— Ты уверена, что хочешь это всё затеять? — Игорь почесал затылок, глядя на экран ноутбука, где Виктория развернула проект будущего дома. Дом сиял на картинке, как с обложки рекламного буклета: ровные линии, светлые стены, панорамные окна. Слишком идеально, чтобы пока быть правдой.
Виктория хмыкнула, закрывая ноутбук с лёгким хлопком.
— Хочу. Игорь, ты вообще понимаешь, что этот участок — последнее, что у меня осталось от отца? Ты был на его похоронах, ты видел… — голос её дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — Я должна там построить дом. Не для кого-то, а для себя. Чтобы у меня было место, где я чувствую себя дома, понимаешь?
Игорь кивнул, но глаза его бегали — явно не от энтузиазма. Он умел соглашаться так, чтобы при этом оставаться в стороне. Вроде бы поддержал, но душой — где-то там, в тени.
С кухни потянуло запахом поджаренной картошки — ужинала семья наверху, у Артёма с женой. Виктория подняла глаза: потолок старенькой квартиры на Пролетарской чуть вибрировал — там уже смеялись, гремели тарелками. Соседство было ещё тем: два брата в одном доме, как два петуха на дворе. У Виктории и Игоря — двушка от Игоревой бабушки, этажом ниже — Артём с женой, к которым постоянно захаживала их мама, Галина Николаевна. Та самая мама, которая считала, что дети должны жить «как положено»: под её присмотром и, желательно, в радиусе пяти минут ходьбы.
Телефон на столе завибрировал. На экране высветилось: «Мама». Игорь вздрогнул и нехотя взял трубку.
— Да, мам… Да, дома… Виктория? Да, тоже дома… — он слушал, поддакивал, потом виновато глянул на жену. — Мам, может, завтра? Мы… — но собеседница явно не принимала отказов. Через пять минут раздался звонок в дверь.
Виктория открыла — на пороге стояла Галина Николаевна, в своём неизменном плаще, который она носила в любую погоду, и с пакетом в руке. От пакета пахло котлетами и луком.
— Ну здравствуйте, дети. Я вот ужин принесла, а то вы там всё со своими проектами сидите, некогда поесть. — Она прошла в коридор, как хозяйка, не снимая обуви. — А что это за картинки у вас на ноутбуке?
Виктория прикусила губу. «Сейчас начнётся», — подумала она.
— Это проект дома. Я хочу построить на участке…
— На том, что в Троицком? — голос свекрови зазвенел, как ложка о стекло. — Да зачем тебе там строить? Ты посмотри, какие деньги сейчас за ту землю дают! Я слышала, за соседний участок уже предлагают двадцать миллионов. Ты понимаешь? Двадцать! На эти деньги можно купить три квартиры в Москве и ещё на ремонт останется.
Виктория сдержанно улыбнулась:
— Мама, участок принадлежит мне. Я хочу там жить, а не продавать.
Галина Николаевна всплеснула руками.
— Ох, Вика, Вика… Какая же ты упрямая. Жить там! Кто туда поедет жить? Это же за МКАДом! Ты представляешь, как туда на электричке? Час туда, час обратно. Ты будешь, значит, на работу мотаться, а мой сын дома один сидеть? Или тоже мотаться? А дети когда будут? Вы уже пять лет женаты, а всё мечтаете. Ты не думаешь о семье!
Игорь опустил глаза и делал вид, что разглядывает кружку. Виктория почувствовала, как внутри поднимается волна раздражения.
— А вы думаете о семье, когда предлагаете всё продать и поделить? — тихо, но жёстко сказала она. — Для меня это не просто земля. Это память.
Свекровь надула губы:
— Память памятью, а жить надо сегодняшним днём. Я не понимаю, зачем цепляться за землю. Вот Артём с Светой правильно говорят: надо продать, взять деньги и жить спокойно. Купить всем по квартире и никаких забот.
— Всем? — Виктория прищурилась. — Но участок мой. Не «всем». Игорь, ты чего молчишь?
Игорь замялся, прокашлялся.
— Ну… Может, мама права… — пробормотал он. — Деньги сейчас большие предлагают…
Вот тут Виктория почувствовала, что земля уходит из-под ног. Она смотрела на мужа и не верила: он что, тоже в их хоре теперь? «Мама права»? Это мама права, а не жена?
Галина Николаевна села на диван, положила руки на колени и, глядя прямо на Викторию, сказала:
— Я не хочу, чтобы у моего сына была такая жизнь. Ездить куда-то в деревню, вкладывать миллионы в стройку, а потом жить непонятно где. Мы семья, и я хочу, чтобы решения принимались вместе.
Виктория скрестила руки на груди:
— Вы семья, но участок мой. Подаренный отцом. Документы оформлены на меня. И никаких «вместе» тут быть не может.
На лестнице раздались шаги, и через минуту в квартиру заглянул Артём, старший брат. Высокий, самоуверенный, с вечной ухмылкой.
— О, совещание тут? А мы ужинать собрались, думали вас позвать. — Он глянул на Викторию. — Ну что, Викуля, решила уже продать землю или всё ещё в мечтах?
— Артём, — устало сказала Виктория, — это не твоё дело.
— Как это не моё? Мы же семья. — Он усмехнулся и подмигнул матери. — А в семье всё общее. Ты ж не думаешь, что мы позволим тебе вот так взять и закопать двадцать миллионов в землю?
Игорь поморщился, но промолчал. Галина Николаевна кивала, словно дирижёр, подыгрывая сыну. Виктория смотрела на всех и чувствовала, как внутри у неё всё кипит.
— Да что вы все прицепились? — взорвалась она наконец. — Участок мой. Я не собираюсь его продавать. Хотите деньги — идите и сами зарабатывайте, а не сидите у мамки на шее!
Артём засмеялся:
— Слышала, мам? Она нам зарабатывайте говорит. А сама сидит на наследстве и делает вид, что работать умеет.
— Я работаю, Артём, — резко ответила Виктория. — В отличие от тебя.
Воздух в комнате стал густым, как перед грозой. Игорь поднялся, пытаясь разрядить обстановку.
— Давайте не будем… — пробормотал он, но его никто не слушал.
Галина Николаевна встала и, глядя Виктории в глаза, произнесла тихо, но с нажимом:
— Подумай хорошенько. Если ты упрямо продолжишь гнуть своё, это может плохо кончиться. Для вашего брака тоже.
Тишина. Даже Артём замолчал. Виктория почувствовала, как у неё сжалось горло. Она не позволяла себе заплакать — никогда, особенно при них.
— Спасибо за заботу, мама, — сказала она ледяным голосом. — Но брак — это дело двух людей, а не трёх или четырёх.
Она развернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью так, что с полки слетела чашка.
В этот момент Виктория впервые поняла: они не остановятся. Игорь не защитит. А ей придётся воевать за свою землю, как за последний кусок воздуха.
Утро началось с визга дрели у соседей. Виктория вскочила, едва не уронив кружку с кофе на ноутбук. Игорь, сонный, сидел на краю дивана, натягивая носки. Вид у него был такой, будто он собирался не на работу, а на казнь.
— Ты чего такой кислый? — Виктория поставила кружку на стол и обняла его за плечи. — Опять мама снилась?
Игорь натянуто улыбнулся:
— Почти. Она звонила в семь утра. Сказала, что надо серьёзно поговорить.
— И? — Виктория прищурилась.
— Сегодня вечером ужин у Артёма. Все придут… Ну… ты понимаешь.
— Прекрасно, — отрезала она. — Будет семейный совет «как отнять у Вики землю».
Она поднялась, достала из шкафа рубашку — строгую, белую, будто на переговоры с налоговой. Ужин у Артёма действительно был больше похож на допрос в следственном комитете, чем на «посидеть по-семейному».
К семи вечера Виктория и Игорь поднялись этажом выше. Дверь открыла Светлана — жена Артёма. Вся в блёстках, в обтягивающем платье, хотя на столе стояли кастрюли с борщом и таз с оливье.
— О, Вика! — протянула Светлана, оценивающе посмотрев на её простую белую рубашку. — Заходи, чувствуй себя как дома… хотя это и так почти твой дом, ха-ха!
Виктория усмехнулась сквозь зубы и прошла на кухню. Там уже сидели Артём и Галина Николаевна. Артём разливал водку по рюмкам, мать командовала процессом.
— А вот и наши голубки, — сказала она, кивая на Викторию и Игоря. — Садитесь, будем говорить.
— Я думала, будем ужинать, — спокойно ответила Виктория, присаживаясь.
— Одно другому не мешает, — вмешался Артём. — Значит так, Викуля. Мы тут все посовещались и решили: землю нужно продавать. Срочно. Цены растут, потом поздно будет.
— «Мы решили»? — Виктория подняла брови. — Интересно. А где в этом «мы» я?
— Ты не понимаешь, — Галина Николаевна подалась вперёд, уперев ладони в стол. — Участок — это общая ценность семьи. Там столько денег! А вы живёте в двухкомнатной клетке, на что копите? На ипотеку? У вас же ничего нет! А тут возможность всем разом выдохнуть.
— Всем? — Виктория подчеркнула слово. — Но не мне.
Светлана громко втянула воздух:
— Вика, ну ты же умная. Разве не лучше иметь трёшку в новом доме и деньги на машину, чем какой-то пустырь за МКАДом?
Виктория не выдержала и резко поставила вилку на стол:
— Послушайте все. Земля моя. Документы у меня. Хватит уже изображать, что мы в колхозе и всё общее.
Артём прыснул со смеху:
— Слышала, мам? Она нас в колхоз записала. Ну что, председатель, прогоняй её с собрания?
Игорь кашлянул и, наконец, открыл рот:
— Может, давайте спокойно… Вика, может, правда подумаем? Деньги ведь…
Она повернулась к нему, и от её взгляда он сразу сник.
— Игорь, ты сейчас на чьей стороне?
Он опустил глаза. Молчание было хуже любого ответа.
Дальше пошёл настоящий спектакль. Галина Николаевна плакала и причитала: «Я сына рожала, растила, а теперь у меня ничего нет! Всё чужое!» Артём заливался: «Ты эгоистка, думаешь только о себе!» Светлана бубнила: «Семья должна быть единой».
Игорь сидел, как мокрая курица, и только наливал себе по чуть-чуть.
— Всё, хватит! — Виктория встала, стул громко скрипнул. — Я больше не собираюсь слушать этот бред. Участок мой, и точка.
— Тогда собирай вещи и уходи! — неожиданно выкрикнула Галина Николаевна, вскочив вслед за ней. — Ты нам чужая, и если ты против нас — значит, против семьи!
— Мам, ну зачем… — начал Игорь, но мать уже кипела.
— Замолчи! — она ткнула в него пальцем. — Или ты с нами, или с ней.
Комната замерла. Виктория посмотрела на мужа — и впервые ясно увидела: он не скажет «с женой». Он не умеет идти против матери.
— Ясно, — произнесла она ледяным тоном. — Тогда я сама соберу вещи.
Она рванула в прихожую, схватила куртку, сумку, вытащила ключи. За ней выбежал Игорь:
— Вика, подожди! Ты куда?!
— Подальше от этого цирка, — бросила она, натягивая сапоги. — Если ты хочешь жить под юбкой у мамы — пожалуйста. Но я так не могу.
И с этими словами хлопнула дверью.
На улице было холодно, пахло сыростью и бензином. Виктория стояла посреди двора, глядя на окна дома, где остались муж, свекровь и вся их «семья». В груди сжималось, но внутри уже зрела твёрдость.
Она поняла: назад дороги нет. Либо она отстоит землю и себя, либо её просто раздавят.
И впервые в жизни Виктория решила: лучше остаться одной, чем жить в этом змеином клубке.
Виктория вернулась домой только через два дня. Сняла комнату у знакомой, выдохнула, привела мысли в порядок. Когда поднялась к себе в квартиру, то увидела: дверь распахнута, в коридоре валяются коробки с её вещами.
Игорь сидел на диване, бледный, с бутылкой пива.
— Вика… мама сказала, что если ты не продашь участок, то всё… Она больше меня сыном не считает. Артём тоже. Я… я не знаю, что делать…
— Ты уже сделал, — холодно сказала она, поднимая коробку. — Ты выбрал их.
Он вскочил, держа её за руку:
— Я люблю тебя. Но они давят… Я не могу…
— Ты не можешь — а я могу, — отрезала Виктория. — Поэтому теперь я сама за себя.
Она вызвала такси, загрузила вещи и уехала в адвокатскую контору. Через неделю у неё были готовые документы: бракоразводный процесс и нотариально заверенное заявление о том, что участок — её личная собственность, полученная в наследство, не подлежащая разделу.
Галина Николаевна устроила сцену в суде, Артём орал про «семейную справедливость», Светлана плакала и обвиняла Викторию в разрушении семьи. Но судья, сухо поправив очки, произнёс:
— Земельный участок принадлежит Виктории Сергеевне. Оснований для раздела нет.
Точка.
После заседания Игорь подошёл к ней в коридоре. В глазах — пустота.
— Я всё потерял. Мать, брата, теперь и тебя. Зачем тебе это?
Она посмотрела на него так, будто впервые увидела.
— Потому что я не продаю память за ваши двадцать миллионов.
Он опустил голову. Она ушла, не оглянувшись.
Через год на её участке стоял дом. Белый, строгий, с большими окнами. Не роскошный — крепкий. Символ того, что она выдержала.
Она стояла у окна, с чашкой чая в руке, и смотрела на осенний двор. За забором, у дороги, встали двое — Галина Николаевна и Артём. Они смотрели на дом так, будто могли спалить его взглядом.
Виктория спокойно сделала глоток и улыбнулась уголком губ.
Она выиграла. Но знала — война не окончена.
И теперь у неё хватит сил её вести.
