Вадим сидел на кухне, курил у открытого окна и смотрел, как Рыжик — огромный рыже-белый пёс — развалился посреди коридора. Как всегда.
Пёс приоткрыл один глаз, посмотрел на хозяина и снова захрапел. Наглый такой. Будто знает, что его терпеть будут.
А Вадим устал. Устал так, что даже злиться сил не было. После развода осталось вот это — трёшка на окраине, пустые вечера и Рыжик. Которого Светка оставила со словами:
— Ты же его любишь, правда? Ну вот и заботься.
Любил. Когда-то. Когда дочка Маша еще жила с ними, а по выходным они втроём ходили в парк. Теперь Маша в другом городе, не звонит. Светка с новым мужем где-то на юге. А Вадиму — пятьдесят восемь, пенсия через два года, и этот проклятый пёс, который жрёт как конь и болеет каждый месяц.
Вчера ветеринар выписал ему уколы. За три тысячи!
— Да чтоб тебя, — Вадим затушил сигарету и прикрыл окно.
Рыжик приподнял морду, виновато посмотрел.
— Не смотри так, — буркнул Вадим. — Всё равно решил уже.
Решил. Точно решил. Отвезёт его куда-нибудь за город, к какой-нибудь деревне. Там люди добрые, подберут. Накормят. А он, Вадим, наконец заживёт спокойно. Без этих прогулок в шесть утра, без вони псиной, без ветеринаров.
Без вины.
Да какая вина?! Он что, должен всю жизнь кому-то что-то?!
Вадим резко встал, прошёлся по кухне. На столе — недоеденная картошка, холодный чай. В углу — миска Рыжика. Пустая. Опять пустая, хотя только час назад насыпал.
— Объелся, зараза, — пробурчал он, но голос дрогнул.
Рыжик поднялся, медленно подошёл и ткнулся холодным носом в ладонь.
Вадим отдёрнул руку.
— Иди отсюда.
Пёс вздохнул — так по-человечески, что аж сердце кольнуло — и поплёлся обратно в коридор.
А Вадим стоял посреди кухни и думал: завтра. Завтра суббота. Завтра — и всё.
Он даже не подозревал, что «всё» случится совсем не так, как он придумал.
Суббота выдалась серой. Небо затянуло плотными облаками, и казалось, что вот-вот хлынет дождь.
Вадим проснулся рано — в шесть, по привычке. Рыжик уже сидел у двери, постукивая хвостом по линолеуму. Ждал прогулки.
— Погуляем, — сказал Вадим. — Ещё как погуляем.
Он надел старую куртку, взял поводок. Рыжик радостно заскулил, закрутился на месте. Вадим отвернулся — не хотел смотреть на эту собачью радость. От неё внутри что-то скручивалось.
Они вышли во двор. Пёс сразу рванул к кустам — понюхать, пометить, проверить свою территорию. Вадим курил и ждал. Потом повёл Рыжика к машине.
— Садись, — сказал он, открывая заднюю дверь.
Пёс с удовольствием запрыгнул в салон. Он любил ездить. Высовывал морду в окно, облизывался, глядел на проносящиеся мимо деревья.
Вадим завёл мотор и поехал.
Сначала по городу — мимо девятиэтажек, мимо рынка, мимо автовокзала. Потом свернул на трассу. Рыжик сидел на заднем сиденье и смотрел в окно. Иногда клал голову на плечо Вадима — проверял, на месте ли хозяин.
— Не беспокойся, — буркнул Вадим. — Я тут.
Он старался не думать. Просто ехал. Километр за километром. Мимо полей, мимо леса, мимо старых деревень с покосившимися заборами.
Где-то через сорок минут Вадим свернул на грунтовку. Проехал ещё немного и остановился. Вокруг — ни души. Только поле, редкие берёзы и ветер, гнущий сухую траву.
Он вышел из машины, открыл заднюю дверь.
— Выходи.
Рыжик спрыгнул, принюхался. Огляделся. Посмотрел на Вадима — вопросительно, настороженно.
Вадим отстегнул поводок.
— Беги, — сказал он хрипло. — Беги уже.
Пёс не побежал. Он стоял и смотрел. В его глазах было непонимание.
— Да беги же ты! — Вадим резко махнул рукой.
Рыжик сделал шаг назад. Потом ещё один. Сел. Не сводил глаз с хозяина.
Вадим развернулся, быстро сел в машину и захлопнул дверь. Завёл мотор. Включил передачу. Нажал на газ.
В зеркале заднего вида он видел, как Рыжик вскочил и побежал следом. Лаял. Скулил. Бежал изо всех сил.
Вадим прибавил скорость.
И не оглядывался.
Он ехал молча. Радио не включал. Просто сжимал руль и смотрел на дорогу.
Всё правильно. Он сделал всё правильно.
Рыжик найдёт себе новый дом. Подберёт кто-нибудь. Обязательно подберёт. Он же не злой, не кусается. Хороший пёс.
А Вадим теперь свободен. Наконец-то.
Он почти поверил в это. Почти.
А потом — удар.
Резкий. Глухой. Машину тряхнуло, и Вадим едва удержал руль. Он нажал на тормоз, остановился на обочине.
— Чёрт. Что ещё?
Вышел, обошёл машину. Переднее колесо — спущено. Совсем. Видимо, наехал на что-то острое.
Вадим выругался. Открыл багажник — запаски нет. Забыл вытащить, когда в прошлый раз в шиномонтаж возил.
Телефон показал одну палочку сети. Он попробовал позвонить в такси — не берут. Написал в мессенджер — сообщение не отправляется.
Дождь начался внезапно. Сначала редкие капли, потом — стеной.
Вадим залез обратно в машину, захлопнул дверь и сидел, глядя на размытое дождём лобовое стекло.
Идти пешком? До города километров пять. Может, чуть меньше.
Он вздохнул, натянул капюшон и вышел.
Дождь лил не переставая. Вадим шёл вдоль трассы, хлюпая промокшими ботинками. Машины проносились мимо, окатывая грязными брызгами. Никто не останавливался.
Он шёл и думал — о чём угодно, только не о Рыжике.
О дочери, которая не звонит.
О бывшей жене, которая забыла его как страшный сон.
О том, что жизнь прошла. Просто прошла, и что осталось? Пустая квартира, больная спина и никого.
Вадим споткнулся, чуть не упал. Выругался. Пошёл дальше.
И тут — сквозь шум дождя — он услышал лай.
Слабый. Надрывный. Откуда-то сзади, из-за поворота.
Вадим остановился. Прислушался.
Лай повторился.
Он немного вернулся назад.
И увидел – по обочине пошатываясь брел Рыжик. Грязный, мокрый, дрожащий. Он поднял голову, увидел Вадима — и заскулил.
Вадим замер.
Пёс бежал за ним. Сколько? Десять километров? Пятнадцать? Бежал, пока силы не кончились. Упал здесь. И ждал.
— Рыжик.
Голос сорвался.
Вадим опустился на колени рядом с псом. Протянул руку — и Рыжик лизнул её. Один раз. Слабо.
— Прости, — прошептал Вадим. — Прости, дурак я. Прости.
Он обнял пса — грязного, холодного, измученного. Прижал к себе и сидел так, под дождём, не замечая, как вода стекает за воротник, как ноют колени.
Рыжик тихо скулил и тыкался носом в его грудь.
— Пойдём домой, — сказал Вадим. — Слышишь? Домой пойдём.
Он поднял пса на руки — тяжёлого, но такого лёгкого сейчас — и понёс.
Вадим шёл по обочине, прижимая к себе Рыжика. Пёс тяжело дышал, иногда скулил — тихо, почти неслышно. Немного передохнув на руках хозяина, он уже попытался шагать рядом.
Но через какое-то время силы опять покинули Рыжика. И он лег, тяжело дыша.
Дождь стих, превратился в мелкую морось.
— Я тебя не брошу. Слышишь? Не брошу больше. Прости.
Слова застревали в горле. Он сам не верил, что говорит это вслух.
Ещё час назад он хотел избавиться от этого пса. Мечтал о свободе. О тишине. О жизни без забот.
А сейчас он готов был отдать всё — последние деньги, последние силы — лишь бы Рыжик выжил.
Наконец показалась первая машина. Вадим замахал рукой, но водитель даже не притормозил. Промчался мимо, окатив грязью.
Прошло ещё минут десять. Вторая машина тоже не остановилась. Третья…
Вадим уже начал терять надежду, когда увидел старенькую «Ниву», ползущую по обочине. Он выскочил на середину дороги, замахал обеими руками.
Машина затормозила.
Из окна высунулся мужик лет шестидесяти, в помятой кепке:
— Ты чего, браток? Совсем крыша поехала?
— Помогите, — хрипло выдавил Вадим. — У меня пёс. Он умирает.
Мужик посмотрел на Рыжика, потом на Вадима — мокрого, измазанного грязью, с безумными глазами.
— Садись, — коротко бросил он. — Давай, быстрее.
Вадим забрался на заднее сиденье вместе с псом. Рыжик лежал у него на коленях, тяжело дышал. Глаза были полуприкрыты.
— Держись, — шептал Вадим, поглаживая мокрую шерсть. — Ну держись же.
Мужик за рулём молчал. Только газовал изо всех сил, обгоняя редкие машины.
— Ветеринарка на Заводской, — сказал он. — Там круглосуточная. Минут двадцать — и будем.
— Спасибо, — прошептал Вадим. — Спасибо вам.
Двадцать минут тянулись вечность.
Ветеринарную клинику Вадим запомнит навсегда.
Яркий свет. Запах лекарств. Женщина-врач в белом халате, которая молча взяла Рыжика на руки и унесла в процедурную.
Вадим остался в коридоре. Сел на скамейку, уронил голову на руки.
Мужик, который их привёз, хлопнул его по плечу:
— Не накручивай. Выживет. Псы живучие.
— Он пятнадцать километров за мной бежал, — глухо сказал Вадим. — Может, больше. А я его. Я же бросил его там. Понимаете? Бросил!
Голос сорвался на крик.
Мужик тяжело вздохнул:
— Бывает. У меня тоже когда-то был пёс. Дворняга. Умный такой. Я его любил, а потом жена сказала, что аллергия у неё. Вот я и отдал знакомым в деревню. Думал, ему там лучше будет. А он через месяц сбежал. Искал меня. Не нашёл. Сбила машина на трассе.
Он помолчал.
— Я до сих пор жалею. Вот уже десять лет прошло — а жалею.
Вадим поднял голову:
— И что теперь?
— А теперь у тебя есть шанс всё исправить. Не всем такое выпадает.
Дверь процедурной открылась. Вышла врач — усталая, но с лёгкой улыбкой:
— Ваш пёс — боец. Обезвоживание, порезы на лапах. Но ничего критичного. Поставили капельницу, обработали раны. Завтра сможете забрать домой.
Вадим не сразу понял слова.
— То есть, он выживет?
— Выживет. Но ему нужен покой и хороший уход.
Вадим закрыл лицо руками. Плечи его затряслись.
Врач молча положила руку ему на плечо:
— Пойдёмте. Он вас ждёт.
Рыжик лежал на чистой подстилке в небольшом боксе. На лапах были повязки, из вены торчала капельница. Он открыл глаза, когда Вадим вошёл.
И завилял хвостом.
Слабо. Еле заметно. Но завилял.
Вадим опустился рядом на колени. Протянул руку, погладил тёплую морду:
— Прости меня, дурака. Прости.
Рыжик лизнул его ладонь. Один раз. Как всегда.
И Вадим понял — пёс простил. Давно уже простил. Может, ещё там, на дороге, когда увидел его.
Потому что собаки умеют прощать. Всегда. Безоговорочно.
Не то что люди.
— Я больше никогда, — Вадим сглотнул ком в горле. — Слышишь? Никогда тебя не брошу.
Когда Вадим вышел из клиники, было уже темно. Мужик всё ещё ждал его у входа, курил.
— Ну что?
— Будет жить, — ответил Вадим. — Спасибо вам. Без вас бы не успели.
— Да ладно. — Мужик махнул рукой. — Давай, садись. Домой довезу.
По дороге они молчали. Только под конец мужик сказал:
— Береги его. Такие как он — редкость. Верные до конца.
— Буду, — твёрдо ответил Вадим. — Обязательно буду беречь.
Через три дня Галина Ивановна, соседка с пятого этажа, выглянула в окно — и застыла с чашкой чая в руке.
Внизу, во дворе, прогуливался Вадим. С Рыжиком. Тот был одет в тёплый синий комбинезон — явно новый, явно дорогой. Лапы забинтованы, но пёс уверенно шёл рядом с хозяином. Иногда останавливался, принюхивался. Вадим терпеливо ждал, придерживая поводок.
Галина Ивановна протерла глаза. Это точно тот самый Вадим? Который ещё неделю назад жаловался, что пёс — обуза проклятая?
Она быстро накинула платок и спустилась вниз.
— Вадим Петрович! — окликнула она. — Что же случилось-то? Говорили, вы Рыжика пристраивать собирались?
Вадим обернулся. На лице его — не привычная хмурость, а что-то другое. Мягкость какая-то.
— Передумал, — коротко ответил он.
— Как это — передумал?
— Так. Понял, что дурак. Старый дурак.
Галина Ивановна хотела было что-то сказать, но он уже шёл дальше. Рыжик семенил рядом, изредка поглядывая на хозяина. И в этом взгляде было столько доверия, что у старой женщины защемило сердце.
Вечером Вадим сидел на кухне. Рыжик дремал у его ног, положив морду на тапки. Вадим смотрел на телефон — долго, нерешительно. Потом набрал номер.
Длинные гудки. Он уже хотел сбросить, но трубку взяли:
— Пап? — удивлённый голос дочери. — Ты?
— Я, Машка. Слушай. Прости, что давно не звонил.
Пауза. Долгая, напряжённая.
— Пап, ты в порядке?
— Да. То есть, не знаю. — Он тяжело вздохнул. — Хотел сказать, что скучаю. По тебе скучаю. Очень.
Снова тишина.
— Я тоже, — тихо ответила Маша. — Я тоже скучаю, пап.
— Приезжай как-нибудь. Погостишь. Рыжик тоже соскучился.
— Рыжик жив?! — в голосе дочери прорезалась радость. — А мама говорила, что ты от него избавился.
— Не избавился. — Вадим посмотрел на спящего пса. — Понял, что не смогу. Он нужен мне.
— Приеду, пап. Обязательно приеду. На праздники, ладно?
— Ладно. Буду ждать.
Он положил трубку и закрыл глаза. Внутри было тепло. Впервые за долгое время — по-настоящему тепло.
Рыжик приподнял голову, посмотрел на него. Вадим улыбнулся:
— Спи, дружище. Спи. Мы теперь никуда не торопимся.
Пёс снова положил морду на тапки и закрыл глаза.
А за окном падал снег. Первый в этом году. Тихий, лёгкий, как прощение.
Вадим смотрел на него и думал: наверное, это и есть счастье. Не в свободе от забот. А в том, чтобы было ради кого заботиться.
И больше никогда — никогда — не предавать тех, кто верит тебе до конца.
