, уверенная, что мир ей должен.
Но в этот раз Анна решила не уступать.
Вечером раздался звонок. Мария.
— Ты маму расстроила, — с ходу начала она. — Она плакала. Ты довольна?
Анна закрыла глаза, считая до десяти.
— Маша, я не буду это обсуждать. Решение принято.
— Ты такая черствая! — в голосе сестры звучало искреннее возмущение. — И эгоистка! Родной матери не можешь уступить!
— Мама тут ни при чем. Это между нами.
— Нет, она при чем! — Мария не унималась. — Она хочет, чтобы в семье был мир. А ты всё рушишь!
— Маша, перестань манипулировать. Ты хорошо знаешь, почему я отказываюсь.
— Да потому что ты жадная! Всегда такой была! Ты никогда не думаешь о других!
Анна горько усмехнулась. Сколько раз она брала отгулы, чтобы сидеть с племянниками, когда Мария хотела «отдохнуть». Сколько вещей покупала им, сколько возила на дачу к матери, чтобы Мария могла «побыть в тишине». И после всего этого слышать, что она «не думает о других»…
— Знаешь что, Маша? Я передумала. Я дам тебе щенка.
— Правда? — радостно воскликнула сестра.
— Да. Одного. Для детей. За двадцать тысяч, — твердо сказала Анна. — Это треть рыночной цены. Фактически, себестоимость.
На том конце воцарилась пауза.
— Ты издеваешься? — наконец произнесла Мария. — Требовать с сестры деньги за щенка?
— Я делаю тебе огромную скидку. Рыночная цена — пятьдесят-шестьдесят тысяч. Я прошу треть.
— Да как ты можешь! — Мария уже кричала. — После всего, что я для тебя сделала!
— А что ты для меня сделала, Маша? — тихо спросила Анна. — Расскажи, пожалуйста. Я правда хочу знать.
Мария захлебнулась от возмущения.
— Я… я… Да ты бы без меня вообще… Ты…
— Вот именно, — перебила ее Анна. — Ничего. Я постоянно тебе помогаю, а ты считаешь это должным. Я взяла кредит на мамину операцию, а ты думаешь, что это я была обязана. Я вожу твоих детей на дачу, сижу с ними, когда ты хочешь «отдохнуть», покупаю им подарки. А взамен я никогда, ни разу не слышала даже «спасибо».
— Да пошла ты! — Мария сорвалась на крик. — Больно надо твоего щенка! Подавись им! И можешь больше не звонить нам! И к детям не подходи! Они тебе не нужны!
Гудки. Анна медленно опустила телефон на стол. Где-то внутри была боль, но странным образом еще и облегчение. Как будто лопнул нарыв, который мучил ее годами.
Прошло три месяца. Анна продала щенков — всех пятерых — и наконец закрыла кредит. Впервые за два года она почувствовала, что может дышать полной грудью. С Марией они не общались. Та запретила детям разговаривать с тетей, и это было больнее всего.
Ольга Петровна звонила каждую неделю. Однажды она сказала:
— Маша вчера приезжала. Просила денег.
— И ты дала? — спросила Анна, уже зная ответ.
— Дала, Анечка. Она же дочь моя. И внуки… В школу собирать надо.
Анна промолчала. Ее мать всегда была такой — добрая, мягкая, не умеющая отказывать. В отличие от старшей дочери, которая этим пользовалась.
— А знаешь, что она еще сказала? — в голосе матери звучало смущение. — Что ей моя пенсия нужна. Что я должна ей каждый месяц отдавать. Потому что она мать троих детей, и ей тяжело.
— И что ты ответила?
— Я сказала, что не могу. У меня лекарства, дом содержать надо. А она… Она обиделась, Аня. Сказала, что я плохая мать, раз не помогаю. Что дети мои внуки, и я о них должна заботиться в первую очередь. А не о себе. И что… — голос Ольги Петровны дрогнул, — что они больше не приедут ко мне. Никогда.
Анна стиснула зубы. Вот оно — истинное лицо сестры. Выжать все, что можно, из всех, кого можно, включая собственную мать.
— Мам, не переживай. Ты не виновата. И мне очень жаль, что ты не сможешь видеть внуков. Это жестоко с ее стороны.
— А может, она права? — в голосе матери звучало сомнение. — Может, я должна им помогать? Они же семья, дети…
— Мама, хватит! — Анна не выдержала. — Ты всю жизнь нас тянула, одна, после папиной смерти. Теперь имеешь право пожить для себя. Это твоя пенсия, ты ее заработала. А Маша… Если Маша хочет денег, пусть идет работать, как все нормальные люди.
— Но у нее же дети…
— Дети не оправдание для того, чтобы сидеть на шее у других. Миллионы женщин работают и воспитывают детей. А младшему уже три года. Давно пора в садик и на работу.
В трубке повисло молчание.
— Я понимаю, — наконец произнесла Ольга Петровна. — Но мне так тяжело думать, что я не увижу внуков…
— Это не ты не увидишь, мама. Это она их от тебя отгораживает. Как инструмент манипуляции. Подумай об этом.
После разговора Анна долго сидела, глядя в окно. За стеклом деловито копошилась в песке соседская девочка. Такая похожая на племянницу, которую Анна теперь, возможно, не увидит много лет. А может, и никогда.
Стоило ли оно того? Она вспомнила бесконечные требования сестры, ее уверенность, что мир ей должен, ее способность манипулировать и добиваться своего за счет других. Щенки были лишь поводом. Последней каплей. Когда-то этому надо было положить конец.
Белка положила голову ей на колени, заглядывая в глаза. Анна рассеянно погладила собаку.
— Что, девочка, чувствуешь, что хозяйка грустит? — она улыбнулась. — Не переживай. Все наладится. По крайней мере, мы с тобой наконец-то избавились от этого кредита. А это уже немало.
В кармане завибрировал телефон. Сообщение от мужа: «Как насчет ужина в городе сегодня? Отметим закрытие кредита».
Анна улыбнулась и набрала ответ: «С удовольствием! Давно мы никуда не выбирались».
Жизнь продолжалась. Без токсичной сестры она, возможно, станет даже лучше. Хотя боль от разрыва еще долго будет напоминать о себе.
Собака вопросительно наклонила голову, глядя на хозяйку.
— Все хорошо, Белка. Просто тяжело терять семью, даже если эта семья причиняет тебе столько боли. — Анна потрепала собаку по голове. — Но знаешь что? Иногда лучше отпустить, чем продолжать страдать. И ты помогла мне это понять. Спасибо.
Может, когда-нибудь Мария поймет, что мир не крутится вокруг нее. Может, осознает, что не все ей должны. А может, и нет. Но это уже не забота Анны. У нее своя жизнь, и эта жизнь только начинается — без долгов, без токсичных отношений, без постоянного чувства вины.
