— Тебе не кажется, что ты перегибаешь? — Дмитрий стоял в дверях гардеробной и чесал затылок, как обычно делал, когда хотел казаться добрым миротворцем, а не тряпкой.
Алина повернулась к нему из-за прилавка. Её голос был холодный, как лёд в лейке для шампанского.
— Это ты про что, милый? Про то, что твоя сестра третий раз за месяц уронила планшет со всеми заказами? Или про то, что твоя мать только что мне заявила, что я обязана «по-семейному» продавать вещи по девяносто процентов скидки?
— Она просто просила… — начал он, уже сжав плечи в ожидании словесной бури.
— Нет, Дим, она не просила. Она стояла вот тут, напротив этого манекена с новой коллекцией, и орёт: «Ты ж не жадная, Алин, ты же в семью вошла!» Как будто я по блату в камеру смертников попала, а не замуж вышла! — Алина перешла на саркастический шепот, *— «В семью вошла»… Твою мать, я бы лучше в налоговую пошла работать. Там честнее.
Дмитрий тяжело вздохнул и сел на пуфик. Сидел, уставившись в дорогущие туфли на витрине. Эти туфли были не для Юли. Она вечно путала размеры, забывала артикулы и выходила на перекур каждые пятнадцать минут.
— Ну давай спокойно. Юле тяжело, она всё-таки в поиске себя…
— Она в поиске халявы, Дим. И как будто нашла. Только это не работа. Это экскурсия в «как угробить бизнес за неделю». Она три раза не выдала клиентам пакеты. Один раз забыла пробить товар. И сегодня пришла с накрашенными глазами, как будто у нас тут клуб «Плейбой», а не премиум-магазин. И всё с таким видом, будто делает мне одолжение, что пришла!
Дмитрий поднял глаза. Взгляд у него был, как у кота, которого загнали в душ и при этом заставили слушать лекции по семейной этике.
— Ну она моя сестра…
— Ну ты и забирай её обратно. Пусть ищет себя у тебя в квартире. Желательно — с гугл-картой и навигатором. А то она и там запутается. — Алина бросила на стол отчёты и подошла ближе. Глаза у неё блестели — не от слёз, а от бешенства.
— А с мамой ты тоже так? — спросил он тихо.
Алина замерла. Потом медленно, почти театрально достала из ящика чек, с которым пришла его мать.
— Вот. Смотри. Это заказ на восемь пуховиков, шесть пар обуви и три пальто. Все — «для подруг». По её словам — «женщины заслужили». А я, значит, не заслужила. Я должна в минус себе продавать? Она что, с ума сошла?
— Ну, ты бы хотя бы часть отдала по себестоимости…
— Ты — идиот. — Она сказала это спокойно. Без истерик. Даже не повышая голос. — Это магазин. Не благотворительный фонд для родственников без совести. Себестоимость? А кто аренду платит? Кто платит зарплату, налоги, логистику? Или это всё по наследству мне досталось от феи крёстной?
Он замолчал. Промолчал. А потом выдал:
— Ты злая, Алин. Ужасно злая. Из-за тебя семья развалится.
— Она не семья, Дима. Она — стая. Причём не волков. А таких, знаешь, облезлых кошек, которые лезут в мусорный бак и орут, что им все должны. А если ты этого не понимаешь — ты не со мной. Ты с ними.
Он встал. Подошёл. Хотел взять её за руку. Она отдёрнулась.
— Ты вообще меня любишь? — спросил он. — Или только свой магазин?
— Я люблю тех, кто уважает меня. Кто знает разницу между любовью и паразитированием. Кто не ставит на одну доску мать, требующую скидку, и жену, которая вкалывает без выходных. Ты пока не из этих.
Он вышел, хлопнув дверью. Стекло чуть не треснуло. Алина села, сжала голову руками и, как ни странно, засмеялась. Тихо, зло, почти по-мужски.
— Семья, блядь. С ними только с огнетушителем в обнимку жить.
Она нажала на кнопку звонка.
— Да, Катя, подойди. Юлю — уволь. Прямо сейчас. И напиши в общий чат: с сегодняшнего дня родственники в магазине обслуживаются, как обычные клиенты. Без особых условий. Кто не понял — на выход.
Катя вбежала, побледнела.
— Алина Сергеевна, вы уверены? Светлана Михайловна вчера угрожала, что придёт сюда с журналистами. Сказала, что вы «маркетинговый фашист».
— Отлично. Пусть берёт камеру. Я ей дам интервью. Назову статью «Как превратить семью в клоповник: история одной свекрови».
Катя охнула.
— И это в эфир?
— С подзаголовком. «Пуховики, скандалы и свекровь».
Они обе засмеялись. Но у Алины смех не шёл из лёгких. Он бил изнутри, как пар из кастрюли на плите, которую давно пора было снять.
Отлично, сюжет становится всё острее. Начинаю писать первую главу рассказа «Тень родства» — с погружения в конфликт, уже на взводе. Будет много накалённых диалогов, повседневности, злобы, немного иронии — и жесткая завязка. Поехали.
***
— «Кофе чёрный, без сахара. И пожалуйста, не забудьте подписать документы по поставке — те, что в чёрной папке. Спасибо!» — Алина подняла глаза от экрана ноутбука и кивнула менеджеру, не отрывая пальцев от клавиатуры. У неё было десять минут до встречи с бухгалтером и два часа до разговора, которого она откладывала с января.
Юля. Сестра Дмитрия. Племянница Светланы Михайловны. По совместительству — заноза в мягком месте.
Юля пришла работать в бутик Алины по настоянию свекрови. На вид — современная девушка. По факту — чучело с маникюром и амбициями от Netflix. Ни хрена не умела, но много говорила. Особенно в инстаграме. Особенно после бокала просекко.
— Уволю, к чёртовой матери. Даже Дмитрий не вякнет, — думала Алина, пролистывая отчёты. Просроченные поставки, минус в инвентаризации, какой-то левый возврат на крупную сумму. Всё — в дни, когда Юля дежурила на кассе.
Телефон зазвонил. Экран мигнул: Светлана Михайловна.
Алина вздохнула и нажала «принять».
— Алло, слушаю. — спокойно, но без ноток радости. Как врач, которому пациент вечно лезет без талона.
— Алина, дорогая! Это уже переходит все рамки! Почему мою дочь увольняют? Ты что, совсем себя забыла?
— Светлана Михайловна, Юля подставила магазин. Деньги не сошлись, клиент написал жалобу, а она сидела и листала «ТикТок».
— Это ложь! Юля — умница! Просто вы её зажали! Ты ревнуешь её к Диме, да? Думаешь, я не вижу?
Алина чуть не подавилась слюной.
— Простите, что? Вы вообще в своём уме? Какая ревность? Это магазин, не бордель! У нас тут люди работают, а не семейный саммит!
— Не смей со мной так говорить! Ты ещё узнаешь, кто я!
— Вот чёрт…
Через два дня магазин превратился в съёмочную площадку. На входе — две женщины с микрофоном и камера на плече. Старая школа журналистики: жирненький оператор, потный, с сальной косичкой и торчащим животом. Репортёрша — женщина лет сорока, с лицом «я всё знаю, и это плохо».
— Это тот самый бутик, где, по нашим сведениям, унижают сотрудников и нарушают права потребителей? — начала она, громко и пафосно, как будто они снимают «Честный обзор от Первого канала».
Алина вышла прямо к камере, поправляя волосы.
— А это тот самый телевизор, где журналисты работают за борщ у свекрови?
— Простите?..
— Простила. А теперь — вон отсюда, пока я не вызвала полицию. Съёмка в частной собственности запрещена. Вас предупредили. Следующий шаг — иск о клевете.
Репортёрша захлопнула рот, но не ушла. Пыхтя, она набрала кого-то на телефоне и демонстративно повернулась спиной.
Через час пришли проверяющие. Не просто так — налоговая, пожарники, Роспотребнадзор. Полный комплект. И всё в один день. Театрально.
Алина смотрела, как инспекторы копаются в документах, и внутри у неё пульсировал один вопрос: «Ну и чего ты добиваешься, старая ведьма?»
Ответ пришёл вечером.
Дмитрий вернулся домой мрачнее ночи.
— Ты не могла как-то мягче? Мама плачет. Говорит, ты на неё наорала при всех. И вообще — ведёшь себя, как… начальница.
— Потому что я и есть начальница, Дим. Начальница магазина, который твоя мамочка чуть не утопила в помоях. Её подружка пришла с камерой, ты в курсе?
Он опустил глаза. Значит, был.
— Ты знала, что она подослала журналистов? — голос Алины дрожал. — Отвечай!
— Я… знал, что у неё есть знакомые. Но она обещала, что просто поговорит. Без шума.
— Без шума? — она вскочила. — У тебя мозг есть, Дим? Это не «разговор». Это заказной наезд. Ты хоть понимаешь, что она теперь официально объявила мне войну?
Он смотрел на неё, как побитый пёс.
— Может, ты просто… перегибаешь? Это всё из-за Юли. Она же твоя родня…
— Моя? Нет, милый. Твоя. И если твоя родня в следующий раз придёт с монтировкой — я встречу их с юристами и охраной. Понял?
Он молча пошёл в спальню, не ответив.
Алина открыла ноутбук и набрала адвоката.
— Саша, привет. Слушай, нужен ты. Срочно. Надо копнуть под одну старушку с боевыми подругами. Да, да, свекровь. Очень злая, очень влиятельная. Но, возможно, не совсем чистая на руку. Я плачу в двойном размере. Работаешь?
На другом конце провода раздался короткий смешок.
— С такой мотивацией — даже ночью.
***
В магазине было душно. Алина стояла у витрины, ковыряя ногтем невидимую пылинку с манекена, и чувствовала, как в ней медленно вскипает бешенство. Третья смена за неделю свалилась с температурой. Курьер вёз чужой заказ в другой город. А Юля, эта декоративная язва, вчера написала: «У меня ПМС, не могу работать с токсичными женщинами». Ну и пусть.
Алина поправила жакет, вытянула спину. Сегодня она уже знала, что сделает. Камеры — и в торговом зале, и в подсобке — она поставила после первого скандала. После того, как Светлана Михайловна пришла с жалобой, что на складе «пыльно и воняет, как у бомжей».
Дверь зазвенела.
Светлана Михайловна вошла как будто бы в собственный подъезд — дерзко, с сумкой-торбой, в которой явно что-то тяжелое. Секундой позже — вторая фигура, оператор с камерой на плече.
Алина даже не удивилась.
— Ты с ума сошла? — спокойно спросила она, скрестив руки на груди.
— Ты довела меня до этого, Алина! — закричала свекровь, швыряя сумку на стойку. — Я тебя предупреждала: семью не кидают! Это тебе не твой Инстаграм-магазин! Это люди! Кровь! Родня!
— Родня? — Алина усмехнулась. — Родня, которая устраивает на работу свою бездельницу-дочку, а потом требует скидки для своих «подружек из хора» по девяносто процентов?
— Ты говоришь про Юлю, как про шваль какую-то! — завопила Светлана. — Ты её травила, ты специально ставила ей высокие планы, ты — сука, Алина!
— Не ори, — спокойно сказала Алина и посмотрела прямо в объектив камеры. — Здравствуйте. Вы снимаете? Отлично. Очень рада. Только не выключайте, сейчас будет экшн.
И он был.
Светлана Михайловна, как цепная, кинулась к Алине и… ударила. Не по щеке, не по руке. Она схватила манекен за подставку и, как в каком-то абсурдном сне, замахнулась.
— Ты психопатка, — тихо выдохнула Алина, уворачиваясь. — На тебе уголовка теперь. Поздравляю.
— Ты испортила моего сына, ты унижаешь мою семью, ты… — орала та, бросаясь уже руками, пытаясь вцепиться в волосы Алины. Оператор засуетился, начал отступать, но камеру не выключил — оно и к лучшему.
Алина выдержала ещё два выпада, после чего резким движением оттолкнула Светлану Михайловну в сторону шкафа. Та врезалась спиной в деревянную конструкцию и завыла.
— Руки убери, сучка! Я тебя посажу!
— Ты первая полезла! Всё снято, Михална. Снято с двух ракурсов. Хочешь ещё?
Секунду висела тишина. Светлана тяжело дышала, лицо перекосилось, губы дрожали. Она вдруг резко замолчала. Словно что-то поняла.
— Ты же не посмеешь…
— Уже поздно. Я только что отправила видео на облако. А теперь — выметайтесь. С обоими. Или я вызываю полицию прямо сейчас.
Светлана Михайловна отступила, как будто ей врезали в живот. Камера дрожала. Оператор, видно, только сейчас осознал, что попал на вполне себе уголовное шоу.
— Пошли, Вадим. Она ненормальная. Мы ещё посмотрим, кто кого.
И ушли. С грохотом. С пыхтением. С угрозами. Алина осталась одна в зале, сердце колотилось, как у загнанной собаки. Но она не чувствовала страха. Только холодную ярость.
Через десять минут она переслала запись адвокату. Через полчаса — лучшей подруге, журналистке с популярным телеграм-каналом. Через час видео было на монтаже.
Ты первая начала войну, Михална. А я её закончу.
***
Видео вышло в воскресенье утром. Тихо, без громких анонсов. Просто пост: «Как не стоит себя вести, даже если ты мать». За час — шесть тысяч просмотров. За три — двадцать. К вечеру ролик гулял по пабликам с подписями вроде: «Свекровь-боец: пошла на невестку с кулаками». Кто-то ржал, кто-то комментировал, как у бабушки «поехала крыша». А кто-то всерьёз писал: «Надеюсь, её посадят».
Алина сидела на кухне с чашкой чёрного, смотрела в экран и не чувствовала удовлетворения. Ни злорадства, ни мести. Только пустоту. Она просто хотела жить без давления, без грязных интриг, без криков о «крови и родне». Но вместо этого — новая буря. Только теперь публичная.
Телефон начал звонить на второй день.
Сначала — от журналистов. Потом — от родни. Потом — от Дмитрия.
— Ты совсем с ума сошла? — кричал он. — Ты выложила это? Моей матери теперь на улицу выйти стыдно!
— А мне, когда она замахивалась манекеном, стыдно не было?
— Ты уничтожаешь семью, Алина!
— Нет, Дима. Я защищаю себя. То, чего ты никогда не делал.
Он повесил трубку.
А потом пришли «удары в спину».
Ревизоры. Три проверки за неделю. Пожарка, Роспотреб, налоговая. Чётко, грамотно, как по методичке. То пол нетехнический. То документ старого образца. То товар без сертификата. Приходили с наглыми лицами, фотографировали стены, щупали потолки, шептали что-то друг другу и уходили с ехидными улыбками.
— Классика. Старая школа. Связи у неё остались, видно, — хмыкнул адвокат, листая бумаги. — Будем жаловаться. Давление налицо.
— А если она дальше пойдёт?
— Пойдёт. Такие, как она, не умеют проигрывать. Но у тебя — медийный ресурс. Используй. Снимай, выкладывай. Будь громкой. Их это бесит.
И Алина стала громкой.
Каждую проверку она снимала в сторис. Каждую жалобу комментировала официально. Разместила скрины из базы — что жалобы приходят от одной и той же пенсионерки. Случайно — имя совпадает со Светланой Михайловной. Всё как надо. Всё по закону. Но по-женски подло.
На третий день публикация вышла в «Комсомолке». «Свекровь против невестки: война в бутике на Соколе». Фото Алины — чёткое, уверенное. Фото Светланы — со скрином из видео, где она кричит, перекошенная.
— Ты играешь не по правилам, Алина, — написала та в WhatsApp, после двух недель тишины.
— А ты — не в ту эпоху родилась, — ответила Алина.
— Ты разрушишь всё. Себя в том числе.
— Лучше разрушить, чем гнить в вашей семейной тюрьме.
И она заблокировала номер.
На третий понедельник магазин снова заработал в полную силу. Очередь стояла у входа. Люди подходили, жали руку, приносили кофе. Кто-то клал купюры в кассу и говорил: «Просто за смелость».
Юля прислала сердитый голосовой:
— Ты выставила нас дебилами. Ты не человек. Ты чёрт знает кто.
Алина прослушала. Потом — удалила. Без ответа.
И вот однажды вечером, когда свет уже гас, Алина закрыла дверь, повернулась — и увидела у машины женщину.
Светлана Михайловна. Стояла молча, в чёрной шапке, лицо бледное. Без оператора. Без камеры. Без ярости.
— Ты добилась своего, — сказала она тихо. — Меня в хоре отстранили. На работе косо смотрят. Люди в супермаркете пальцем тычут.
Алина медленно кивнула.
— Теперь знаешь, каково это — быть на моём месте.
— Ты думаешь, ты победила?
— Нет. Я просто наконец свободна.
Женщина постояла секунду. Смотрела. Потом отвернулась и ушла. Медленно. Сгорбившись. Не в своей броне.
Алина села за руль. Завела мотор.
Это была не победа. Это было выживание. Просто наконец — по-честному.
