— Ты что, с ума сошёл?! — голос Оли дрожал, но в нём было больше ярости, чем растерянности. Она стояла посреди кухни, всё ещё в фартуке, с деревянной ложкой в руках. — Ты заложил квартиру? Нашу квартиру?!
— Оля, подожди… — Сергей поднял руки, как будто пытался остановить приближающийся ураган. — Это временно! Я всё рассчитал. Мама открывает магазин, нужен был стартовый капитал. Банк дал деньги, мы всё вернём. Через год максимум.
— Через год максимум?! — Оля ударила ложкой о стол, так что отскочили крошки хлеба. — Ты хотя бы понимаешь, что ты сделал? Мы теперь без жилья можем остаться! Ты спросил меня? Ты вообще подумал, что у нас семья? — её голос сорвался, и глаза наполнились слезами.
— Да что ты сразу драматизируешь? — Сергей шагнул ближе, пытаясь взять её за руку, но она резко отдёрнула. — Это же для дела. Для мамы! Она всю жизнь мечтала, а я помог…
— О, начинается! — перебила его Оля, вскинув голову. — Ради мамочки! Ради её вечных фантазий! Ради этих безумных идей, которые заканчиваются ровно одним — твоим долгом и моими слезами! — она нервно засмеялась, но смех звучал зло. — Серёжа, взрослый мужик должен думать головой, а не юбкой матери!
— Оль, ну зачем ты так… — он нахмурился, в голосе зазвучала обида. — Это же моя мама. Семья должна держаться вместе!
— Семья?! — она ткнула пальцем себе в грудь. — Вот она, твоя семья! Жена! Ты хоть раз подумал обо мне? Ты хотя бы спросил?!
Сергей сжал губы, отвернулся и пробормотал:
— Если бы я спросил, ты бы запретила.
— Конечно, запретила бы! — Оля закричала так, что в соседней комнате брякнула посуда. — Потому что у меня мозги есть! Потому что я не хочу жить под мостом ради того, чтобы твоя мать торговала розами на углу!
Он резко повернулся к ней, лицо покраснело.
— Не смей так говорить! — его голос сорвался. — Мама всю жизнь пахала, чтобы меня поднять! А ты… ты всегда против! Всё ей не так, всё не нравится!
— Да потому что я вижу, куда это идёт! — Оля вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Каждый раз ты ставишь её выше нас. Ради мамы, ради её прихотей, ты готов на всё! Только не ради своей семьи. Знаешь что? Мне надоело.
Она резко сняла фартук, бросила на стол и выдохнула. В кухне повисла тяжёлая тишина, которую нарушало только тиканье старых часов.
— Оль, не уходи в крайности, — голос Сергея стал мягче. — Я понимаю, ты злишься. Но это временно. Мы же справимся. — он сделал шаг вперёд, но остановился, когда она посмотрела на него холодным взглядом.
— Справимся? — она усмехнулась. — Справимся, значит? А ты знаешь, сколько теперь платить банку? Ты видел договор? Ты вообще понимаешь, что это не игра?
Сергей замялся, опустил глаза. Его плечи поникли.
— Мама сказала, что всё получится…
— О, вот оно! — Оля развела руками. — Мама сказала! Мама решила! Мама лучше знает! А я тут кто? Декорация? — она сорвалась на саркастический смех. — Прямо как в анекдоте: «Жена — это временно, мама — навсегда». Поздравляю, Серёжа, ты классический маменькин сынок.
Он сжал кулаки, ударил ладонью по столу.
— Да ты вообще не понимаешь! Это шанс! Если магазин пойдёт, у нас будет свой бизнес. Свой доход. Мы сможем жить лучше!
— Лучше? — её голос стал ледяным. — Лучше — это когда муж не скрывает от жены, что он заложил квартиру. Лучше — это когда ты уверен в завтрашнем дне. А у нас завтра может прийти судебный пристав и выгнать нас на улицу. Вот это — твоя «лучшая жизнь»?
Оля резко отвернулась, пошла к окну. Долго смотрела в темноту за стеклом, потом медленно, почти шёпотом сказала:
— Знаешь, Серёжа, я устала. Я больше не хочу быть заложницей твоих решений. Не хочу спасать тебя и твою маму от вашей же глупости. Хочешь жить под её юбкой — живи. Только без меня.
Она сняла с крючка ключи и положила на стол. Сергей замер. Его лицо побледнело.
— Оль… ты что… правда?
— Правда, — она повернулась к нему. В глазах — решимость. — Я ухожу.
Сергей опустился на стул, закрыл лицо руками. Его плечи затряслись, но то ли от злости, то ли от бессилия, понять было трудно. Оля больше не сказала ни слова. Она молча вышла из кухни, громко хлопнув дверью.
В этой тишине остались только он и его растерянность. А где-то далеко, за стенами дома, жизнь продолжала идти своим чередом. Ирония судьбы заключалась в том, что весь этот хаос начался ради того, чтобы исполнить чужую мечту. Только вот разрушил он совсем не чужую жизнь, а свою собственную.
Телефон зазвонил ранним утром, когда Оля только-только уснула. Вчерашняя ссора с Сергеем выжала её досуха: глаза опухли, мысли путались. Она вырубилась прямо в одежде, не включая будильник. Рингтон резал ухо, и первое желание было швырнуть трубку в стену. Но на экране высветилось: Мария Петровна.
— Ну конечно, — буркнула Оля, — а кто же ещё?
Она нажала «ответить» и услышала в трубке знакомый сладкий голос, в котором сейчас сквозила металлическая сталь.
— Оля, — начала свекровь, ни «здравствуй», ни «как ты». — Что ты себе позволяешь? Сергей всю ночь не спал, переживает. Ты его совсем добить решила?
— Мария Петровна, — Оля села на диван, держась за виски. — Я ничего не решила. Это ваш сын всё решил. Сам. Без меня.
— Ах, какая гордая! — голос свекрови подскочил на октаву выше. — А жить-то где будешь, гордая? В съёмной комнате с тараканами? Думаешь, кто тебя с ребёнком потом возьмёт?
— С каким ребёнком? — Оля фыркнула. — У нас детей нет, и слава богу. Я хотя бы одна пострадаю от ваших «гениальных» идей.
— Не смей так! — Мария Петровна почти заорала. — Магазин обязательно пойдёт! Первое время всегда трудное. Надо потерпеть, поддержать друг друга. Семья должна держаться вместе!
Оля не выдержала, рассмеялась в трубку. Смех получился нервный, но искренний.
— Да-да, держаться вместе… Особенно когда мужик с мамой решает, куда девать общее жильё. А жена так, для мебели. Простите, Мария Петровна, но у меня другое понимание семьи.
Свекровь громко втянула воздух, будто собиралась сказать что-то убийственное, но Оля уже сбросила звонок. Телефон замолчал, но ненадолго — через пять минут посыпались сообщения от Сергея: «Прости, поговорим», «Не уходи так резко», «Мы всё исправим», «Ты мне нужна».
Оля читала и чувствовала, как внутри поднимается странная смесь жалости и злости. Ей было жалко Сергея — он, по сути, не злой человек. Но и злость кипела: взрослый мужик, а ведёт себя как подросток, которому мама сказала «надо».
Через пару дней она всё-таки пошла в банк — узнать, насколько глубока яма, в которую её втянули. За столом сидела молодая сотрудница в строгом костюме, улыбка у неё была приторная, как сахарный сироп.
— Так-так, — она листала бумаги. — У вас ипотечная квартира в залоге. Сумма кредита — четыре миллиона. Проценты… ну, сами понимаете.
— Охренеть, — выдохнула Оля и даже не извинилась. — А мужу в голову не пришло, что на эти деньги можно было купить себе мозги?
Сотрудница замялась, но продолжила монотонно объяснять график платежей. Оля слушала и чувствовала, как её внутренний «резерв спокойствия» трещит по швам.
Вечером Сергей пришёл. Вид у него был помятый, глаза красные. В руках пакет с продуктами, будто этим можно было скрасить предательство.
— Оль, я купил твои любимые сырники… — начал он тихо, почти виновато.
— Ты думаешь, сырники решают проблему четырёх миллионов? — она подняла на него взгляд.
— Я… я хотел как лучше, — пробормотал он.
— А получилось как всегда, — холодно отрезала Оля. — Серёжа, ты понимаешь, что это конец?
— Не говори так! — он вдруг сорвался, шагнул к ней. — Я же ради нас старался! Ради будущего!
— Ради мамы ты старался, — перебила его она, и в голосе прозвучала усталость. — Ради её цветочных фантазий. А моё будущее ты заложил в банке.
Он схватил её за руку, глаза налились отчаянием.
— Оля, ну пожалуйста! Мы сможем! Ты всегда была рядом, поддерживала…
Она выдернула руку, и голос её стал жёстким:
— Хватит. Я не буду больше спасать тебя и твою маму. Сама — разбирайся.
В этот момент дверь резко распахнулась. На пороге стояла Мария Петровна. В руках у неё пакет с булочками, на лице — победоносная улыбка.
— Вот и я! — воскликнула она. — Ну что, помирились, голубки? Оля, держи, твои любимые с маком!
— Замечательно, — усмехнулась Оля. — Вы даже булочками взялись подкупать. Только вот платить банку придётся не булочками, а деньгами. У вас они есть, Мария Петровна?
Свекровь замерла, но тут же выпрямилась.
— Деньги будут! — заявила она. — Магазин пойдёт, люди всегда цветы покупают!
— Ага, — Оля покачала головой. — Особенно в январе, когда зарплаты мизерные и все считают копейки. Гениальный бизнес-план!
Сергей вмешался, голос его дрожал:
— Мам, хватит. Оля права… мы влипли.
Мария Петровна замолчала, потом резко хлопнула пакетом о стол.
— Значит так! — её глаза сверкнули. — Если она уходит, сын останется со мной! Мы вдвоём справимся. А ты, Оля, иди куда хочешь!
Оля спокойно посмотрела на неё, взяла ключи со стола и произнесла:
— Так и будет. Я ухожу. Живите вдвоём. Может, вам вдвоём действительно проще.
Она вышла в коридор, накинула пальто. Сергей кинулся за ней.
— Оля, подожди! — голос его сорвался. — Ты правда уходишь?
Она обернулась.
— Поздно, Серёжа. — улыбка её была горькой. — Поздно.
Дверь захлопнулась, и тишина разрезала воздух, как нож.
Через месяц Оля уже жила в съёмной однушке. Маленькая, с облезлыми обоями и скрипучим диваном, но это было её. Она впервые за долгое время почувствовала свободу. Никто не стоял над душой, не тянул в омут чужих долгов.
Сергей звонил каждый день, писал сообщения: «Я скучаю», «Мама всё признаёт», «Давай попробуем ещё раз». Но Оля только усмехалась. Она знала: ничего не изменится.
А про свекровь дошли слухи от соседей: магазин закрылся через два месяца. Мария Петровна приютила Сергея у себя, но атмосфера там была такая, что даже он начал обвинять мать в том, что остался без жены и квартиры.
Ирония судьбы: ради мамы он потерял всё. А Оля — наоборот, нашла. Себя. Свободу. И уверенность в том, что лучше жить одной в маленькой съёмной квартире, чем быть статисткой в чужой драме.
Она шла вечером по улице, мимо витрин, где яркими буквами горели вывески: «Скидки!», «Акции!», «Успей купить!». И думала: Главное — не покупать чужие иллюзии. Они дороже любой ипотеки.»
