Нина Архиповна готовила завтрак, когда Захар Дмитриевич произнес те самые слова, которые навсегда изменили их жизнь.
– Ухожу я от тебя. К молодой женщине, – сказал пенсионер, глядя куда-то мимо жены.
Сорок три года совместной жизни рассыпались в одно мгновение. Сорок три года… Всё было таким привычным, размеренным. Каждое утро начиналось одинаково: она готовила завтрак, он читал газету. Потом он уходил на завод, она занималась домашними делами. По выходным – прогулки в сквере, летом – работа на участке.
Нина Архиповна замерла у плиты. В голове пульсировала единственная мысль: «Как же так? КАК ЖЕ ТАК?!»
– Галочка – она другая совсем, – Захар Дмитриевич заходил по кухне, размахивая руками, словно дирижёр. – Красавица, статная! А глаза какие! Рядом с ней ты… – он окинул жену оценивающим взглядом, скривив губы, – ну, сама понимаешь. Серая ты стала, Нина. Неинтересная. А она… она как весна! И причёска у неё модная, и одевается со вкусом… – он говорил торопливо, захлёбываясь словами, словно боялся передумать или дать Нине вставить хоть слово.
«Серая… неинтересная…» – эти слова острыми иголками впивались в сознание. А ведь когда-то, в молодости, он называл её своей королевой. Носил на руках. Дарил сирень – огромные охапки, все соседи завидовали.
Сколько лет она посвятила ему? Сорок три года – не шутка. Квартиру получили. Дочку вырастили. Всё вместе, всё пополам. Каждый отпуск – на дачу, потому что он так хотел. А она мечтала о море, но молчала – знала, что денег лишних нет.
– Нин, а может в этом году на юг поедем? – предлагала когда-то подруга Зинаида.
– Что ты, Зина! У нас же дача, огород. Как всё бросить?
– Ничего твоему огороду за две недели не сделается.
– Захар не поймёт. Он же всю жизнь…
Всю жизнь, всю жизнь… А что она сама-то хотела от этой жизни?
– Я вещи сегодня заберу, – голос Захара вырвал её из воспоминаний.
Дочь Даша приехала тем же вечером, заставая мать в оцепенении на кухне.
– Мам, да как он мог?! Погоди, у меня же есть зацепка, – Даша достала телефон и открыла сообщения. – Помнишь, я на прошлой неделе заходила к отцу на завод, документы занести?
Так вот, секретарша их завода, Юлечка, мне шепнула, что он теперь с какой-то Галиной Петровной Сорокиной крутит, она в бухгалтерии работает. Тогда я значения не придала, а теперь… – Даша решительно открыла ноутбук. – Сейчас мы всё про эту Галочку вычислим.
Дочка… Единственная радость. Нина Архиповна смотрела на Дашу и видела в ней себя – молодую, решительную, готовую горы свернуть. Такой она была когда-то. До встречи с Захаром? Нет, и после тоже – пока не начала потихоньку растворяться в его жизни, в его желаниях, в его планах.
– Мама, смотри – вот она, твоя соперница, – Даша развернула экран. С фотографии смотрела обычная женщина, ничем не примечательная, с крупными чертами лица и явно не первой молодости.
– Ей пятьдесят восемь лет, мама. Всего на два года младше тебя, – тихо добавила дочь.
ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ. Нина Архиповна рассмеялась – впервые за этот бесконечный день. Смех был горьким, но в нем уже проглядывала искра освобождения.
– Вот тебе и молодая красавица, – прошептала она, и новый приступ смеха накрыл её с головой.
– А знаешь, что самое интересное? – Даша продолжала листать страницу. – У неё там целый альбом: «Моя прекрасная дача». Представляешь? Такая же дачница, как папаша наш. Прямо родственные души.
– Даша! – одёрнула её мать.
– А что Даша? Что? Пусть теперь с ней грядки полет, раз ему так это нравится. Тебе хоть отдохнуть удастся.
Отдохнуть… За сорок три года она и забыла, как это – отдыхать. Всё некогда было, всё дела какие-то находились.
А потом начались тяжёлые будни. Захар Дмитриевич собирал вещи, не глядя на жену. Складывал в чемодан вещи, которые она столько лет гладила с особой тщательностью. Забирал документы из серванта.
– Это моё, – говорил он, забирая очередную вещь.
– А это наше общее.
– Ну, значит, поделим.
Делить, делить, делить… Всю жизнь делили пополам: и радости, и заботы. А теперь вот – имущество.
– Знаешь, что самое обидное? – сказала Нина Архиповна дочери после его ухода. – Не то, что ушёл. А то, что даже не попытался объяснить. Просто вычеркнул, как будто и не было ничего.
– А что тут объяснять, мам? – Даша нервно поправила волосы. – Встретил свою Галочку и потерял голову. Как будто в шестьдесят пять лет может быть любовь с первого взгляда!
– Может, доченька. Всякое в жизни бывает.
– Да какая любовь?! Блажь старческая, вот что это такое.
Месяцы потекли своим чередом. Захар Дмитриевич съехал к своей Галочке, оставив двухкомнатную квартиру в полном распоряжении бывшей жены. Нина Архиповна впервые за долгие годы начала думать о себе.
Что я люблю? Чего хочу? Эти вопросы поначалу ставили её в тупик. Столько лет жила чужими желаниями, что свои совсем забылись.
– Нина, а помнишь, как ты в молодости пела? – спросила как-то соседка Евгения Петровна. – Голос у тебя был – заслушаешься!
– Было дело… – улыбнулась Нина Архиповна.
– А что ж бросила?
– Да как-то… Захар говорил, что глупости это всё. Серьёзным делом надо заниматься.
– А сейчас что мешает?
И правда – что?
Сначала она записалась в группу скандинавской ходьбы.
– А почему бы и нет? – сказала она своему отражению в зеркале. – Хватит дома сидеть.
Потом – в хор пенсионеров. Новые подруги появились как-то сами собой: Клава из соседнего дома, с которой раньше только здоровалась и перекидывалась парой фраз, энергичная Тамара с первого этажа, мудрая Евгения Петровна из хора.
– Нин, ты словно светиться изнутри начала, – говорила ей Клава во время их ежедневных прогулок. – Я тебя сколько лет знаю? Пятнадцать? Двадцать? А такой красивой не видела никогда.
И это была правда. В свои шестьдесят Нина Архиповна вдруг расправила плечи, подняла голову. Купила себе новое платье – василькового цвета, под глаза. Сделала стрижку – модную, молодёжную.
Даша заезжала каждые выходные. Привозила продукты, рассказывала новости, но главное – смотрела на мать с какой-то новой гордостью.
– Ты у меня совсем другая стала, – говорила она.
– Какая?
– Просто… – Даша задумалась, подбирая слова. – Просто ты была чья-то. Жена, мать, хозяйка. А теперь ты – это просто ты. И знаешь… тебе очень идёт.
А потом пришла зима. В один из таких вечеров в дверь позвонили. На пороге стоял Захар Дмитриевич – осунувшийся, постаревший, с небольшой сумкой в руках.
– Всё, Нина. Возвращаюсь. Квартира-то и моя тоже, – сказал он с вызовом, но голос предательски дрожал, выдавая его неуверенность.
Нина Архиповна молча посторонилась. Спорить было бессмысленно – половина квартиры действительно принадлежала ему.
Как всё изменилось за эти месяцы. Раньше она бы обрадовалась его возвращению. Простила бы, забыла, начала сначала. Но сейчас…
Сейчас она была другим человеком.
Первые дни после его возвращения были самыми трудными. Они сталкивались в коридоре, на кухне – и каждая встреча была наполнена неловким молчанием.
– Может, поговорим? – предложил он однажды утром.
– О чём? – спросила она, и он не нашёл ответа.
– Да так… Вообще. Ты это… Похорошела.
– Спасибо, – ответила она сухо.
О чём им было говорить? О том, как он расхваливал свою Галочку? О том, как называл жену старой и неинтересной? Или о том, почему вернулся?
– У тебя теперь жизнь какая-то… бурная, – сказал он в другой раз, услышав, как она собирается на репетицию.
– Своя, – ответила она просто.
– В каком смысле?
– В прямом, Захар. Просто своя жизнь. Без оглядки на чужие желания.
Теперь они живут как чужие люди в одной квартире. Захар Дмитриевич занимает маленькую комнату, Нина Архиповна – большую. Они не здороваются, не разговаривают, существуют по какому-то молчаливому графику, избегая встреч.
– Нин, может всё-таки разменяем квартиру? – спросил как-то Захар.
– Зачем? – пожала она плечами. – Мне и так хорошо.
И это была правда. Ей действительно было хорошо. Спокойно. Она научилась жить рядом с человеком, который когда-то был ей ближе всех на свете, а теперь стал просто соседом.
Даша не общается с отцом.
– Предателей не прощаю, – отрезала она, когда мать попыталась намекнуть на примирение.
А Нина Архиповна… она действительно расцвела. Три раза в неделю – хор, каждое утро – скандинавская ходьба с подругами, по четвергам – встречи женского клуба в местном центре досуга.
Иногда, проходя мимо комнаты бывшего мужа, она слышит, как он разговаривает сам с собой. Но ей уже все равно. В шестьдесят лет ее жизнь не закончилась – она только начинается.
– Знаешь, Нина, – сказала ей как-то Евгения Петровна после репетиции, – в нашем возрасте открывается самое интересное: оказывается, что мы можем всё начать заново. И часто получается даже лучше, чем в первый раз.
И Нина Архиповна согласно кивнула, прижимая к груди папку с нотами. Впереди был еще один насыщенный день, полный встреч, разговоров и новых открытий.
А прошлое пусть остается в прошлом – там ему самое место.
